От ощущения ее зубов и ногтей он стонал и врывался в нее все сильнее. Пэн впилась пальцами в его плоть, выше подняла бедра и раздвинула ноги так широко, как смогла, и тем не менее не могла достичь желаемого. Ей хотелось кричать от неудовлетворенности.

Внезапно он погладил ее в том сводящем с ума местечке, а затем резко вошел в нее. Она пронзительно закричала и вспыхнула. Сквозь пелену разрядки она слышала его стон, и чувствовала его ритмичные толчки — столь сильные, что они чуть не сломали кровать. Он погрузился в нее еще один последний раз, пока она задыхалась и трепетала под ним. И они оба упали в изнеможении, тяжело дыша, ослабевшие и пресыщенные.

Она открыла глаза и встретила его пристальный взгляд. Он приподнялся на локтях, обхватил ее грудь и поцеловал ее.

— Любовь моя, даже если я верну все свои воспоминания, ни одно из них никогда не сравнится с этим.

Ее глаза наполнились слезами. Она не могла остановить их. Она позволила себе заплакать.

— О, Тристан. Ты приводишь меня в ярость и вводишь в искушение, и я люблю тебя.

— А я, моя несравненная Гратиана, кажется, теряюсь в тебе, не понимая, кто я. — Он уткнулся носом в ее щеку. — Не плачь, мой маленький виклюк, или я не скажу тебе, что тоже люблю тебя.

Тристан наблюдал, как Пэн погружается в сон. Он боялся уснуть и лишиться этого выражения удовлетворенности на ее лице. Она призналась, что Нэни дала ей достаточно непристойных объяснений о мужчинах и женщинах, и что ей никогда не хотелось узнать, правда ли это, пока он не прикоснулся к ней. Это признание взволновало и напугало его, когда он подумал, как легко он мог опозориться с ней.

Господи, как же он хотел вспомнить, как он занимался любовью прежде. Он забыл, но когда он коснулся Пэн, его тело само знало, что сделать. Поэтому, он, наверняка, занимался любовью с женщиной в прошлом.

Судя по непринужденности, с которой различные движения и способы пришли к нему, он заподозрил, что делал это много раз с множеством разных женщин. Идея взволновала его. Был ли он похотливым грубияном?

Он пошевелился, встревоженный этой мыслью. Пэн приютилась в кольце его рук, и он поцеловал ее в лоб. Ее волосы щекотали ему нос, и он вспомнил, как охваченный возбуждением, прикасался руками к ее волосам.

Воспоминание вызвало судорожные сокращения у него в паху. Он решил взять себя в руки. Повернувшись на спину, он закрыл глаза.

Он не собирался заниматься любовью с Пэн. Чуть раньше он проснулся от шума в своей спальне и понял, что его опоили. Разъяренный и с затуманенным взором, он все же из предосторожности не стал двигаться и, всмотревшись сквозь драпировку, увидел личико Пэн, изучающей кровать.

К тому времени, когда он окончательно проснулся и был в состоянии следовать за ней, она ушла. Он помчался к оружейному складу и обнаружил, что тот пуст, за исключением нескольких ножен и шкатулки, которую он и открыл. В ней лежал золотой змеевидный кинжал с рубинами.

Он не ожидал, что Пэн так с ним обойдется, и гнев его был слишком силен, чтобы спросить себя, почему она вела себя так странно. Затем, когда они наконец столкнулись, она дала выход своим чувствам. Она сказала: я никогда не думала, что влюблюсь в тебя, и это так ошеломило его, словно его снова бросили на те острые скалы на берегу. Когда Пэн исчезла, каждый одетый в лохмотья виллан — от свинопаски до этого всезнайки Дибблера — решил отчитать его. Ему рассказывали, как она приняла каждого из них, защитила или даже спасла. И из их несвязных речей он заключил, что Пэн была таким же совершенством как мать Христа, а он — ничтожеством, которое еще поискать.

Все еще сердитый, но готовый простить, он последовал за Пэн, пообещав выпороть Дибблера и остальных, если те не возвратят оружие в оружейную. Он искал Пэн, но натолкнулся на Твисл и Нэни на лестнице, ведущей в ее спальню. Женщины приперли его к стене и разразились тирадами. Нэни сказала даже слишком много.

— Вы не имели права приезжать сюда и заставлять ее снова выносить эти видения!

Он ухватился за эти слова, но Нэни закрыла рот и более не открывала, кроме как для того, чтобы пробормотать, что если бы Пэн хотела сказать ему о проклятии, она сказала бы. Поэтому он решил узнать правду. Бедная Пэн. Она так боялась, что он будет считать ее одержимой, как и Нэни. И все же, насколько он догадывался, эта способность, этот дар, никому не приносил вреда. Как могло такое произойти, если Пэн обладала золотым сердцем, веселостью духа и сострадательным нравом.

С тех пор как он очнулся в Хайклифе, выходки Пэн и ее очевидная беспечность доводили его до безумия, и в то же самое время он был очарован ими. Приходя в отчаяние он старался держаться в стороне, пока к нему не вернется память, он боролся с желанием заботиться о ней. Когда он проиграл это сражение?

Случилось ли это, когда он обнаружил ее сражающейся со свиньей рядом со спальней? Может быть, это произошло, когда она не позволила ему поддаться безысходному отчаянию. Или он проиграл борьбу, когда она похоронила его под грудой ненужных вещей — от рукавов до цимбал? Или, возможно, это случилось, когда он открыл глаза и увидел ее парящей над ним в окружении херувимов и павлинов.

Размышляя над своей пока еще скудной, но все же красочной, коллекцией воспоминаний, он наконец уснул. Погружаясь в сон, он снова услышал тот шепот. Он пришел к нему в волнах, как будто его принесла какая-то невидимая сила. Он сонно задался вопросом, не стоит ли ему проснуться и спросить Пэн, слышит ли она что-нибудь, но шепот убаюкал его, и он заснул, больше не думая об этом.

Он готов был поклясться, что проспал лишь мгновение, когда его разбудил стук в дверь спальни. Он застонал, когда Пэн села, ткнув его локтем в грудь. Он снова услышал стук, и тело его тотчас же среагировало.

Он выпрыгнул из кровати, выхватил свою новую шпагу из ножен и оказался перед дверью. Он собирался с духом, но Пэн пролетела мимо него. Обернувшись через плечо, она следила глазами за оружием.

— Успокойся, Тристан. Разве ты не слышишь? Это только Нэни.

Он вложил шпагу в ножны.

— Проклятая вредная старая карга.

— Вот, Тристан.

Он повернулся, склонился над грудой одежды и нашел свои шоссы, а позади себя еще и рубашку. Он поднял глаза и увидел, что Пэн уставилась на его бедра.

— О, Святые, — пробормотала она, поскольку Нэни снова начала барабанить в дверь.

Он усмехнулся и уронил одежду. Она, краснея, отвернулась и со скрипом отворила дверь.

— Госпожа, там пришел посыльный из Мач Кутвелла.

— Скажи ему уйти.

— Мы так и сделали, — ответила Нэни, убирая со лба длинную прядь седых волос и размахивая кружкой пива. — Он не уходит. Продолжает выть перед разводным мостом. Он расстраивает пчел и голубей, госпожа.

— Тогда пошли Дибблера получить сообщение. Мы скоро спустимся.

Тристан сел на кровать, чтобы надеть сапоги и услышал, как Нэни прошептала Пэн.

— С вами все в порядке, госпожа?

Он глянул вверх, и увидел, что Нэни хмурится на него как гарпия, столкнувшаяся с минотавром. Он ответил ей таким же хмурым взглядом, встал и направился к двери. Нэни стремглав отступила назад, фыркнула и исчезла.

Они с Пэн поспешно умылись. Хотя он и испытывал желание задержаться, когда Пэн умывалась холодной водой из чаши, он знал, что лучше не делать этого. Более мудро после столь насыщенной событиями ночи двигаться медленно.

Когда Пэн оделась, он застегнул пояс и ножны вокруг талии. И они встали лицом к лицу. Он заметил, как ее настороженный взгляд упал на его оружие. Улыбаясь, он протянул ей руку. Она сглотнула, затем дала ему свою. Он знал, что она задерживает дыхание. Когда она выдохнула, он хихикнул.

— Вот видишь. Я не становлюсь другим, когда она на мне, я такой же как и когда ее нет.

Она шагнула в его объятия и положила голову ему на плечо. — Я боялась, что шпага испортит тебя своей сутью, но ты слишком силен. Слава Богу, что ты такой сильный.