– Вы не позволите ей сорвать пьесу!

– Нет, но я могу использовать это для статьи о претензиях знаменитостей… Например, председатель компании «Зозодонт» обязательно хочет быть пожарным. А другой, банкир, мечтает быть сторожем в зоологическом саду… Чрезвычайно любопытные человеческие документы…

– Можете написать, мистер Фаллик, что, по-моему, всем женщинам место в сумасшедшем доме.

– Ха-ха-ха! – засмеялся Гарри Голдвейзер, обнажая золотые зубы в углу рта. – Вы танцуете и поете лучше всех, Элайн.

– Да ведь я два года служила в хоре, прежде чем вышла замуж за Оглторпа.

– Вы должны были стать актрисой еще в колыбели, – сказал мистер Фаллик, насмешливо глядя на нее из-под седых бровей.

– Ну, господа, я должна просить вас удалиться на минуту, пока я переоденусь. Я вся мокрая после последнего акта.

– Придется покориться… Можно мне зайти на секунду в ванную?

Милли стояла перед дверью в ванную. Эллен поймала злой взгляд ее черных глаз на бледном лице.

– Боюсь, что нельзя, Гарри, она не в порядке.

– Тогда я пойду к Чарли… Я велю Томсону прислать водопроводчика. Ну-с, спокойной ночи, дитя. Будьте паинькой.

– Спокойной ночи, мисс Оглторп, – сказал мистер Фаллик своим скрипучим голосом. – И если вы не можете быть паинькой, то будьте по крайней мере осторожны.

Милли закрыла за ними дверь.

– Фу, слава Богу! – воскликнула Эллен, потягиваясь.

– Дорогая, я ужасно испугалась… Никогда не приводите с собой в театр таких молодчиков. Я видела много прекрасных актеров, погибших из-за подобных вещей. Я говорю вам это потому, что я люблю вас, мисс Элайн, и потому, что я стара и хорошо знаю актерские дела.

– Вы совершенно правы, Милли… Посмотрим, нельзя ли разбудить его… Боже мой, Милли, поглядите-ка сюда!

Стэн лежал в той же позе, в какой они его оставили, но ванна была полна воды. Полы его пиджака и одна рука плавали на поверхности воды.

– Вылезай, Стэн, идиот!.. Ты насмерть простудишься. Сумасшедший, сумасшедший!

Эллен схватила его за волосы и изо всех сил трясла его голову.

– Ой, больно! – захныкал он сонным, детским голосом.

– Вставай, Стэн, ты весь промок.

Он откинул голову и открыл глаза.

– Вот так-так!

Он поднялся, держась руками за края ванны, и стоял, покачиваясь; вода, пожелтевшая от его платья и ботинок, капала с него. Он громко гоготал. Эллен прислонилась к двери ванной и тоже смеялась сквозь слезы.

– На него нельзя сердиться, Милли, – вот что ужасно. Ну, что мы будем делать?

– Счастье, что он не утонул… Дайте мне ваши бумаги и записную книжку, сэр. Я попробую высушить их полотенцем, – сказала Милли.

– Но как ты пройдешь мимо швейцара в таком виде… если даже мы тебя выжмем? Стэн, тебе придется снять твое платье и надеть мое. Потом ты наденешь мой дождевик, мы доберемся до такси и отвезем тебя домой. Как вы думаете, Милли?

Милли вращала глазами и качала головой, выжимая пиджак Стэна. Она разложила в умывальнике размокшие остатки блокнота, карандаш, складной карманный ножик, две катушки пленки, фляжку.

– Я все равно хотел принять ванну, – сказал Стэн.

– Я, кажется, побью тебя… Хорошо, что ты по крайней мере трезв.

– Трезв, как пингвин.

– Прекрасно, тогда надевай мое платье.

– Я не стану надевать женское платье.

– Придется… У тебя ведь даже нет дождевика. Если ты не переоденешься, я запру тебя в ванной.

– Ну хорошо, Элли… Честное слово, я ужасно огорчен.

Милли заворачивала платье в газету, предварительно выжав его над ванной. Стэн смотрел на себя в зеркало.

– У меня прямо неприличный вид в этом платье… Какая мерзость!

– В жизни не видала ничего более отвратительного… Нет-нет, ты выглядишь очень мило… Только платье немного узковато. Ради Бога, повернись ко мне лицом, когда мы будем проходить мимо швейцара.

– Мои ботинки совсем размокли.

– Ничего не поделаешь… Благодари Бога, что у меня есть дождевик… Милли, вы прямо ангел.

– Спокойной ночи, дорогая, и помните, что я вам сказала… Я вам говорю, все это…

– Стэн, делай мелкие шаги. Если кого-нибудь встретишь, продолжай идти прямо и прыгай в первое попавшееся такси… Ты проскользнешь незаметно, если пройдешь быстро.

Руки Эллен дрожали, когда они спускались по лестнице. Она взяла Стэна под руку и оживленно защебетала:

– Знаешь, дорогая, папочка пришел к нам в театр посмотреть пьесу два или три дня тому назад. Он был шокирован до смерти. Он сказал, что девушка унижает себя, обнажая свои сокровенные чувства перед толпой… Не правда ли, ужасно?… Все же отзывы обо мне в воскресных номерах произвели на него большое впечатление… Спокойной ночи, Барней, какая скверная погода… А вот и такси. Куда ты поедешь?

В темном чреве такси его глаза под голубым капором казались такими черными и яркими, что она испугалась, словно она заглянула в глубокий колодец.

– Поедем ко мне… Шофер, поезжайте, пожалуйста, на Банк-стрит.

Такси тронулось. Они мчались по Бродвею сквозь зигзаги красного света, желтого света, зеленого света, унизанного бусами реклам. Вдруг Стэн наклонился и быстро, крепко поцеловал ее в губы.

– Стэн, ты должен перестать пить. Это уже выходит за пределы шутки.

– А почему нельзя выйти за пределы шутки? Вот ты, например выходишь за пределы шутки, и я очень доволен этим.

– Но, дорогой, ты убьешь себя.

– Ну и что же?

– Я не понимаю тебя, Стэн.

– А я не понимаю тебя, Элли, но я очень, очень люблю тебя.

В его тихом голосе послышалась дрожь, которая наполнила ее счастьем.

Эллен расплатилась с такси. Сирена завыла, забралась наверх и оборвалась глухим стоном. Промчалась пожарная машина, красная и сверкающая, за ней – выдвижная лестница с звенящим колокольчиком.

– Пойдем на пожар, Эллен.

– В таком костюме?… Нет-нет.

Он молча вошел вслед за нею в дом и поднялся по лестнице. В длинной комнате было прохладно и пахло свежестью.

– Элли, ты не сердишься на меня?

Она развязала мокрый узел с платьем и унесла его в кухню, чтобы высушить на газовой плите. Звуки граммофона заставили ее вернуться. Стэн снял с себя платье. Он танцевал по комнате со стулом, ее голубой купальный халатик развевался вокруг его тонких волосатых ног.

– О, Стэн, дорогой глупыш…

Он поставил стул и направился к ней, коричневый, мужественный, стройный, в дурацком халатике. Граммофон доиграл песенку до конца, а пластинка все еще крутилась и крутилась, хрипя.

V. Пошли на базар к зверям[140]

«Сараево»… Слово застревало у нее в горле, когда она пыталась произнести его.

– Это ужасно, ужасно, – стонал Джордж Болдуин. – Биржа полетит ко всем чертям… Ее надо закрыть – это единственный исход.

– А я никогда не была в Европе… Должно быть, война – страшно интересная штука. Вот бы посмотреть! – Эллен, в синем бархатном платье и манто, откинулась на подушки плавно катившегося такси. – Я всегда представляла себе историю, как на литографиях в учебниках. Генералы произносят зажигательные речи, маленькие фигурки, растопырив руки, перебегают по полям, факсимиле подписей…