Едва за ними со звоном захлопнулась калитка, как она огорошила его первым открытием:

— Вовка, она тебя боится!

— Кто? Еления!?

— Ну да. Все говорят. И я сама вчера заметила. Когда ты крикнул на них, чтобы замолчали, все так и примолкли. А она, ты не заметил, так испугалась, так испугалась!..

Испугалась. Это верно. Он только не мог понять, почему.

— А знаешь, почему? — спросила Тая, заглядывая ему в глаза. — Знаешь?

— Нет.

— Ну, слушай, слушай. Вот ты вчера ушел от нас, а папка и говорит Капитону: «Еления, говорит, боится, как бы с квартиры не согнали». Понимаешь?

— А кто ее сгонит?

— Как кто? Да ты же! Дом-то ведь твой, ты — наследник. Вот она и начала тебя приласкивать.

— Ого! Она так приласкает — сам из дома убежишь.

— Да ты слушай, слушай. Я еще самого главного не сказала: она боится, что ты отберешь у нее дедушкино подарение.

— А что он ей подарил?

— Не знаю. И никто не знает. А вчера говорили, что дедушка твой отдал ей на сохранение все свои вещи. Кто говорит, отдал, кто говорит, она сама прибрала. Только вещи все очень прекрасные. Очень дорогие.

— Какие вещи? — снова спросил Володя.

— Наверное, золотые или из драгоценных камней. Он их все сам сделал. Все у нее в темной комнате под замком.

Вот сколько наговорила. И пойди разберись, где тут правда, где выдумка. Вчера Володя ничего этого и слушать бы не стал, ну а сегодня так просто не отмахнешься.

— Ты, главное, не переживай, — посоветовала Тая.

— Очень надо.

— Где-то наш Васька? Не знаешь?

— Он в надежном месте, — важно сказал Володя, хотя сам и понятия не имел, что это за место.

— В милиции?

Володя опять промолчал.

Но тут на школьном крыльце их встретил мальчик, очень похожий на Ваську, такой же рыжий, в такой же лохматой шубейке, но вместе с тем и не очень похожий. Настоящий Васька никогда не был так чисто умыт, так гладко причесан. А все-таки это оказался Васька, только какой-то обалдевший от переживаний.

— Ребята, — встревоженно зашептал он, — что я вам расскажу! Не поверите… Я теперь у Марии Николаевны живу! Она сама меня купала. В теплой ванне!

Эта новость так поразила Володю и Таю, что в первую минуту они даже подумали: а не врет ли Васька? Самая строгая учительница, которую даже родители побаиваются, купает в ванне самого последнего ученика. Нет, этого не может быть.

Они забежали в раздевалку, и там под лестницей, около бачка с водой, Васька и рассказал все, что с ним было.

Вчера вечером, выбежав из Володиного дома, Васька кинулся в милицию искать спасения от беспощадной отцовской руки. А там уже сидела Мария Николаевна. От своей матери — Павлушкиной бабушки — она узнала, что Васька арестован. Она явилась в милицию и потребовала, чтобы ей объяснили, за что арестован ее ученик. Василий Андреевич начал было ей рассказывать, но тут и влетел сам Васька.

Учительница сказала своим школьным строгим голосом:

— Я беру его к себе.

И Василий Андреевич по-учительски одобрил:

— Это очень правильное решение.

Павлик встретил Ваську как старого знакомого. В это время его с трудом загоняли в постель, а он не хотел спать. Отец в зеленой пижаме заглянул в спальню и зверским голосом прошипел:

— Ты, беглец, лучше спи. А то так всыплю!

Васька привычно подумал, что сейчас будет порка, но Павлик почему-то очень обрадовался:

— Папа, всыпь… ну немножко.

Там у них началась такая возня, что Мария Николаевна выглянула из ванной и строго крикнула:

— Виктор, прекрати игру, а то он всю ночь не уснет.

Она расхаживала по квартире в голубом халате и всеми командовала. В ванной шумела вода. Павлушкина бабушка шила, сидя на диване, а Васька молча посматривал на всех и замирал от переживаний.

Потом его мыли в горячей воде, потом кормили, потом укладывали спать на раскладушке. Засыпая, он слышал, как на кухне решали его судьбу.

Мария Николаевна сказала теплым, домашним голосом:

— Надо устроить его в интернат, а пока пусть поживет у нас.

Ее муж сказал:

— Взял бы его к себе на строительство, да мал он еще.

Бабушка зашивала прорехи в его шубейке.

— Уж и не знаю, что к чему пришивать. Одни ремки.

А утром Васька шел в школу чистый, накормленный, согретый. Павлик поцеловал его на прощание и сказал: «Приходи скорей», бабушка сунула в его карман завтрак. Он шел в школу как человек, и по дороге Мария Николаевна строго ему внушала:

— Хорошо учиться должен каждый настоящий человек.

Выслушав Васькин рассказ, Тая вздохнула:

— Бывают же люди…

И Володя тоже вздохнул:

— А говорят, она с нас шкуру спускает.

— Дураки говорят, вроде Капитошки, а я теперь для Марии Николаевны сам из своей шкурки вылезу.

Настало утро. Ничего не изменилось, а Володе казалось, будто все кругом стало не такое, как было вчера, будто он вырос за одну ночь и у него прибавилось силы и отваги. Его сначала удивило, что в классе никто не замечает этого, а потом он понял, что и все в классе изменились и притихли. Все стали очень вежливые и какие-то гордые за то, что именно у них такая учительница, которая никогда не оставит своих учеников в беде.

И все очень старались, чтобы все было если уж не отлично, то хотя бы хорошо. И чтобы Мария Николаевна поняла, как ее любят все и уважают. Конечно, за Васькой все так ухаживали, будто он для всех стал родным и самым близким человеком.

Непонятно только, как это в школе все узнали, что произошло? Сам Васька никому не рассказывал, а Тая клянется, что никому ни словечка не сказала. А все равно все узнали и только делали вид; что никто ничего не знает.

Пока Васька жил у Марии Николаевны, все о нем очень беспокоились и хлопотали, как бы определить его в интернат. То есть беспокоились все, а хлопотали, конечно, не ребята, а взрослые, но пока ничего из этого не получилось, потому что в интернате не было места.

А Васька теперь очень хорошо учился и образцово вел себя. Он никому не рассказывал, каково ему живется на новом месте, но видно было, что неплохо. Его часто встречали на улице с малышом в коричневой шубке, подпоясанной красным пояском.

Васька подружился с маленьким Павлушкой с того самого вечера, когда Мария Николаевна впервые привела его к себе домой. Он относился к Павлушке, как к младшему брату: любил его, но держал в строгости, и Павлушке нравилась именно эта братская любовная строгость. Он без разговоров выполнял все Васькины распоряжения. Никто в доме не располагал такой властью — ни бабушка, ни мать, ни отец. А Васька только скажет, как Павлушка готов сделать все: съесть, что дают, лечь спать без разговоров, умыться, даже не вздохнув при этом.

Но недолго продолжалась такая расчудесная жизнь.

Один раз, когда Володя бежал в школу, его остановил Капитон. Он вышел из своей калитки и прохрипел:

— Постой-ка, студент!

Если бы он даже и не позвал, то Володя все равно бы остановился — таким необыкновенным предстал перед ним Капитон. На нем была очень старая, затрепанная стеганка; брюки, которые как будто нарочно сшили из одних заплат; шапка, очень облезлая, с потрескавшимся кожаным верхом. И все это густо заляпано известкой и пятнами разноцветных красок. В руке он держал ведерко, из которого торчали кисти.

— Чего шарики-то растопырил? — удушливо рассмеялся Капитон. — Это мне и самому удивительно, как скоро меня перевоспитали. Васька там как?

— Ничего…

— Пошли, нам по дороге. Я тут на строительство пристроился. Маляром. Золотое дело — пролетарии всех стран! Так что Ваське скажи, пусть прекратит, домой пусть вертается. Лупить, скажи, не стану. У нас теперь другая мода пойдет.

— Ладно, скажу, — пообещал Володя, недоверчиво поглядывая на Капитоновы толстые ежовые щеки.

— Это ты правильно, — лениво заговорил Капитон, волоча ноги по утоптанному снегу, — правильно делаешь, что мне не веришь, сомневаешься. А ты никому не верь, вот и будешь житель. Человек любит обмануть другого человека для своей выгоды. А есть некоторые дураки, и так обманывают, для удовольствия. Обманул — вроде это он в театр сходил. Вот этого не надо…