Вместе с тем, большинство ЦК, на словах отвергнув экономическую платформу оппозиции 1923 года, на деле частично осуществило её предложения об ограничении рыночной стихии и неконтролируемого развития частного капитала в сфере торговли. «Партия усилила контроль над капиталистическими элементами в области товарооборота. Права местных руководящих органов по нормированию цен были расширены. Государство вводило обязательные для частников цены на отдельные товары в розничной торговле»[471].
Однако к 1925 году выдвинулись новые задачи, связанные с развитием мелкотоварного производства в сельском хозяйстве и усилением в результате этого дифференциации в советской деревне. Пути решения этих задач стали одной из стержневых проблем новой дискуссии, в ходе которой произошёл распад «семёрки» и образование нового верхушечного блока. Место прежнего триумвирата — «руководящего ядра» распавшейся «семёрки» — занял дуумвират, состоявший из Сталина и Бухарина.
Одной из причин образования этого блока было стремление оттеснить от руководства партией зиновьевскую группу. Другая причина состояла в стремлении к проведению новой политической линии, определившейся, как мы увидим далее, на XIV партийной конференции. Между членами дуумвирата наметилось чёткое разделение функций. Сталин по-прежнему концентрировал в своих руках всю партийно-организационную работу, возглавляя Оргбюро и Секретариат. Бухарин, бывший с 1918 года главным редактором «Правды», руководил политико-идеологической работой, а после снятия в 1926 году Зиновьева с поста председателя ИККИ осуществлял руководство Коминтерном.
Кроме Бухарина союзниками Сталина в борьбе против Зиновьева и Каменева стали Томский, с 1919 года занимавший пост председателя ВЦСПС, и Рыков, занявший после смерти Ленина пост председателя Совнаркома, а в 1926 году заменивший Каменева на втором высшем государственном посту — председателя Совета Труда и Обороны. Ведущее место среди членов будущей «бухаринской тройки» принадлежало Бухарину, который в отличие от других участников нового блока, не имевших значительных теоретических работ, выступал в те годы в качестве главного теоретика и идеолога партии.
Вплоть до 1928 года официальная популярность и влияние Бухарина фактически не уступали популярности и влиянию Сталина. В 1927 году в Большой Советской Энциклопедии появилась статья о Бухарине, написанная его учеником Марецким. В этой статье, занимавшей 14 страниц, Бухарин именовался «одним из вождей ВКП(б) и Коммунистического Интернационала… выдающимся теоретиком коммунизма»[472].
Что же собой представлял Бухарин как политик и теоретик? Ленин в своём «Завещании» так охарактеризовал его: «…Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)»[473].
В первые годы революции Бухарин неизменно занимал самые «левые» позиции в партии. Будучи лидером фракции «левых коммунистов», он в 1918 году выступал за «революционную войну» как средство ускорения международной революции, в которой видел единственную возможность спасения русской революции. После подписания Брестского мира Бухарин вместе с некоторыми другими «левыми коммунистами» перенёс свои разногласия с Лениным в область экономической политики. Он настаивал на том, что разработанная Лениным концепция государственного капитализма, представлявшая, как это обнаружилось впоследствии, первый набросок концепции нэпа, является выражением «гибельной мелкобуржуазной политики».
В дискуссии о профсоюзах Бухарин выступал с «буферной» платформой, близкой к позиции Троцкого. Однако уже на III конгрессе Коминтерна в 1921 году он обвинил Троцкого в правом уклоне, заявив, что никакой стабилизации капитализма нет и быть не может и что до победы социализма во всём мире предстоит непрерывная полоса капиталистических кризисов и революций.
Годом ранее Бухарин издал книгу «Экономика переходного периода», где наряду с рядом верных и оригинальных положений содержалось обоснование «военного коммунизма» как политики, рассчитанной на весь переходный период от капитализма к коммунизму. «…Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, — писал он, — является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи»[474]. Обосновывая полное «огосударствление» экономики, Бухарин объявлял категории стоимости, денег, заработной платы, цены утрачивающими своё значение уже в переходный период и тем более непригодными для социалистического общества.
После перехода к нэпу Бухарин отказался от этих ошибочных положений, разделявшихся, впрочем, в годы «военного коммунизма» и многими другими лидерами партии, и осуществил крутой поворот в своих взглядах, выступая за свободный рынок и отмену монополий внешней торговли, в связи с чем Ленин в одном из своих последних писем подчёркивал, что «на практике Бухарин становится на защиту спекулянта, мелкого буржуа и верхушек крестьянства против промышленного пролетариата»[475].
Окончательно встав на сторону триумвирата в конце 1923 года, Бухарин внёс свой вклад в «литературную дискуссию» статьёй «Новое откровение о советской экономике или как можно погубить рабоче-крестьянский блок (к вопросу об экономическом обосновании троцкизма)». В этой статье всё внимание было сосредоточено на критике недавнего соавтора Бухарина по книге «Азбука коммунизма» Преображенского. Играя важную роль в оппозиции 1923 года, последний был крупным самостоятельным теоретиком-экономистом и разрабатывал идеи, не во всём совпадавшие с идеями Троцкого.
Повод для полемики был дан статьёй Преображенского «Основной закон социалистического накопления», в которой рассматривались возможные пути социально-экономического развития после победы социалистической революции в странах с разным уровнем развития экономики. В несколько тяжеловесных формулировках Преображенский высказывал следующую мысль: в отличие от передовых капиталистических стран с высокоразвитой индустрией и высокотоварным земледелием, где будет легче осуществить социалистические преобразования в сельском хозяйстве и достигнуть эквивалентного обмена между промышленностью и земледелием, в такой отсталой стране, как Россия, на протяжении определённого периода будет сохраняться неэквивалентность такого обмена (в виде «ножниц цен»), необходимая для осуществления индустриализации (этот неэквивалентный обмен Преображенский называл «эксплуатацией» досоциалистических форм хозяйства).
Аналогичные мысли, но в более чёткой и конкретной форме высказывал и Троцкий, который доказывал, что экспроприация помещичьего земледелия вместе с налоговыми облегчениями освободили крестьянство от уплаты суммы в 500—600 млн. рублей. Это явное и неоспоримое завоевание, которое принесла крестьянству отнюдь не Февральская, а Октябрьская революция. «Но наряду с этим огромным плюсом крестьянин столь же отчётливо различает и минус, который принесла ему та же Октябрьская революция. Этот минус состоит в чрезмерном удорожании промышленных продуктов по сравнению с довоенными… нигде эти ножницы (между ценами на промышленные и сельскохозяйственные товары. — В. Р.) не раздвинулись так, как в Советском Союзе. Большие потери крестьянства на ценах имеют временный характер, отражая период «первоначального накопления» государственной промышленности. Пролетарское государство как бы берет у крестьянина взаймы, чтобы вернуть ему затем сторицей»[476].
