— Да, мадам. — Постанывая и гримасничая, Моррис поднялся.

— Мистер Гейтс, женщины не самки животных, — сказала она. — Они не телки и не киски. Ясно? Мы, женщины, не испытываем постоянного сексуального возбуждения. А если бы и испытывали, то вполне обошлись бы без таких грубых и циничных оболтусов, как вы.

— Так ему, детка! — произнес у нее за спиной один из учеников.

Моррис переминался с ноги на ногу с ничего не выражающим лицом.

— Вы в моем классе уже две недели, — продолжала Дженни, стоя почти вплотную к нему. — И я как минимум раз в день прошу вас воздержаться от употребления непристойных выражений. Вряд ли я научу вас алгебре, но, по крайней мере, хотелось бы привить вам элементарные нормы приличного поведения. В следующий раз, если мне придется отнять у класса хотя бы секунду — всего лишь одну секунду, — чтобы привести вас в чувство, вы просто вылетите из школы. — Приподнявшись на цыпочки, она произнесла последние слова в самое ухо мистеру Моррису Гейтсу. — Ваше присутствие на уроках — одно из условий вашего освобождения из «Рикерс». Если не хотите вернуться в тюрьму, то сейчас вы сядете, закроете рот и будете держать свои комментарии по поводу секса при себе.

Все это время Дженни глядела парню прямо в глаза и видела, как за дрожащими ресницами в его взгляде сверкает ненависть — его унизили перед всем классом. За глаза одноклассники прозвали его «жирная сволочь», но произносили они эти слова со всем должным почтением. Несомненно, он был злым человеком с неустойчивой психикой. Это подтверждало и его дело: он проходил по нескольким нераскрытым убийствам. Но Дженни это не волновало: у нее есть класс, и она должна его учить. И поддерживать порядок. Это была ее обязанность.

— Садитесь, — сказала она.

Несколько мгновений Моррис Гейтс еще постоял, затем наконец, ссутулившись, сел.

Тишина в классе длилась десять секунд.

— Мы обсуждали, какое наказание может быть тому, кто совершил ограбление, — напомнила Дженни, снова заняв свое место перед классом. — Напоминаю, часы мне вернули. У меня остался только небольшой порез, и я сильно испугалась.

— Но вы-то тоже одному врезали.

— Ага, ударом справа, — гордясь собой, сообщила Дженни. Несколько костяшек на правой руке распухли и болели, если до них дотронуться.

Она посмотрела на часы — 9:30. По расписанию сейчас у нее должны быть уроки математики и английского. Математика — дело пропащее, а вот с английским было не все так безнадежно. Она читала ребятам «Самую опасную игру» Р. Коннелла: сумасшедший охотник выпускал людей в джунгли на своем частном острове и охотился на них, как на дичь. В рассказе было много метафор, имеющих отношение и к ее ученикам, особенно когда в конце этот «крутой парень» получал заслуженное наказание.

— Двадцать лет! — выкрикнул кто-то. — В «Синг-Синге».

— Десяти хватит, но без досрочки!

— Десять лет? — переспросила Дженни. — За сорванные часы и небольшой порез? По-вашему, не слишком сурово?

— Не слишком, — раздался голос Морриса Гейтса, — по-другому они ничему не научатся.

— Простите, Моррис, вы хотите что-то сказать?

Здоровяк кивнул.

— Вы должны дать урок этим оболтусам, — произнес он, сверля Дженни взглядом. — Вы должны быть сильной. Никакой пощады. Ясно? Если не хотите, чтоб они пришли к вам посреди ночи. Они ж психи, порежут вас в вашей же постели. Дверь заперта? Не вопрос. Они все равно заберутся в дом. Дело-то такое… Вы спите одна. А они заберутся. И здорово вас порежут. По-вашему, это будет правильно, мисс Дэнс? Так что надо упрятать их, и надолго.

Дженни выдержала его взгляд, но подумала, не следует ли ей сообщить службе безопасности об этом разговоре. Только попробуй приди ко мне, читалось в ее глазах, я уж за себя постою.

— Десять лет, — сказал Гектор, топая в такт словам.

И тут же весь класс подхватил:

— Де-сять лет! Де-сять лет!

— Хватит! — воскликнула Дженни, стараясь утихомирить своих подопечных.

Она переводила взгляд с одного лица на другое. Гектор ограбил в своем районе винный склад. Лакреция вступила во взрослую жизнь в двенадцать лет. Но, по сути, они были еще совсем дети. Да, не ангелы. Но она все-таки не оставляла надежды объяснить им, что хорошо, а что плохо.

— Мисс Дэнс?

— Да, Фрэнки?

Подойдя поближе, Фрэнки Гонсалес положил голову ей на плечо. Невысокий, худенький и гибкий, он сам назначил себя в школьные шуты.

— Мисс Дэнс, — повторил он, комично улыбаясь. — Йоу! Я убью этих уродов за то, что они вас обидели!

Класс так и покатился со смеху. Дженни погладила его по голове и отослала обратно на место.

— Благодарю, Фрэнки, но, по-моему, это немного слишком, не говоря уж о том, что противозаконно.

Она спрыгнула с края стола, на котором сидела, и подошла к школьной доске составить список подходящих в данном случае наказаний и предложить ребятам проголосовать. Преступление и наказание вполне подходили как для чтения, так и для письменной работы.

В этот момент дверь открылась, и из коридора заглянул высокий подтянутый мужчина с обветренным лицом и коротко подстриженными седыми волосами.

— Мисс Дэнс, можно вас на пару слов? Пожалуйста, выйдите в коридор.

Дженни отложила мел.

— Я сейчас вернусь, — сказала она классу.

Идя к двери, она улыбалась. «Наверное, полицейский, надзирающий за условно-досрочно освобожденными, — думала она, — или полицейский, который пришел познакомить меня с новыми подопечными».

— Да, я вас слушаю.

Мужчина приблизился к ней, и улыбка исчезла с его лица.

— Если вы хотите снова увидеть Томаса Болдена живым, — произнес он твердым как сталь голосом, — вы немедленно отправитесь со мной.

— Смотрите-ка, кто пришел! — воскликнул детектив второй категории Майк Мелендес, когда Джон Франсискас переступил порог участка. — Джонни, тебе мало ночной смены? Так, может, и мою заберешь?

— Да ладно тебе, Майк. Как поживаешь? По правде говоря, дома у меня отопление шпарит и шпарит, — солгал Франсискас, остановившись около стола Мелендеса и дважды постучав костяшками пальцев, как обычно стучатся в дверь. — Настоящая парилка. В двенадцать придет водопроводчик посмотреть, в чем дело. Мне только этого не хватало. Потратить очередную сотню долларов.

Мелендес поднялся из-за стола, потянулся во весь рост и направился в коридор.

— Ты что, работаешь с четырех до часу? Я тебя в списке не видел.

— А меня там и нет. Я тут подумал, что пока позанимаюсь писаниной, а потом, может, вздремну в дежурке.

Мелендес посмотрел на него как на ненормального:

— Ну, тогда чувствуй себя как дома.

Франсискас прошел в конец комнаты, здороваясь с ребятами. Рабочий день нью-йоркского детектива делился на три смены: с 8:00 до 16:00, с 16:00 до часу ночи (эта смена обычно заканчивалась в полночь) и собственно ночная смена. Дважды в месяц были так называемые двойные смены, то есть работали с 16:00 до часу ночи и с 8:00 утра до 16:00 следующего дня. Большинство полицейских жили за городом, поэтому могли отдохнуть в дежурной, где всегда имелось несколько раскладушек и много чистого постельного белья.

Отделение уголовной полиции Северного Манхэттена находилось на шестом этаже ничем не примечательного кирпичного дома на углу 14-й улицы и Бродвея. В этом же здании располагался отдел, который занимался защитой детей от насилия, а также местный отдел социального обеспечения. Поэтому народу с утра до ночи толпилось много. Но сама дежурная часть была настоящим раем — большая, чистая и теплая. По периметру комнаты стояли столы, разделенные широким проходом. На полу — старенький, но безупречно чистый линолеум, на стенах — обычная звукопоглощающая плитка. Входившие полицейские часто задевали плечом доску объявлений, и на ней уже начали появляться пятна. Но эта потертая доска нравилась Франсискасу больше, чем фотографии на противоположной стене комнаты. Там в ряд висели портреты высших чинов Полицейского управления города Нью-Йорка. Лучшие из лучших. Комиссар полиции, его заместитель, начальник уголовной полиции. Когда-то и он мечтал, чтобы его фотография оказалась в этом ряду, но жизнь — штука сложная.