Барон повернулся к Томасу.

— Получается, у нас нет иного выхода, как довериться вам — человеку, который по-настоящему подчиняется единственно Богу, — и надеяться, что вы сообщите нам свое объективное и сведущее мнение, пока разложение еще не успело тронуть тело, раньше, чем утихнет буря и сюда пожалует шериф.

— Да явит нам Господь Свою милость, и пусть этот снегопад не перестает, — еле слышно выдохнула Элинор.

— Итак, брат, что же вы нашли? — Барон отпил вина и нервно принялся постукивать костяшками пальцев снизу по столешнице.

— Генри нанесли несколько ударов ножом, а еще царапины — на лице и под левой рукой, но самая глубокая рана пришлась в спину, — сказал Томас, после чего приступил к подробному описанию каждой из ран.

Адам задумчиво покачал головой.

— Темное дело. Выходит, на Генри напали со спины, но он смог вырваться, прежде чем убийца перерезал ему горло, так? И рана в боку вызывает у меня недоверие. Выглядит так, будто кто-то один атаковал спереди, а другой — сзади, верно? Но откуда взяться двоим нападавшим? Может быть, его хотели ограбить? Точно так же нет ясности с царапинами на лице. А вы, брат, что об этом думаете?

У Элинор зашевелилась в душе слабая надежда, что отец так же, как она, верит в невиновность Роберта. Хотя внутренний голос с самого начала твердил ей это, она не знала наверняка. Все указывало на вину брата, и вот в первый раз слова отца позволили ей думать, что он допускает мысль, что это черное дело совершил кто-то еще. Если дать этому предположению вырасти в уверенность, отец сделает все, чтобы защитить сына.

— Пропало ли что-нибудь, лучше всего спросить у сэра Джеффри, — тем временем говорил Томас, — но когда тело еще лежало в коридоре, я видел на накидке Генри золотую застежку. По вполне понятным причинам я не мог проверить тогда же, на месте ли кошелек, но вор, конечно же, должен был сорвать застежку. Ее ничего не стоило захватить с собой, даже если вор испугался и убежал прежде, чем успел дочиста обобрать убитого.

— Когда я спрошу сэра Джеффри, что пропало у его сына, вы должны быть рядом, — сказал Адам. Теперь его пальцы выстукивали барабанную дробь на поверхности деревянной столешницы. — Теперь раны. Как вы сами объясняете их?

— Некоторые повреждения определенно наводят на мысль о женской руке, милорд: царапины на лице, а возможно, и рана в боку.

По крайней мере, так подумала сестра Анна, когда он сообщил ей о своих находках. Сейчас же Томас почел за лучшее не упоминать о том, что обсуждал эту тему с тиндальской врачевательницей.

— Эта рана мала и неглубока, хотя нож, видимо, проткнул легкое. Больше я вряд ли могу сказать. Сильная и рассерженная женщина определенно в силах нанести мужчине глубокую рану в спину. Однажды я уже видел такое, но тогда женщине это удалось лишь потому, что она застала мужчину врасплох. Он не увидел у нее ножа и неосмотрительно подставил спину. — Томас искоса взглянул на сестру Анну, и она в ответ чуть заметно кивнула. — Ни один мужчина не стал бы поворачиваться спиной к женщине, у которой в руке нож. Напротив, он попытался бы ее обезоружить. Я тоже думал, что нападавших могло быть двое, но сочетание всех ран не дает нам ясного ответа.

— Можно мне сказать, отец? У леди Исабель могло быть довольно злости и достаточно причин, чтобы убить пасынка, но у нее ничего бы не вышло, разве что Генри повернулся бы к ней спиной. Генри же, хоть и был небольшого роста, но был проворен и, как говорит Роберт, отлично владел мечом. Ко всему этому могу прибавить, что она сама ничего не сказала о том, что Генри приходил к ней.

— Итак, если леди Исабель и могла его убить, то она этого не делала. Я верно тебя понял, дочь моя? — Адам поднялся, поморщившись, когда ступил на больную ногу.

— У меня есть два вопроса. Вы позволите, милорд? — вмешался Томас.

Адам кивнул.

— Возле тела нашли только один нож?

— Да. Я его спрятал. На нем отсутствуют особые приметы, по которым можно судить о его принадлежности, если таков ваш второй вопрос.

— Какого размера был нож?

Адам сдвинул брови, припоминая.

— Я бы сказал, что это был, скорее, маленький нож. Такой берут, садясь за стол, а не отправляясь на войну.

— Значит, это мог быть как мужской кинжал, так и женский, — нахмурилась Элинор.

— Ты снова указываешь на жену сэра Джеффри. Какой бы соблазнительной я ни находил эту мысль, при том, что я терпеть не могу эту даму, я по-прежнему склоняюсь к мысли, что на Генри напали двое мужчин, — сказал он. — Мы со всей тщательностью расследуем это дело, неважно, каковы будут выводы. Я, конечно, уже распорядился допросить всех солдат, слуг и торговцев, находившихся здесь между тем, как ворота замка закрылись на ночь, и тем, как их открыли с утра для торговли. Есть вероятность, что убийца прячется среди них, тогда в самом скором времени мы узнаем всю правду.

Томас кашлянул и взволнованно оглянулся на настоятельницу.

Она кивнула, позволяя ему высказаться.

— Милорд, не может ли эта смерть быть как-то связана с гибелью вашего слуги?

— Я об этом думал. Генри был легкомысленный щенок, и хотя я полагаю, что смерть Хьювела — несчастный случай, ничего бы не произошло, будь Генри осторожен со своей собственной лошадью. Возможно, есть кто-то, кто мог пожелать отомстить, хотя я молю Бога, чтобы это было не так. Мне пришлось очень постараться, чтобы заслужить доверие своих людей. Тем не менее, мы не будем отрицать эту возможность и узнаем правду, как только будет допрошен каждый, кто находится в замке.

Томас открыл было рот, чтобы продолжить, но барон поднял руку в знак того, что не желает больше ничего слушать. Всем сделалось ясно, что аудиенция окончена.

— А нам тем временем, — тихо сказала Анна Элинор и Томасу, когда они вышли из зала, — нужно молиться, чтобы снег все валил и валил, не переставая, и шериф не попал в Вайнторп-Касл раньше, чем у нас в руках будут убийцы лорда Генри.

— Да, верно, — прошептала в ответ Элинор.

Солнечным лучам так и не удалось одолеть упрямую пасмурность этого хмурого дня. Серый дневной свет, омраченный вдобавок летящими с неба хлопьями снега, чем дальше, тем больше напоминал предвечерние сумерки — то время сразу после захода солнца, когда ночь снова готовится вступить в свои права.

Томас оперся плечом о жесткие холодные камни возле окна, освещавшего лестницу между обеденным залом и жилыми покоями, и стоял, погрузившись в раздумья, такие же смутные и неопределенные, как гаснущий свет дня. Вдобавок с этой позиции было удобно наблюдать за тем, что происходило внизу, во дворе замка. Барон Адам сдержал слово и, проявив редкую распорядительность, собрал в Вайнторп-Касле всех торговцев и слуг, которые были здесь прошлой ночью. Немногие темные фигуры еще и теперь покидали парадный зал — кто парами, а кто и поодиночке.

Людей из города проводили в обеденный зал, где в камине пылал, потрескивая, огонь, согревая тех, кто дожидался там своей очереди. Кроме того барон не поскупился и велел подавать всем горячий, сдобренный пряностями эль. Количество его было достаточным, чтобы люди чувствовали себя уютно, преисполнялись благодарности и с готовностью отвечали на любые вопросы, но не столь большим, чтобы пробудить в душах бессмысленное веселье и спровоцировать ссоры.

Торговцы наверняка относились к происходящему как к своему долгу, поскольку в основном это были англичане, люди со значительным достатком. Большинство же валлийских слуг потягивали из чаш, радуясь невесть откуда свалившемуся счастью, и молча воздавали должное тому равному уважению, которое их нормандский повелитель явил в отношении всех своих подданных.

Адам обратился к сэру Джеффри и Томасу с просьбой помочь ему определить вопросы, которые стоило бы задать, и их порядок, чтобы не нарушалась последовательность и равенство заинтересованных сторон. Как сказал барон, каждый из них троих внес в перечень вопросов ту объективность и заинтересованность, какой бы не мог за него внести другой. Томас понял, что его избрали, чтобы привести в равновесие интересы двух других, и, будучи в замке человеком новым, не мог не почувствовать себя польщенным. Его позабавило, как похоже отец и дочь ведут себя, когда нужно использовать способности тех, кто находился у них в подчинении. Он спросил себя, замечали ли они сами за собой это сходство.