Пламя оплывшей свечи нерешительно боролось с призрачным светом серого утра, прогоняя из комнаты ночные тени. Хрупкая молоденькая монахиня сидела на стуле возле просторной кровати. Она потерла рукой глаза и начала новую сказку:

— Давным-давно, в чудесной стране, очень похожей на нашу, жил-был счастливый народ сильных и пригожих людей, которыми правил храбрый и знатный король. Бог благословил короля, дав ему в жены прекрасную, добрую женщину, и у них родился сын, которого они назвали Ричард. Ричард рос славным мальчуганом, светловолосым и голубоглазым, и он мечтал доказать всем, что у него довольно храбрости, чтобы стать рыцарем. Он умолял отца взять его с собой в поход в Святую Землю, но отец отказался, сказав, что он еще слишком мал для битв и должен оставаться дома со своей матерью-королевой. «Ты должен защищать ее и придворных дам от всевозможных опасностей», — сказал он мальчику. На самом деле король думал, что ничто не угрожает его любимой стране, пока он отвоевывает Иерусалим, но не успел он ускакать прочь со своей армией, как у ворот замка появился всадник в черных доспехах…

Элинор Вайнторп, настоятельница Тиндала — одного из монастырей, принадлежавших к ордену Фонтевро, по традиции управлявшемуся женщинами, — прервалась на полуслове. Теперь пламя почти уже вовсе стаявшей свечи чуть подрагивало, а в щели стен из грубого камня снова вернулись серые рассветные тени. Элинор подняла глаза на высокую, пожилую монахиню, вставшую по ту сторону кровати, и беспокойно нахмурилась. В комнате было тихо, и лишь в ее испуганных глазах застыл немой вопрос.

Сестра Анна склонилась над кроватью, на которой совсем тихо лежал мальчик. Легким движением натянув ребенку до шеи меховое одеяло и свободно подоткнув его со всех сторон, она с улыбкой повернулась к настоятельнице.

— Не бойтесь, миледи. Жар к Ричарду не вернулся. Его сон может быть очень крепким, но это целительный сон. Я думаю, что, когда он проснется, у него будет здоровый аппетит и он попросит свою любящую тетю рассказать ему еще сказку.

Элинор вздохнула с облегчением, потом встала со стула подложить дров в тлеющий очаг, чтобы воздух в комнате не был таким промозглым. Дым свечи, догоравшей на трехногом железном подсвечнике возле кровати, разъел ей и без того болевшие глаза, но слезы, которые потекли по ее щекам, были слезами радости, а не боли.

— Не знаю, что бы мы делали, Анна, если бы вы не приехали со мной в Вайнторп-Касл. Ваше искусство спасло жизнь сыну моего брата. Если бы Ричард умер, всю нашу семью постигло бы тяжкое горе, но Хью такая новость убила бы вернее всякой сарацинской стрелы. Он любит этого мальчика больше жизни.

Сестра Анна наклонилась и легким ласковым прикосновением промокнула на детском лбу мелкие капельки пота. Он улыбнулся во сне.

— Повинуясь не столько долгу, сколько из одной лишь дружбы, я бы, Элинор, отправилась с вами, куда угодно. Но когда вы сказали мне, что ваш племянник тяжело болен и ваш отец просит меня приложить мои скромные умения, подгонять меня было не нужно.

Она взглянула на мальчика, и ее лицо прояснилось.

— Бог благословил вашего брата поистине чудесным ребенком.

Элинор обошла кровать и, подойдя к монахине, обняла ее за талию. Анна, которая была намного выше своей настоятельницы, обхватила рукой ее плечи, и женщины прижались друг к другу. Элинор знала, что спасение этой молодой жизни имело для ее подруги, маленький сын которой умер, несмотря на все ее усилия, особый смысл. Довольно долго они молча стояли и смотрели, как мальчик, по-прежнему легко дыша, спал посреди огромной кровати.

— Ваше вмешательство, Анна, не пустяки. Моя тетя в Эймсбери говорила мне, что слухи о вашем искусстве дошли до двора. Вот доказательство: мой отец определенно наслышан о вашем даре. Как смогу я когда-либо отблагодарить вас за то, что вы спасли жизнь моему племяннику?

Элинор понизила голос до шепота:

— Пускай Ричард — побочный сын моего брата, но Хью души не чает в мальчике, как будто этот ребенок рожден ему законной женой. И мы все тоже. Когда малыш заболел, мой сиятельный отец даже уступил ему свою кровать и свою спальню.

Она усмехнулась.

— Он прямо тает всякий раз, когда мальчик обнимает его колени. Готова поклясться, что года через два, когда Ричард подрастет и будет годен для такой учебы, отец станет просить короля взять его пажом ко двору — настолько ему будет жалко хотя бы ненадолго расстаться с ним.

— Что ждет Ричарда, когда ваш старший брат вернется из Святой земли и должен будет жениться? — при этих словах глаза сестры Анны, обращенные к мальчику, подернулись грустью.

— Хью помнит о своем долге произвести на свет законных наследников, но он будет тянуть с ним, сколько возможно. Честно говоря, он такой целомудренный сэр Галаад, что мы удивились, когда он принес нам этого мальчика и сказал, что он его сын. Даже наш отец не мог поверить, как он улучил время от ристаний, чтобы зачать сына.

Элинор улыбнулась.

— Мои братья оба не спешат с женитьбой. Даже у Роберта главной любовью всегда было родное поместье. Имение заменяло ему жену, и он так же не торопится изменять ему, как Хью — своему рыцарству. Наши родители произвели на свет монашествующее потомство, хотя два моих брата не согласились бы со мной.

— А что стало с матерью Ричарда? Она умерла?

— Так мы поняли. Брат мало говорил о ней, а много о том, как он любит мальчика. Глядя на него, можно было подумать, что до него никто не становился отцом. Но жениться он должен, и Хью не будет обижать мальчика, даже когда у него появятся законные наследники. И его жене тоже придется полюбить ребенка. Хью унаследовал упрямство нашего отца, и он сживет со свету любую женщину, которая откажется относиться к Ричарду как к собственному сыну.

Анна кивнула.

— Если так, Господь наградил ребенка доброй и любящей семьей. Это не всегда бывает. Хотя было бы трудно не полюбить его. У него милый нрав и больше скромности и обходительности, чем можно ожидать в столь юном возрасте. Даже больной, он ни разу не закапризничал. Ему легко завоевывать сердца.

Она тихо рассмеялась.

— Честное слово, когда я сказала брату Томасу о том, что Ричард пошел на поправку, он улыбнулся с такой радостью, что я поняла — он тоже проникся к нему любовью. Он всегда с удовольствием сменял вас, когда вы уставали рассказывать сказки, — она понизила голос, — хотя, между нами, ваши истории были интереснее. Как-нибудь вы обязательно расскажете мне, что произошло вслед за тем, как у ворот появился всадник в черных доспехах.

— Да я сама не знаю! Я рассказала все сказки, которые слышала ребенком, и стала сочинять. А поскольку у меня нет таланта Марии Французской, я была очень рада, что брат Томас знает истории, которые мне неизвестны.

— Он как-то говорил мне, что приехал из Лондона. Может быть, там знают истории, которые до нас еще не дошли?

Элинор покачала головой.

— Я думаю, мы в Тиндале не так уж далеки от новых песен и историй, а мой отец недавно был у короля в Вестминстере. Он, конечно же, слышал там все новинки. А теперь пошли, нам нужно сообщить ему прекрасные новости о его внуке.

Когда они толкнули тяжелую деревянную дверь, та громко скрипнула. Толстая женщина, уютно устроившаяся на теплой охапке чистой соломы под дверью, немедленно проснулась. Она неловко поднялась на ноги, отряхивая с платья желтые колючие стебли.

— Миледи?

Элинор улыбнулась.

— Он будет жить, славная нянька.

Женщина утерла пухлой рукой покрасневшие глаза.

— Благодарение Богу! — сказала она, устремив взгляд к деревянному потолку. Потом обернулась к сестре Анне:

— За это и за то умение, которым Он благословил вас, сестра. А сейчас можно мне ухаживать за мальчонкой? Должна я о чем-то позаботиться? Он спит? Есть он может?

Все это она выпалила на одном дыхании, громоздя вопрос на вопрос.

— Тебе предстоит позаботиться о зверски голодном мальчике, когда он проснется, — засмеялась Анна. — Давай ему все, что он захочет, но понемногу и только после того, как он примет лекарство. Я поставила у кровати деревянную чашку. Лекарство горькое. Ему оно не понравится. Потом можно будет дать немного меда от кашля, но только так, чтобы перерыв между горьким и сладким не был слишком коротким.