В предшествующей главе мы предложили в качестве вероятной гипотезы взгляд, что всякое поведение тела теоретически объяснимо с помощью лишь физических терминов — без учета психических явлений, сопровождающих физиологические явления. Эта гипотеза никоим образом не решает нашего настоящего вопроса. Если А и В — два явления в мозгу и если А есть причина В, тогда, если а есть психическое сопровождение А, а B — сопровождение В, следует, что а есть причина B, что является чисто психическим причинным законом. В действительности причинные законы имеют не простую форму типа «А есть причина В», но в их истинной форме принцип остается тем же самым.
Хотя в настоящее время трудно привести сколько-нибудь значительные примеры действительно точных психических причинных законов, все же кажется совершенно несомненным на основе обыденного здравого смысла, что такие законы существуют. Если вы скажете какому-либо человеку, что он негодяй и дурак, он рассердится; если вы сообщите вашему хозяину, у которого вы служите, что его все считают мошенником и кровопийцей, то он попросит вас поискать себе работу где-либо в другом месте. Рекламное дело и политическая пропаганда дают массу материала для психологии веры. Чувство, возникающее у нас при чтении романа или пьесы и говорящее нам, насколько «правильно» поведение действующих лиц, основано на несформулированном знании психической причинности. На этом же основывается и уменье обращаться с людьми. В этих случаях наше знание является донаучным, но оно не могло бы существовать, если бы не существовали научные законы, удостоверяемые достаточным исследованием.
Имеется некоторое количество таких подлинных причинных законов, хотя они относятся главным образом к явлениям, не представляющим существенного интереса. Возьмем, например, образы, остающиеся в сознании после восприятия (afterimages). Вы пристально смотрите на ярко-красный объект и затем закрываете глаза; вы видите сначала постепенно гаснущий красный объект, а затем — зеленый образ приблизительно той же формы. Это закон, достоверность которого устанавливается только путем самонаблюдения. Или возьмем хорошо известный обман зрения:
На рисунке две горизонтальные линии параллельны, но кажется, что они сближаются друг с другом в направлении направо. Это закон, достоверность которого устанавливается опять-таки путем самонаблюдения. В обоих случаях имеются физиологические объяснения, но они не обесценивают эти чисто психологические законы.
Можно прийти к выводу, что одни психологические законы включают в себя физиологию, тогда как другие — нет. Психология является наукой, отличной от физики и физиологии и частично независимой от них. Все данные физики являются также данными психологии, но не наоборот; данные, принадлежащие обеим наукам, являются основанием совершенно различных выводов в этих двух науках. Самонаблюдение действительно как источник данных и в значительной степени может регулироваться научным контролем.
В психологии имеется много такого, что является подлинно научным, хотя и не поддается точной количественной оценке. Возьмем, например, анализ наших пространственных восприятий и образование обычного понятия пространства на основе чувственного восприятия. Теория зрения Беркли, согласно которой все видимое кажется плоским, опровергается стереоскопом. Процесс, посредством которого мы учимся в детстве касаться места, которое мы видим, может быть изучен наблюдением. Так же можно изучать и акты воления: можно наблюдать, как ребенок в возрасте нескольких месяцев с удовольствием учится двигать своими игрушками по собственной воле, вместо того чтобы пассивно смотреть, как они двигаются чисто автоматически. Когда в последующей жизни вы приобретаете какой-либо навык, например катания на велосипеде, то вы проходите несколько стадий: сначала вы стремитесь научиться определенным движениям вашего тела в надежде, что они станут причиной желаемых движений велосипеда, но затем вы стремитесь к движениям велосипеда непосредственно, а необходимые движения вашего тела совершаются автоматически. Такие опыты бросают свет на психологию воления.
Большое количество психологического материала участвует в связи сенсорных стимулов с представлениями, которые они вызывают. Я имею в виду такое элементарное явление, как мысль: «Кошка!», появляющаяся у вас, когда в поле вашего зрения движутся какие-то пятна определенного цвета. Ясно, что причиной этих же самых сенсорных стимулов могла быть не кошка, а что-либо другое, и ваша мысль в этом случае была бы ложной. Вы можете видеть комнату, отраженную в зеркале, и думать, что она «настоящая». Изучая такие явления, мы узнаем, что очень большая часть того, что мы, как нам кажется, воспринимаем, состоит из привычек, причиной которых является ранее приобретенный опыт. Наша жизнь полна ожиданий, которые мы, как правило, осознаем только тогда, когда они не осуществляются. Предположим, что вы видите половину лошади в тот момент, когда она появляется из-за угла; вас это может заинтересовать очень мало, но если вторая половина окажется принадлежащей корове, а не лошади, вы, по всей вероятности, испытаете состояние крайнего удивления, которое будет почти беспредельным. Следует признать, что такое происшествие логически вполне возможно.
Связь удовольствия, страдания и желания с привычкой может быть изучена экспериментально. Павлов, который в своих работах не обращался к самонаблюдению, ставил собаку перед двумя дверями, на одной из которых был нарисован эллипс, а на другой — круг. Если собака выбирала правую дверь, она получала обед, если она выбирала не ту дверь, она получала электрический шок. Успехи собаки в геометрии, стимулированные таким способом, были удивительно быстрыми. Павлов постепенно делал эллипсы все менее и менее эксцентрическими, но собака продолжала различать правильно, пока отношение меньшей оси к большей не было доведено до 8:9; тогда бедное животное стало обнаруживать нервное беспокойство и нерешительность. Польза этого эксперимента в отношении школьников и преступников очевидна.
Рассмотрим еще вопрос: почему мы верим в то, что делаем? В прежние времена философы сказали бы, что это происходит потому, что Бог вложил в нас свет разума, благодаря которому мы познаем истину. В первой половине XIX века они могли бы сказать, что мы оцениваем основания и находим преимущество одного перед другим. Но если вы спросите современного деятеля рекламы или политического пропагандиста, то он даст вам более научный и вместе с тем более унылый ответ. Большая часть наших убеждений и верований основывается на привычке, самомнении, личном интересе и частом повторении. Деятель рекламы основывается главным образом на последнем; но если он умен, то он ловко комбинирует последнее с остальными тремя. Существует мнение, что благодаря изучению психологии верования люди, ведающие делами пропаганды, со временем сумеют заставить любого человека поверить чему угодно. Тогда тоталитарное государство станет непобедимым.
В отношении человеческого познания можно поставить два вопроса первый: что мы познаем? — и второй: как мы познаем? На первый вопрос отвечает наука, которая стремится стать насколько возможно безличной и абстрагировавшейся от человека. В итоговом обозрении вселенной естественно было бы начинать с астрономии и физики, которые имеют дело с большим и всеобщим; жизнь и мысль, как явления редкие и имеющие, по-видимому, очень небольшое влияние на ход событий во вселенной, должны занимать меньшее по значению положение в беспристрастном обзоре. Но в отношении второго вопроса, а именно — как мы приходим к познанию, психология является самой важной наукой. Необходимо психологически изучать не только процесс, посредством которого мы делаем выводы, но оказывается, что все данные, на которых основываются наши выводы, являются по своему характеру психологическими; это значит, что они являются опытами отдельных индивидов. Кажущаяся общественность нашего мира является частично обманчивой и частично выводной; весь сырой материал нашего познания состоит из психических явлений жизни отдельных людей. Поэтому в этой области первое место должно принадлежать психологии.
