Звон стекла, мои крики разбудили бы и мертвых… однако дом хранил молчание… Кстати, дом еще тот. Мрачные гранитные стены, покрытые мхом, окна высоко над землей забраны решетками. Прямо как замок…

Олаф Кауфман остановился возле мусорных контейнеров, несколькими большими глотками осушил бутылку и закинул ее в один из контейнеров.

- А внутри все было совсем по-другому: крутая мебель, техника и вообще… В кирпичном гараже возле дома стояли два автомобиля. Каждый из моих «родителей» разъезжал на собственной машине и за руль чужой не садился принципиально, - Олаф немного помолчал. - В общем-то, жили мы тогда, как и сейчас, небедно. Но откуда «родители» берут деньги, не знаю. То Питер, то Клара - их так зовут - пропадают в командировках неделями, а чем занимаются, что делают, мне не говорят. Но мне на это плевать… Ураган стер гараж с лица земли вместе со всем, что в нем было… А дом устоял. Странно, да? Так вот, слушай дальше: пробегал я вокруг дома час, пока не сообразил использовать вместо лестницы ель. Взобрался я на дерево, прополз к щели между стволом и дырой в стене, протиснулся в дом. А там никого! Я осмотрел все комнаты, подвал, шкафы, даже холодильник проверил - нигде моих «родителей» не было. Представляешь? А ведь выйти-то из дома никто не мог - дверь все еще оставалась запертой на внутреннюю задвижку! Тут уж я разрыдался. Шутка ли - родители исчезли, испарились, провалились под землю. Но вдруг слышу - на улице шум. Выглядываю в окно - у дома полицейская машина и «Скорая помощь». Гляжу - из полицейской машины выбираются мои старики. Оба. Живые и здоровые.

- Видите? Видите, что случилось?! - визжала Клара. - Чуть дом не унесло. Бедный ребенок! Ах, наш бедный ребенок! Как жаль, что нас не было дома, когда это все случилось. Надеюсь, он успел спрятаться в доме, когда начался ураган! Олаф вздохнул.

- Странное, значит, дело вышло, - продолжил освой рассказ. - Я ведь знал, что они оставили меня а улице на верную смерть, а сами заперлись в доме. А по их словам выходило, что их и близко не было, когда все началось. Крик радости замер в моей груди. Я в растерянности открыл замок и распахнул дверь… «Привет!» - сказал я усатому полицейскому. «Привет, - ответил мне полицейский и повернулся к моим «родителям»: - Это ваш сын?»

Посмотрел бы ты, Генрих, в тот момент на Питера и Клару! Я думаю, что если бы они увидели покойника, то испугались бы не так сильно. Клара с перекошенным лицом грохнулась в обморок, а Питер принялся крестить меня, будто я черт. «Так он или не он?» - повторил полицейский, растерянный оттого, что родители не обнимают сына, а падают в обморок и открещиваются от него. «Он… он… как же так? - бормотал Питер. - Это невозможно…» Полицейский почесал нос и негромко буркнул:

«Ну и семейка! Мальчик чудом, можно сказать, выжил, а они и не рады этому».

Вскоре Клара очнулась, принялась обнимать меня, целовать, в общем, демонстрировать радость, но все это было так наигранно и глупо, что я не поверил. В тот день во мне что-то надломилось, я почувствовал себя преданным, обманутым. А вечером я случайно подслушал, как Клара сказала Питеру: «Теперь-то это чудовище нас наверняка убьет. Говорила я тебе, надо было действовать наверняка». «Кто же знал, что все так обернется? У него не было ни одного шанса». «У него всегда был и есть хоть один шанс. Забыл, кто он?» Генрих недоверчиво покосился на рассказчика, а Олаф закончил:

- Так что, Генрих, они меня боятся и хотят разделаться со мной, да не решаются. Эх, узнать бы - почему! Чем я им насолил?

- А может, ты себе внушил это? - несмело предположил Генрих. - Родители не могут ненавидеть своих детей.

- Не знаю, - Олаф пожал плечами. - Я и сам иногда думаю, что все это чушь, сон… Но воспоминания так ярки и отчетливы…

- А ты не пробовал объясниться с родителями? - сказал Генрих. - Я всегда объясняюсь с отцом, когда складывается скверная обстановка. И он меня понимает.

- Объясняться с ними я не буду, - Олаф упрямо покачал головой. - Принципиально. Но вот мы и пришли…

Мальчики остановились перед кладбищенскими воротами.

- А ворота-то на замке, - Генрих разочарованно дернул замок. - Придется взбираться на стену. Ты не помнишь, может, она с другой стороны ниже?. - Где стена ниже, а где выше, мне неизвестно, - пожал плечами Олаф. - Но сегодня днем я обнаружил со стороны ручья дыру в кирпичах. От земли невысоко, идем!

Олаф уверенно шагал вдоль стены, Генрих поспешил за ним.

Кладбищенскую ограду огибал метровой ширины ручей. Русло, по которому он нес свои мутные воды, было выложено гранитными булыжниками. Со временем камни покрылись мхом, позеленели. Весной и осенью, во время дождей, ручей разливался, и по этой причине русло еще в старые времена расширили и углубили. Пробираясь вдоль ограды, Генрих прислушивался к журчанью воды и думал, что было бы здорово прогуляться по асфальтовой дорожке с противоположной стороны ручья, а не красться, точно воры.

- Стоп! Пришли, - сказал наконец Олаф. - Вот эта дыра. Судя по всему, стена пробита недавно. Кому это понадобилось?

Он включил фонарь и первым полез в отверстие.

Ночью старое кладбище выглядело зловеще. Электрического освещения не было, и лишь луна бросала на кресты и надгробья мертвенный свет.

- Жутковатое место, - поежился Генрих.

Луна в эту ночь была ясной и полной, но это только усиливало ощущение тревоги.

- Да, приятного в такой прогулке мало, - согласился Олаф. - Одно хорошо - привидения лишь в сказках бывают… Я не трус, но встретить умершего сотню лет назад бургомистра не хочется.

- Меня также не радует такая перспектива, - вздохнул Генрих. -Но привидения существуют, поверь мне. Я бы многое тебе мог порассказать, да боюсь, ты сочтешь меня сумасшедшим.

Генрих вскрикнул, споткнувшись о надгробье. В этой части кладбища их было особенно много - древних, замшелых, похожих на руины.

- Гляди, шею не сломай, - сказал Олаф, включая фонарь. - Черт бы побрал эти деревья! Ничего не видно. Почему я не взял два фонаря? Вот дурак! Но ничего, ты, Генрих, ступай за мной. След в след.

Старинная капелла выглядела довольно внушительно. Ее выбеленные известью стены светлели в темноте. Олаф и Генрих прошли вдоль стены и остановились перед закрытой дверью.

- Надеюсь, не заперто? - спросил Олаф самого

себя.

Он решительно толкнул дверь. Петли заскрипели, одна из створок неспешно ушла внутрь, открыв черный проход. Олаф осторожно заглянул туда, посветил во все стороны фонарем и с заметным облегчением выдохнул:

- Ни одной живой души. Идем.

- Тут еще темней, чем на улице, - передернул плечами Генрих.

- Да, поэтому будь особенно осторожен на лестнице. Фонарь мой едва светит, а почему - не знаю. Я ведь специально зарядил аккумулятор. Ну, пошли вниз, в подвал, тут даже спрятаться негде.

В подвал капеллы вела полувинтовая лестница. Из склепа, если задрать голову, виднелись колонны, поддерживающие крышу, и жутковатые рисунки на стенах. На одном из них два скелета раскачивали колыбель с младенцем, на другом - скелет вежливо поддерживал за руку подвыпившего гуляку, а с правой стороны от гуляки наигрывал на скрипке второй скелет. У правой стены, почти у самого пола, пустовали четыре ниши. В двух из них и предполагал спрятаться Олаф. Но чем ниже спускался Генрих по лестнице, едва освещенной лучом фонаря, тем меньше ему нравилась эта затея.

«Того и гляди, - размышлял он, - кто-то возьмет да запечатает нас стальными плитами, как мертвецов. Потом кричи не кричи, никто не услышит».

- Ну, вот мы и на месте, - Олаф сбросил рюкзак на пол. - Ты какую нишу выбираешь?

Он посветил фонарем в одну, в другую и вздохнул:

- Места полно. Сразу видно, что под гробы рассчитано.

Генрих вздрогнул, а Олаф, зажав фонарь в зубах, присел перед рюкзаком.

- Один костюм, другой, - бормотал он, вынимая из рюкзака какие-то вещи. - Славная выйдет забава…