Нетрудно убедиться, что здесь речь шла о неотъемлемых уставных правах всех членов партии, реализация которых достигается на путях внутрипартийной демократии. Обвинив оппозицию 1923 года во фракционности за отстаивание именно этих прав всех коммунистов, большинство ЦК и Политбюро, по существу, признало эти права лишь за собой, отняв их у остальных коммунистов, т. е. фактически узурпировало права, принадлежащие всей партии.
В резолюции X съезда РКП(б) «О единстве партии» признаком фракционности называлось «возникновение групп с особыми платформами и со стремлением до известной степени замкнуться и создать свою групповую дисциплину»[389]. В деятельности «руководящего коллектива» и «семёрки» отсутствовал только один из этих моментов — наличие особой идейной платформы. Члены этих тайных образований сознательно шли на затушёвывание существовавших между ними теоретических и политических разногласий ради того, чтобы противопоставлять свою единую позицию Троцкому. Особым секретным постановлением они приняли на себя обязательство не полемизировать между собой открыто и выступать на официальных заседаниях ЦК и Политбюро по всем обсуждаемым вопросам — внутриполитическим, хозяйственным, дипломатическим и коминтерновским — против Троцкого. Остальные же признаки фракционности — замкнутость и наличие групповой дисциплины — были выражены в их деятельности в самой грубой и беспринципной форме.
На июльском объединённом пленуме ЦК и ЦКК 1926 года Зиновьев представил папку официальных документов «семёрки», в которых прямо говорилось о существовании «фракции пленума ЦК». «Семёрка» придерживалась строжайшей групповой дисциплины, которая ставилась её членами выше соблюдения общепартийной дисциплины. Она создала подобные тайные центры в местных организациях. Для связи между руководящим коллективом и местными фракционными центрами был выработан особый шифр. Таким образом, была создана стройная нелегальная организация внутри партии. (Опираясь именно на этот реальный опыт, Сталин в последующем, по его образу и подобию, фабриковал «дела» о несуществовавших нелегальных «троцкистских центрах»).
Подобными организационными приёмами пользовалась и каждая следующая правящая фракция, группировавшаяся вокруг Сталина. При этом, подобно «семёрке», каждый новый верхушечный блок, формировавшийся путём закулисных комбинаций, которые тщательно скрывались от партии, неизменно обвинял противостоящую ему оппозицию во фракционо-раскольнической деятельности за выработку идейных платформ, критикующих линию Центрального Комитета.
Важно подчеркнуть, что «семёрка» в известной степени дистанцировалась даже от членов ЦК, входящих в «руководящий коллектив». Сталин неизменно добивался сокрытия от пленума ЦК нараставших разногласий внутри Политбюро вплоть до того момента, когда их обнародование становилось ему выгодным.
Микоян в последние годы своей жизни вспоминал, что члены ЦК, работавшие на местах, лишь догадывались, что внутри Политбюро идёт борьба. При этом они считали, что ЦК всегда сможет держать под контролем ситуацию в партии. Лишь постепенно становилось ясно, что сохранение баланса в руководстве, который поддерживался при Ленине, даётся всё труднее. Но и тогда они, по словам Микояна, не думали об «отсечении» кого-либо от руководства партией.
К этому можно прибавить, что при обостряющихся конфликтах Сталин изображал себя решительным противником такого «отсечения» и обвинял других членов Политбюро в том, что они «хотят крови» своих противников. Зачастую, как свидетельствует Микоян, Сталин при обострении борьбы в ЦК предъявлял ультиматум — либо вопрос будет решён в его пользу, либо он подаст в отставку. Причём этот ультиматум выдвигался им непременно в тот момент, когда большинству ЦК казалось, что его уход приведёт к расколу.
Нетрудно убедиться, что создание «троек» и «семёрок» обусловливалось идейной слабостью входящих в них лиц, всецело озабоченных сохранением и укреплением своей неограниченной власти над партией, их неспособностью противопоставить аргументам оппозиции столь же веские идейные аргументы. Не случайно поэтому руководители правящих фракций направляли все свои усилия на персональную дискредитацию лидеров оппозиций, их изоляцию внутри Центрального Комитета, а затем — на использование механической силы большинства для организационного подавления оппозиций, отсечения их членов от партийного руководства и в последующем — от партии.
Одной из первых акций «семёрки» было установление так необходимого ей контроля над всеми ленинскими документами. Этому благоприятствовало то, что Каменев возглавлял Институт В. И. Ленина, официально признанный «единственным государственным хранилищем всех рукописей Владимира Ильича Ульянова (Ленина) и всех оригинальных документов, имеющих непосредственное отношение к его деятельности»[390]. В октябре 1924 года Секретариат ЦК создал специальную комиссию для «разработки плана и порядка сдачи отдельными товарищами документов в Истпарт». По предложению этой комиссии было принято постановление ЦК, которое обязывало всех членов партии сдать в архив ЦК все имеющиеся у них документы, относящиеся к истории партии, и прежде всего — написанные рукой Ленина. Заведование архивом ЦК было поручено одному из главных сотрудников личного секретариата Сталина — Товстухе.
Проявив и на этот раз максимальную партийную лояльность, Троцкий передал в 1924 году имевшиеся у него подлинные ленинские письма в Институт В. И. Ленина, получив взамен фотокопии. Однако подобные качества отнюдь не желала проявлять сама правящая фракция. Так, в марте 1924 года, очевидно, по поручению «руководящего ядра», Ярославский дал указание запечатать в пакет с надписью: «Вскрыть не раньше 1929 года» и передать в архив обнаруженное ленинское письмо 1917 года «Ко всем членам партии», в котором содержались отрицательные характеристики Зиновьева и Каменева.
«Семёрка» продолжала осуществлять важные кадровые перемещения, направленные на ограничение роли своих противников, и в первую очередь, влияния Троцкого в Красной Армии. Вслед за введением в 1923 году в состав Реввоенсовета Ворошилова и Лашевича, в начале 1924 года был снят с поста первого заместителя наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета бессменный помощник Троцкого с первых дней гражданской войны Э. М. Склянский. На его место был назначен Фрунзе. В мае 1924 года была произведена ещё одна «перетасовка»: командующим Московским военным округом вместо Муралова — героя гражданской войны, единомышленника и личного друга Троцкого, был назначен Ворошилов. Муралов же был перемещён на менее значительный пост командующего Северо-Кавказским военным округом, который до этого занимал Ворошилов.
Оказавшись перед лицом заговора теперь уже со стороны «семёрки» и «фракции пленума ЦК», Троцкий вновь не предпринял никаких шагов для сплочения вокруг себя своих единомышленников. «И после того, как глубокие политические разногласия определились, оттеснив далеко назад личную интригу, — писал он в 1929 году, — я пытался удерживать споры в рамках принципиального обсуждения и противодействовал форсированию борьбы, чтоб дать возможность на фактах проверить противоречивые оценки и прогнозы. Наоборот, Зиновьев,. Каменев и Сталин, который осторожно укрывался на первых порах за первыми двумя, форсировали борьбу изо всех сил. Они как раз и не хотели дать партии время обдумать и проверить разногласия на основе опыта»[391].
Все попытки Троцкого убедить в правоте своих взглядов большинство Политбюро и ЦК неизменно наталкивались на заранее предрешённое противодействие, всё более приобретавшее не только личный, но и социально-политический характер. «Я стоял перед этими людьми, как перед глухой стеной. Но не это было, конечно, главное. За невежеством, ограниченностью, упрямством, враждебностью отдельных лиц можно было пальцами нащупать социальные черты привилегированной касты, весьма чуткой, весьма проницательной, весьма инициативной во всём, что касалось её собственных интересов»[392].
