— Вам показалось, госпожа. Сеньор так Вас любит, что других дам не замечает.

— Нет, он разлюбил меня! — упрямо настаивала девушка. — Я ему больше не нужна.

— Не мучайте себя понапрасну, госпожа, любит он Вас.

— Как же я несчастна! — всхлипнула баронесса. — Нет, я не вынесу этого! Я должна его увидеть, должна! Иначе я не смогу, уступлю им, предам его, ведь я всего лишь слабая женщина…

— Ну, госпожа, всё ещё можно исправить, — заверила её Джуди. — Если хотите видеть своего рыцаря, мы это устроим. Пошлите к нему кого-нибудь, и он примчится к Вам на крыльях любви. А вместе с ним и Метью, — вздохнула она.

— Нет, Джуди, — грустно улыбнулась Жанна, — гонца перехватят.

— Ну, не беспокойтесь о таких мелочах. Если хотите, я сама всё ему передам.

— Ты моя спасительница! Передай ему…

Пока баронесса с воодушевлением говорила о том, что следует сказать от её имени баннерету, служанка сто раз успела пожалеть об опрометчивом обещании.

— В Леменор, положим, меня проведёт Метью, и то если мне повезёт его встретить. А вот как я здесь пройду? Меня ж не выпустят. Можно, конечно, разузнать у госпожи о подземном ходе — но что, если барон застанет меня за этим занятием? Да и лучше, коли застанешь — сколько людей рыщут по дорогам в поисках монеты… Нет уж, не собираюсь я своей шкурой рисковать! Но кого ж послать? Хамфри? Слишком неповоротлив. Джиби? Слишком туп. Лучше бы Джона послать — этот и дорогу знает, и разумом Господь не обделил, да и госпоже услужить он захочет.

Жанна, трепеща от волнения, заставила Джуди несколько раз повторить своё устное послание. Суть его сводилась к тому, что в ближайшем времени баронесса Уоршел отправлялась к двоюродной сестре по матери, Джоанне де М. Служанка обещала присовокупить к этому пламенные надежды госпожи на то, что баннерет некоторую часть пути проедет вместе с ней.

— А ты уверена, — вдруг засомневалась баронесса, — что об этом никто не узнает? Доберёшься ли ты до Леменора?

— Уж как-нибудь, госпожа! Я часто бывала в тех краях — ягоды там много. Я каждую ветку знаю, — солгала служанка. — Но, если хотите, я пошлю вместо себя Джона.

— Да, ты права, лучше его! Беги и вели ему ехать немедленно. Ступай, ступай же!

Джуди отыскала Джона: вместе со старшими слугами и оруженосцами барона он обсуждал недавний турнир и перемывал кости окрестным рыцарям. Несмотря на всё своё обаяние, девушке не сразу удалось заставить его покинуть тёплую компанию и отправиться в путь на ночь глядя.

В тёмном коридоре служанка сунула Джону пару мелких монет и с трепетом поведала тайное поручение госпожи, заставив поклясться Девой Марией, что он никому не расскажет о том, куда и зачем послала его госпожа, кроме как Метью или его господину.

На следующее утро Джон рысцой направился к Леменору; на душе у него было весело, и он напевал одну из своих любимых песенок про «милую Дженни». Решив, что грех торопиться куда бы то ни было в такой хороший день, Джон завернул в харчевню, где за кружкой эля разоткровенничался со слугой другого господина.

— Так ты в Леменор собрался? — удивился его собеседник. — Теперь туда немногие заезжают. А к кому тебя послали-то?

— К баннерету Леменору, — искренне признался слуга. — Мне Джуди за это дельце три пинты эля обещала.

— Что за Джуди?

— Служанка дамы из Уорша.

— Дамы из Уорша? — В его голове промелькнуло, что он уже где-то слышал это название. Так и есть, это замок Джеральда Уоршела, с дочерью которого помолвлен его господин. Значит, это она послала этого недотёпу к баннерету; графу Норинстану это очень не понравится, и он выместит весь гнев на нём, Седрике. Но что, если он разведает тайну баронессы и поведает её графу? Тогда его, верно, похвалят, а об этом Седрик мог только мечтать.

— А тебе именно баннерет нужен? — поинтересовался хитрец. — Что, если тебя к нему не допустят, или он в отлучке?

— Баннерет или его оруженосец Метью. Но лучше, конечно, ему самому всё передать.

— Метью? Так я и есть Метью! Тебе повезло, дружище! Выкладывай-ка мне всё и возвращайся домой.

— Не, — вдруг заартачился Джон, — лучше я переговорю с баннеретом — мало ли что?

Несмотря на первую неудачу, Седрик не отчаивался:

— Видишь ли, дружище, мой господин сейчас гостит у приятеля, так что в Леменоре его нет. Но тебе жутко повезло: я как раз к нему еду. Хочешь, провожу?

Не заподозривший подвоха Джон согласился, тем более Седрик заплатил за эль. Спустя много дней изматывающей езды, натерпевшись по дороге немало страха и успев пожалеть о взятом на себя обещании, он оказался в Норинском замке. Однако, даже несмотря на два кувшина забористого эля, откровенничать с мнимым Метью он не хотел. Тогда Седрик поспешил рассказать обо всём господину, справедливо предположив, что он умеет развязывать языки лучше эля. Только существовала одна маленькая загвоздка: гонец должен был вернуться живым и здоровым, в полной уверенности, что он до конца выполнил своё поручение.

— Есть в этом графстве хоть один человек, кто мог бы разговорить этого осла?! — в ярости кричал граф.

— Думаю, есть, — робко подал голос кто-то из слуг. — Священник.

— Веди его сюда, живо!

Старому капеллану велели отвести Джона в часовню и исповедовать его, разумеется, упирая на суть его поручения. Подвыпивший посланник Жанны с радостью согласился на исповедь и на одном дыхании выложил всё, что должен был передать баннерету Леменору.

После исповеди священник, повинуясь настойчивым требованиям графа, зашёл к нему.

— Ну, что он сказал тебе? — Норинстан сгорал от нетерпения. — Язык проглотил? Или ты его не исповедовал?

— Тайна исповеди священна, — укоризненно заметил капеллан, — и Вы, Ваша милость, это знаете. Разглашение тайн верующих — смертный грех!

— Говори же! Я беру на себя твои грехи. Я приказываю тебе!

Старик тяжело вздохнул и в полголоса пересказал суть исповеди Джона. Граф заставил его подробнее остановиться на сути поручения, данного баронессой. При упоминании имени баннерета Леменора глаза Роланда недобро блеснули. Когда священник замолчал, граф улыбнулся и велел дать ему за труды три марки.

— Этого слугу послали мне небеса! И уж я-то этим сполна воспользуюсь, — подумал он.

Между тем, Седрик окончательно споил бедного Джона, а потом убедил в том, что он в точности выполнил поручение госпожи.

В Уорш слуга вернулся уже в следующем месяце и подробно поведал обеспокоенной его долгим отсутствием Джуди о том, как встретил оруженосца баннерета и переговорил с его господином (в это он свято верил, хотя и не помнил, где и как это произошло), за что получил свои законные пинты эля.

Джоан Форрестер сидела вполоборота к матери; её пальчики ловко заставляли иглу летать вверх-вниз, оставляя после себя ряд ровных стежков. Она шила себе приданое, хотя вовсе не была уверена, что выйдет замуж. Деда интересовала не она, а её старший брат Гордон, а она была обузой: у старых Форрестеров оставалась незамужняя дочь, Мэрилин, года на два старше Джоан, и всё внимание было направлено на обустройство её судьбы, а не внучки-бесприданницы. Краем уха девочка слышала, как дед советовал бабке отправить мать к брату — ещё одно свидетельство того, что они не вписывались в обыденную жизнь старого баронства, где доходы едва покрывали расходы. Честно говоря, девочка была не прочь съездить к дяде, кто знает, может быть в его доме мама была бы счастливее, а ей, Джоан не приходилось бы донашивать вещи Мэрилин и помогать служанкам на кухне. Но мама по-прежнему жила в Форрестере, так что о другой жизни не могло быть и речи.

Склонив голову над вышиванием, Эмма время от времени посматривала на дочь. Она на год младше Гордона, значит, ей уже семь, даже немного больше. Стоит задуматься над её будущим. Будущим… Она тяжело вздохнула. Для будущего нужны деньги, а у неё их нет. Не отдать ли Джоан в монастырь? Это лучше, чем оставаться незамужней (глупо надеяться, что её девочка сможет найти себе мужа с теми крохами, которые оставил ей отец), но ведь для этого тоже нужны деньги! Деньги, деньги, деньги, почему всё на свете упирается в эти проклятые деньги!? Эмма провела рукой по вспотевшему лбу и ещё раз взглянула на Джоан. Может, муж всё же найдётся? Джоан хорошенькая, у неё такие славные пухлые губки, только уж больно она бледная! Ах, красота, ты коварна! Не ты ли ведёшь в Ад, обещая Рай? Упаси Господь её девочку, уж лучше монастырь!