Граф не сразу понял, что с ним происходит, и всерьёз решил найти новую невесту, но передумал. Он решил покорить эту упрямую дерзкую девушку, указать ей на её место.

Уезжая на следующий год по делам службы, Роланд знал, что в его сердце поселилась любовь. Нет, он и раньше был влюблён, но лишь однажды так серьёзно. В юности граф питал нежные чувства к одной даме и даже хотел вызвать её мужа на поединок, но, прислушавшись к совету отца, раздумал. Увлечение прошло, а после в жизни Роланда не было ничего похожего на любовь. Он не тратил время на подобные пустяки, предпочитая простые телесные удовольствия.

Ни вино, ни деньги, ни другие женщины не могли заставить его забыть непреступную дочь барона Уоршела. Она то отталкивала его, то вдруг делала шаг ему навстречу. Чем больше она его отталкивала, тем больше притягивала к себе. Странный непреложный закон.

Норинстану, как большинству мужчин, нравились не женщины, а те удовольствия, которые они могли принести; он мог одновременно содержать не одну любовницу, но редко тратил деньги на женщин. Граф вообще предпочитал не иметь постоянной любовницы, женщины быстро ему приедались.

Он привык к победам, это было нормой, так же как нормой было то, что если он чего-то хотел, то получал это. И тут вдруг эта нелепая история… До беспамятства влюбиться в невесту, предмет обыкновенной брачной сделки!

— Ты мрачнее тучи, Роу! — говорил Идваль, наблюдая за тем, как Норинстан меряет шагами комнату. — Сядь, выпей вина…

— Пошёл ты к дьяволу! — огрызнулся Роланд, остановившись напротив весёлого кузена. — Тебе бы только пить, пьяница!

— Придержи коней, Роу, я ведь могу и обидеться. — Свободной рукой валлиец гладил грудь Агнессы, которая наполняла кружку дешёвым вином.

— Обижайся, сколько тебе влезет! Я не просил тебя приезжать.

— Что с ним, детка? Я его таким никогда не видел. — Выпив, Идваль спустил платье проститутки до пояса, чтобы беспрепятственно ласкать её прелести.

Агнесса пожала плечами и с участием посмотрела на графа. За те дни, что она была здесь, он ни разу к ней не прикоснулся. Зачем же тогда было брать её с собой? Чем она ему не угодила?

Идваль был ей неприятен, но профессия лишила её права выбора. А этот граф такой печальный… «Наверное, влюбился», — с женской проницательностью подметила она и, продолжая улыбаться, вздохнула — Роланд ей нравился.

— Да что с тобой, Роу? — Отстранив Агнессу, Идваль встал и положил руку на плечо кузена. — Уж мне-то ты можешь сказать. Если что, то её, — он указал на проститутку, жадно набросившуюся на еду, — можно выгнать.

— Пусть остаётся. Она ведь тебе нравится…

— Ничего девчонка. Может, одолжишь мне её на ночь?

— Бери, — пожал плечами граф.

— Так что с тобой, Роу? Ни вино, ни женщины тебя не радуют, это меня пугает.

— Просто я влюбился, как мальчишка, — вздохнул Роланд.

— В кого же? — оживился Идваль.

— Ты будешь смеяться: в свою собственную невесту.

— И что же? Не вижу повода для грусти. Свадьба скоро?

— В том-то и дело! Ты не знаешь её, её упрямства с излишком хватит на весь Кимру. Она не хочет этой свадьбы.

— Роу, я тебя не узнаю! С каких это пор тобой стала командовать женщина?

— Да я сам себя не узнаю, — вздохнул Роланд и налил себе вина. — Но какая же она красавица, Ид, особенно когда распустит волосы! Хожу вокруг, а взять не могу.

— А ты завали её пару раз — дело сразу бы на лад пошло, — посоветовал валлиец.

— Да не могу я, Ид! Будто что-то меня держит… А тут ещё этот баннерет…

— Что за баннерет?

— Да та мразь, которая меня оболгала; ты ещё пришил его племянника. Пока он жив, она за меня не выйдет.

— Так убей его — и дело с концом. — Идваль снова сел и взял на колени Агнессу.

— Как же, уберёшь эту крысу! Он трус, а убить труса сложнее всего.

— И ты ему спустишь? — удивился валлиец.

— Вот ещё! Отправлю в Преисподнюю без покаяния.

— Сразу бы так, узнаю прежнего кузена! — одобрил его слова Идваль. — Так когда свадьба?

Роланд промолчал, но дал себе слово покончить с Артуром Леменором до Рождества.

Первый шаг был предпринят на следующий день, когда, выпроводив злоупотреблявшего своим родством Идваля, Норинстан послал за Дэсмондом. План был прост: сначала сэр Леменор умрет для Жанны Уоршел, а затем и для остальных людей.

Сначала он думал убедить баронессу в неверности возлюбленного, но передумал: она вряд ли поверит в это, тем более, если ей расскажет об этом один из людей графа. И тогда Роланд решил заставить её поверить в смерть баннерета. Артур давно не подавал о себе вестей, добиться желаемого не составит большого труда. Если даже после свадьбы Жанна узнает правду, он найдёт, что сказать в своё оправдание.

Нужно сообщить Жанне, что Леменор убит, но при этом выступить лишь посредником. Посредником между ней и человеком, которому она доверяет. И этим человеком должен стать граф Вулвергемтонский.

Баронесса Уоршел очень удивилась, когда человек графа, передав ей пару слов от хозяина, сообщил, что у него есть ещё одно поручение к ней.

— Какое поручение?

— Сеньор просил кое-что передать Вам от графа Вулвергемптонского.

— И что же?

— Сеньор говорит, что ему очень жаль, но на всё воля Божья, и Вы должны это знать… Словом, сэр Леменор убит.

Она вздрогнула и машинально переспросила:

— Как убит?

— Не знаю, сеньора. Наверное, валлийцы убили.

Нет, Жанна не бросилась вон из комнаты, не стала истошно призывать смерть, а просто в недоумении смотрела на человека Норинстана.

Позвав Джуди, баронесса велела накормить посыльного, а сама медленно, не сознавая, что делает, отправилась совершать привычный дневной обход. Сегодня в него был включён ещё один пункт — крыша донжона. Лестница длинная, пока она поднимется наверх, сумеет всё обдумать.

— Убит, баннерета Леменора больше нет, — вертелось у неё в голове, когда она проходила по караульным помещениям.

А потом были разговоры с новым управляющим о закупках на зиму, вопросы Элсбет об обеде, мелкие повседневные хозяйственные дела. И наконец тяжёлая дверь и гулкие ступени тёмной лестницы.

Поднявшись на верхнюю площадку донжона, Жанна прошла мимо башенки часового и остановилась у парапета. Отсюда, с высоты, были видны окрестности на много миль вокруг.

— Другая бы ушла в монастырь. Но зачем? — Мысли вяло текли в её голове. — Он мёртв, а ты молода. У тебя малолетний брат, замок, баронство, люди, которых поручил твоим заботам отец. Любовь живёт и умирает, а долг остаётся.

Баронесса отошла от парапета; по телу пробежали мурашки. Как же здесь всё-таки высоко!

Одна часть её существа говорила: «Уйди из мира, отмоли его грехи!», другая настойчиво возражала: «Не делай глупостей! Может, он давно разлюбил тебя. Да и любишь ли ты его настолько, чтобы стать невестой Христа?».

Победил здравый смысл. Жизнь она любила больше баннерета. Да и где он, баннерет? Время стирает и более стойкие образы.

Разбудив задремавшего часового, девушка отругала его и отправилась на кухню помогать Элсбет.

Джуди сидела на кухне и доедала остатки обеда, заботливо подогретые дородной румяной Элсбет. Огарок свечи из лярда почти догорел, и закопчённая кухня постепенно погружалась во тьму.

— Что, госпожа-то плачет? — Кухарка присела рядом со служанкой. — Не везёт ей, бедняжке!

— Да нет почти, — равнодушно ответила служанка.

— Сходила бы к ней, может, нужно чего.

— Потом схожу.

— Темно ведь.

— Госпожа темноты не боится. И потом, зачем я ей?

— Ну, — замялась кухарка, — подсобила бы чем.

— Чем? Рыдала бы с ней в три ручья? И потом, не так уж она убивается. У неё ведь, в отличие от некоторых, женихов не убивали.

— Ты о себе, что ли?

— О себе, горемычной. Не видать моей Рут отца!

— Почему? Не его ж убили, а его господина.

— Если баннерета к себе Бог прибрал, то и Метью тоже. Он ведь сеньора в беде не бросит. Может, и к лучшему, — вздохнула она.