Шёл 1918 год.

Вдоль берега широкой, заметённой снегом реки бежала лошадёнка. В санях, с головой укутанные в заиндевевший тулуп, сидели женщина и черноглазый мальчишка.

— Далеко ещё, дедушка? — спросила она.

Возница повернул к седокам настуженное лицо:

— Эвон, за лесом аккурат и Сайгатка наша. Непривычные вы к здешним холодам?

— Ничего, привыкнем!

Чёрные, как и у мальчишки, глаза матери сощурились от яркого снега.

— Не замёрз, Борька?

— Нет. Пусти!

Красным кулаком он отводит край тулупа от лица. С того берега вдруг гулко раскатывается выстрел.

— Кто это, деда?

— Пошаливают. Может, охотники, а может, и беляки.

Лошадёнка с разбегу выносит сани на высокий бугор.

Внизу, в ложбине, темнеют на снегу осевшие домишки под белыми шапками. Чётко и дружно вьются по голубому небу розовые дымки.

— Вон она, место назначения. — Возница поднял кнут. — И не побоялась ты, молодка, к нам в глухоту податься?

— Чего ж бояться, дедушка? Муж мой в Сибири с белыми воюет, а я к вам ребятишек грамоте учить. Ведь не обидите?

— Зачем обижать? Вёрст с пяток отсюда Тайжинка есть, деревня. Так в ней тоже, как ты, учитель молодой приехал — не жалуется.

От деревни навстречу саням бежали ребятишки. Они молча и жадно оглядывали подъезжавших, потом прыснули в стороны.

Возница остановил лошадь у единственной крытой железом избы, спрыгнул, потопал ногами и неожиданно зычно крикнул:

— Учительшу новую из города принимайте! Жив-ва!..

Ольга Васильевна поселилась при школе.

Школа была деревянная, в восемь окон, бывшая изба лавочника. Вместо парт стояли наспех сколоченные скамейки; столов было всего два.

Ольга Васильевна отгородила угол единственным шкафом и грифельной доской. Повесила занавеску, а сверху написала: «Учительская», хотя учительница она была одна. Сынишка Борька во время уроков сидел у печки, строгал лучинки или бежал на улицу кататься на ледянках. Первые дни учеников приходилось собирать по дворам. Потом привыкли и потянулись сами. Букварей не было, учились читать с голоса, а писали поперёк на присланных из тайжинской школы старых тетрадях.

Когда пришло лето, Ольга Васильевна с ребятами работали в поле или уходили на Каму за дикой смородиной и грибами, после осенних первых заморозков — за сладким вяжущим шиповником.

Но вскоре началось такое, что собирать шиповник далеко от деревни стало опасно: с севера по Каме к городу Сарапулу подходили белогвардейские части. От Ижевска к ним на помощь шли колчаковцы. А с юга, от Волги, говорили, уже поднимаются навстречу врагу первые отряды партизан и молодой Красной Армии. К тихой далёкой Сайгатке вплотную подошла гражданская война…

Однажды в конце сентября Ольга Васильевна с тремя старшеклассниками собирали за деревней валежник. Незаметно, переговариваясь, забрели с вырубки в лес.

Было очень тихо, только иногда, пригибая сосны, с шелестом пролетал над головой ветер. Ребята стаскивали в кучу сухие замшелые сучья, кривые коряги. Вдруг шедший позади белоголовый Кирилка остановился:

— Ольга Васильевна, чего это?

Из-за сосен от осинника почудился слабый голос: то ли человек просил о помощи, то ли кричала лесная птица.

Ольга Васильевна раздвинула ветки, прислушалась. Где-то с хрустом обломился сук, большая сова метнулась с лиственницы, и всё смолкло.

— Вот что, ребята, — подождав, сказала Ольга Васильевна. — На сегодня хватит. Собирайтесь-ка к дому!

Мальчики взвалили на плечи вязанки и вдруг снова застыли. Да, совсем рядом опять кто-то застонал. Теперь было ясно — человек. Далеко на дороге процокали копыта, и мелькнула за соснами тёмная тень.

— Конник! — шепнул белоголовый Кирилка. — С винтовкой…

Жёлтые листья, шелестя, посыпались на землю.

— Глядите! — вдруг вскрикнул Кирилка, опуская вязанку.

За осинником, у старого пня, привалившись к нему, сидел человек. Он упирался одной рукой в землю, вторая, окровавленная, лежала у него на коленях. Человек отгрызал зубами край рубахи.

— Стойте здесь, — сказала Ольга Васильевна и, отстраняя мальчиков, шагнула вперёд.

Человек отпустил рубаху, здоровой рукой схватился за лежащую на земле двустволку.

— Что с вами? Помочь? — тихо спросила Ольга Васильевна.

— Иди своей дорогой.

— Давайте перевяжу! Э, да у вас и нога тоже…

Человек сказал сквозь зубы:

— Не подходи…

— Я учительница сайгатская, не бойтесь меня, — твёрдо ответила Ольга Васильевна.

Он пристально посмотрел на неё, опустил ружьё. Теперь Ольга Васильевна увидела: на нём широкий кожаный ремень, меховая шапка, высокие сапоги. Охотник…

По дороге снова зацокали копыта уже нескольких лошадей. Щёлкнул выстрел. Человек, не глядя на Ольгу Васильевну, схватил двустволку и пополз к оврагу, в сторону ельника. За ним по траве стелился ржавый след.

Ольга Васильевна подождала немного и, подталкивая мальчишек, быстро повела их прочь от дороги. Сзади затрещали ветки, кто-то пронзительно засвистел. Ольга Васильевна крикнула:

— Сворачивайте в ельник!

Но в воздухе вжикнула пуля и шлёпнулась о ствол сосны.

— Эй ты, стой!

Лошадь, хрипя, налезала на Ольгу Васильевну, грудью, жарко дышала в лицо.

— Дайте пройти, сдержите коня.

— Но, не командуй! — Сверху на неё глянуло скуластое злое лицо. Блеснули на солнце офицерские погоны. — Что делаете здесь, в лесу?

— Мы хворост собирали.

— Из какой деревни?

— Из Сайгатки. Я учительница, это мои ученики. Дайте пройти!

— Погоди, успеешь. Никого здесь не видела?

— Нет, никого.

— А если врёшь?

— Здесь никого не было.

— Ну, если врёшь… — Офицер рванул коня так, что горячая пена с удил полетела Ольге Васильевне в лицо. — Он далеко не мог уйти. Не нагоните, запорю! — и повернул пляшущего коня к дороге, где ждали ещё два конника с винтовками.

— Не смей ребёнка! — отчаянно вскрикнула вдруг Ольга Васильевна.

Скуластый в погонах взмахнул над Кирилкой нагайкой и тяжело поскакал прочь.

Когда за ельником стихло, Ольга Васильевна обняла плачущего Кирилку.

— Молчи, Кирилл, молчи… Теперь вот что: вы двое ступайте в Сайгатку и никому ни слова. А ты, Василь, — она тронула за плечо мальчишку постарше, — что есть духу беги через вырубку в Тайжинку. Найдёшь там учителя, Сергея Никаноровича Беленицына, он при школе, как и я, живёт. Скажи ему, чтобы сразу запрягал лошадь, как будто за хворостом, и мимо старого кладбища сюда ехал. Понял?

Мальчишка кивнул.

— Только не мешкай. Если тех, конных, встретишь — ничего не знаешь. Ну, бегите!

Ольга Васильевна осталась одна. Солнце блестело на тонкой осенней паутине. Зацепившись, раскачивался в ней золотой дубовый лист.

Ольга Васильевна спустилась в овраг. Следы вели вниз, петляя и прерываясь, — видно, человек хотел встать и падал. Наконец она поняла, он в самой чащобе. Тихо позвала:

— Послушайте, я же не враг вам! Уехали они.

Кусты раздвинулись, выглянуло бледное лицо.

— Закурить сверни, табак вон в кисете, — попросил он хмуро.

Ольга Васильевна присела под кустом.

Через несколько минут, разорвав снятую с него рубаху, она ловко забинтовала раненому кисть руки. Потом вытащила у него из-за пояса складной нож в чехле, распорола штанину и уняла хлеставшую из ноги кровь.

— Не боишься, молодка? Может, я тебя под смерть подведу? — спросил он, блеснув глазами.

— Не боюсь. Здесь недалеко, в деревне Тайжинке, учитель живёт, у него можно вам переждать. Сюда, того гляди, конные вернутся…

— Не время мне пережидать-то. Идти надо.

— Да куда же вы пойдёте, раненный?

— Дело есть. — Он скрипнул зубами.

— Нет, это невозможно!

— Ну, молодка, там люди навовсе гибнут. Слушай, тебе доверюсь. Сам родом из Сайгатки, слыхал и про тебя, и что муж твой с беляками воюет. Слушай!

И он рассказал Ольге Васильевне вот о чём.