— Боже, боже мой, любовь моя, прости, прости. Я груб и жесток, прости, скажи, что прощаешь меня? О, если бы ты только знала, какие муки испытываю я? Умоляю, прости меня! Не плачь, прошу, обними меня, давай всё забудем. Я никогда больше не позволю себе подобного. Мы будем жить долго и счастливо. Я буду любить тебя, как никто другой, доверься мне, — шептал Джамад, осыпая поцелуями лицо Зандиры. Слова брата доносились до Зандиры, словно издалека. Она не понимала их смысла, её душила обида и боль, но боль не физическая, а душевная. Джамад лихорадочно целовал её лицо, грудь, руки, навалился всем своим телом, вдавливая в пол, сдирал сари. Силы оставили её. Но когда Джамад начал переступать границы дозволенного, она пришла в себя и стала отбиваться, как дикая кошка. Она оттолкнула Джамада и отползла в угол комнаты.

— Что ты делаешь?! Ты сошёл с ума? — закричала Зандира.

Она испугалась его, он был словно не в себе, дрожал всем телом, лицо было покрыто капельками пота, остекленевшие глаза не выражали ничего человеческого. Он тяжело дышал и на четвереньках полз к Зандире. Девушка всё теснее вжималась в угол комнаты, чувствуя страх.

— Опомнись, остановись! Джамад, это безумие! — кричала она.

Джамад вдруг резко остановился и тряхнул головой. Сел на пол, согнув ноги в коленях и обхватил их руками. Бессмысленным взором он уставился в пол перед собой и замычал, качаясь из стороны в сторону. Сколько это продолжалось неизвестно, время словно остановилось. Зандира, едва дыша, даже боялась заплакать, чтобы не выдавать своё присутствие. Но тут Джамад поднял на неё глаза.

— Не бойся меня, я не причиню тебе зла, — довольно твёрдым голосом сказал Джамад, — прости, что напугал тебя. Обещаю, этого больше не повториться. Прости, если можешь. Но и ты пообещай мне, впредь, ты ни словом не обмолвишься о своей свадьбе, пока я тебе не разрешу. Обещаешь? Если нарушишь обещание, я уничтожу тебя и защиты искать не у кого. Ты будешь принадлежать только мне и никому больше. Ты поняла?

— Да-да-да, — тихо ответила девушка, — я буду делать только то, что ты мне скажешь. Я буду слушаться тебя и исполнять все твои желания.

Джамад улыбнулся, встал на ноги и, шагнув к Зандире, протянул ей руку. Зандира, в ужасе, отпрянула.

— Я же сказал, что больше не обижу тебя. Не бойся, вставай и обними меня, в знак примирения, — приказным тоном сказал Джамад.

Зандира оперлась на его руку и поднялась с пола. Джамад привлёк её к себе и крепко обнял.

— А теперь поцелуй меня, не как сестра, а как женщина целует мужчину, — Джамад смотрел в её глаза и потянулся к ней губами.

Зандира зажмурилась. Язык Джамада, как жало змеи, настойчиво втискивался в её сомкнутые губы, стараясь раскрыть их, как створки раковины.

— Ну что же ты? Ты обещала выполнять всё то, что я скажу, — услышала она его голос. «Господи, как же он отвратителен! Ведь он мой брат, это страшный грех! Он болен безумием! Он будет преследовать меня! Ему нет места на этой земле!» стучало в висках девушки и её страшный замысел принял своё окончательное изображение.

— Вот и хорошо, молодец, теперь между нами такая связь, которую никто никогда не сможет разорвать, — Джамад, улыбаясь, опустил руки и отошёл к дверям, — я приду к тебе сегодня ночью, постарайся быть более приветливой.

Джамад вышел из комнаты и Зандира, без сил, упала на кровать. «Боже, боже мой, как омерзительны его прикосновения! Да, нельзя терять время, именно сегодня надо покончить с этим. Кемаль, только он может защитить меня. Он постоит за мою честь и спасёт от этого чудовища.» подумала Зандира и принялась действовать. Она поцарапала свои руки, больно впилась ногтями в щёки. Огромный кровоподтёк на пол лица прекрасно дополнял картину. Она порвала сари и выбежала из комнаты. Нет, она уже не думала о том, что может произойти, как поступит Кемаль. В её сознании было только одно, она не может так жить, она должна защищаться. Но что может сделать слабая, бесправная женщина? Кто ей поверит, значит, этот кошмар будет продолжаться. Это чудовище, попирая все законы Всевышнего, будет мучить её, принуждая к греховной связи.

Не разбирая дороги, больно стукаясь телом о домашнюю мебель, она бежала по дому. Глаза застилали слёзы отчаяния, сердце готово было выскочить из груди. Она почти лишилась сознания, когда почувствовала чьи-то руки, подхватившие её. Кемаль, добрый, хороший Кемаль смотрел на неё.

— Что случилось? Что с тобой? — услышала она его голос.

Едва в силах, она смогла выдавить из себя всего несколько слов, эти слова были страшными. Святая ложь не всегда бывает доброй, но сейчас для неё это было неважно. Она боролась за свою жизнь и честь.

— Он, он, — словно сквозь сон говорила она, — Джамад надругался надо мной, он обесчестил меня.

Ей показалось, это говорила не она, а кто-то другой её губами произнёс это. «Боже мой, что я делаю?!». Но было уже поздно. Ядовитые зёрна лжи упали в благодатную почву и дали всходы. Сквозь пелену слёз, она увидела, как лицо Кемаля стало землистого цвета. Он отпрянул от неё, едва не уронив на пол.

— Это чудовищно! Как же так?! Зандира, милая моя, иди к себе, иди, — тихо говорил Кемаль, поддерживая её под руки, — я сейчас, потерпи.

Он помог ей опереться на стену и, погладив по голове, пробормотал:

— Ничего, ничего, моя хорошая, всё будет хорошо. Я сейчас. Кемаль бросился бежать. Ноги будто сами знали, куда нести своего хозяина. Он мчался по улице, не обращая внимания на людей, твёрдо зная, где надо искать насильника.

С детских лет у них было одно тайное место на Ганге. Сначала они ходили туда под присмотром старой няни. Она была доброй, нежно любящей их женщиной, знала много разных легенд и с удовольствием рассказывала их. Когда она умерла, они сбегали на это место одни и много времени проводили там, мечтая о своей будущей жизни. Детские фантазии уводили их в мир грёз. Кемаль знал, что найдёт Джамада именно там и не ошибся. Джамад шумно плескался в воде, смеялся и видимо, был счастлив. Кемаль, с разбега, кинулся в воду и, в несколько гребков, приблизился к Джамаду. Тот вынырнул из воды и, увидив Кемаля, улыбнулся ему.

— Ты чувствуешь, какая сегодня необычайно тёплая вода?! Как хорошо, — хохотал Джамад.

Но Кемаль не слышал его. Ненависть и злоба оглушили и ослепили, он схватил Джамада за руки и потащил его на дно. Эта схватка была не на жизнь, а на смерть. Кемаль был младше, но сильнее физически, поэтому шансов на спасение у Джамада не было. Захлёбываясь водой, вырываясь из цепких рук Кемаля, Джамад, с выпученными от страха глазами, брыкался изо всех сил. «Нет, нет, Кемаль, опомнись!» пытался крикнуть Джамад. Но младший брат, словно одержимый, с безумными глазами, смотрел на него сквозь толщу воды. Забрезжила надежда, когда у Кемаля кончился воздух в лёгких и они оба вынырнули на поверхность. Но тщетно, Кемаль, словно тисками, сдавил его горло, дыша ему в лицо «Ты должен умереть за боль и горе сестры». Крылья смерти коснулись лица Джамада, опалив его ледяным холодом. Он всё понял, но жизнь уже отказалась от него. «А может, это и к лучшему?» родилась мысль в последнем, предсмертном всплеске сознания. Проваливаясь в бездну небытия, он прохрипел: «она мне не сестра» и белый свет для него исчез.

Воды Ганга подхватили тело Джамада и понесли к горизонту. Кемаль, на одном дыхании, сделал несколько гребков руками и, почувствовав под ногами дно, встал. Преодолевая сопротивление воды, он добрёл до берега и упал лицом в песок. Сколько пролежал без движения, он не знал. Волны накатывались на него, словно пытались привести в чувство. У него не было ни мыслей, ни ощущений. Перед глазами всё плыло в матовом тумане. Он был, как пустой сосуд, бесполезный, а потом разбитый вдребезги. На него навалилась нечеловеческая усталось, казалось, даже встать не было сил. Но будто ктото поднял его и заставил ноги двигаться. Дрожа всем телом, то ли от холода, то ли от нервного напряжения, он брёл по берегу. Осознание произошедшего ещё не пришло, но черта, разделяющая два периода жизни «до» и «после» уже обозначилась. Пройдя какое-то расстояние, он понял, что идёт в противоположную сторону от дома. Остановившись у кромки воды, Кемаль вглядывался в полоску горизонта над рекой. Кровавое зарево заката больно резало глаза, а в душе Кемаля была пустота. Он развернулся и пошёл к дому, который теперь был единственным спасением от навалившегося на него горя.