Очередная панель разлетелась с лязгом, под треск электрических разрядов. Теперь молния ударила с потолка. Экраны полыхнули оранжевым пламенем, огоньки заметались по стенам роями ополоумевших светляков, а сирена взвыла с истошным заполохом. — …Что же это такое, господа? Это ведь вообще вне всяких рамок! — Знакомый негромкий голос, казалось, разом перекрыл треск, гул и завывания. Лобанов и Волин обернулись одновременно.

Юрий Иванович, пылая праведным гневом, стоял у неслышно распахнувшейся двери.

Фонтаны искр иссякли. Сирена мяукнула и смолкла. Толстячок, возмущенно взмахнув руками, приблизился.

— Немедленно прекратите!

— Стой, где стоишь, — приказал Лобанов. — А то шарахну по твоим машинкам из обоих стволов. — И взял ружье наизготовку.

Коротышка замер в нерешительности. Он как будто утратил былую уверенную вальяжность, и от этого сердце Волина наполнилось надеждой. (Может, все-таки не ошибся Серега? Хоть и болван.) — Послушайте! То, что вы делаете, не имеет смысла. — Толстячок обращался к Лобанову, будто не замечая Алексея.

— Совсем? — Сергей уперся прикладом в сканер и столкнул его с подставки.

Целый ряд экранов, прочастив очередью хлопков, рассыпался, в воздухе расплылось облако белесого дыма. Теперь уже все стены были исполосованы широкими трещинами, сквозь которые в помещение начал просачиваться невесть откуда черный, смрадный дым.

Коротышка подпрыгнул.

— Стойте!

Приклад нацелился в очередной монитор.

— Можете вы мне позволить два слова? — устало попросил Юрий Иванович, делаясь в эту минуту похожим на замученного нудной работой бухгалтера. — Чего вы хотите достичь? Согласен, вы не такой, как остальные. Воинствующий нонконформист с воспаленным чувством справедливости и синдромом вины. Но вы же вечно все делаете не так. Разве я не прав? Ваши порывы эффектны, но бесплодны и, по большому счету, деструктивны.

— Кончайте демагогию, — встрял Алексей, но толстячок даже не повернул к нему головы.

— То, что сейчас вокруг вас, вы правы — всего лишь форма, род игры. Она вам кажется то пугающей, то нелепой. А в жизни разве не так? Не ваш ли друг твердит, что «сюр» бледнеет перед бытом? Но суть в другом. Постреляли вы, распугали игрушечную нечисть. Но вы ведь не представляете, ЧТО вообще нужно делать? Это, кстати, ваша отличительная черта.

— Все-то вы знаете, — процедил Сергей, — везде побывали. Досье на меня вели?

Юрий Иванович отмахнулся:

— Не валяйте дурака. Известно вам, с кем говорите и откуда сведения. Ну разнесете вы здесь все вдребезги. На это вас хватит. Но неужели вы полагаете, что от этого что-то изменится? Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем… А затем вы получите пустыню, ничто, на котором ничего нельзя ни построить, ни вырастить. Вы ведь уже пробовали. Неужели на собственном опыте не убедились? Да если бы только вы! К сожалению, это — всеобщее заблуждение и пренебрежение объективным законом. Разрушение и саморазрушение не имеют четкой границы.

Лобанов опустил приклад. Волин увидел, что лицо приятеля нехорошо, тревожно изменилось. С таким лицом выступать против поганого толстячка не имело смысла.

Юрий Иванович, скотина, кажется, точно нанес удар.

— Сергей, ты что? — окликнул Волин. — Ты ему не верь. Прекрати сейчас же! — И рявкнул на коротышку. — Кончай трепаться! У самого концы с концами не сходятся.

Созидающее разрушение!.. Забыл?

Юрий Иванович холодно смерил его взглядом.

— Вы не встревайте. С вами вопрос давно был бы решен.

— Ты так думаешь? — Алексея захлестнула обида.

— Я знаю. Для таких, как вы, годится даже теория прочистки ушей. Вы сами себя умеете убеждать в чем нужно.

Волин задохнулся.

— Хватит крутить. Куда вы клоните? — угрюмо спросил Лобанов.

— Что же, если так вышло… — Юрий Иванович развел руками. — Сами видите, какое положение. Патовая ситуация… Вы можете уйти. Вернуться в исходную точку.

Алексей не поверил своим ушам. Что он сказал? Уйти?! Вырваться отсюда? Господи, неужели?.. Получилось!! (В какую исходную точку? Что это значит?) — Есть тут у вас одна женщина. — Сергей поднял голову. — Без нее я никуда не пойду.

— Что?! — Волина крутануло вокруг своей оси. — Я тебе дам — не пойду!

— Никаких женщин тут нет, — терпеливо разъяснил Юрий Иванович. — И вам об этом известно.

— Это мое условие. Решайте. Иначе…

«Я его убью! — подумал Алексей. — Наброшусь, отберу ружье. Ничего, что он ухватистый. Сейчас — справлюсь… А одного меня не выпустят». Юрий Иванович подобрался.

— Будьте же благоразумны. Я не могу дать вам то, чего нет. Что вы, право, как ребенок? — И добавил: — Вы не Орфей, она — не Эвридика. Шли бы себе и не оглядывались.

— И про это ты знаешь?! — Лобанов оскалился. — Ладно. Значит, говоришь, пустыня?

Это мы проверим. Я, точно, не Орфей. Я твое царство Аида, Зазеркалье поганое, наизнанку выверну!..

— Не мое. Ваше.

Лобанов замахнулся прикладом.

— Прекратите! — истошно крикнул коротышка.

Волин с рычанием прыгнул к Сергею и намертво вцепился в двустволку…

— Сережа!

Все трое замерли одновременно.

Надежда Андреевна возникла за спиной у Юрия Ивановича, обошла толстячка, как лужу на тротуаре, и двинулась к Лобанову. Тот, оттолкнув Алексея, сделал шаг навстречу.

Волин затравленно огляделся. Дрянь! Приперлась — забери меня отсюда, любимый! Но вмешаться не посмел.

Лобанов хотел обнять Надю, но она мягко отстранилась, обвила его шею рукой, наклонила и что-то зашептала в самое ухо.

Сергей дернулся, открыл рот, но Надежда Андреевна привлекла его крепче и прикрыла губы своей ладонью. Лобанов послушно замер.

Он обмяк, желваки на скулах разгладились и лицо будто погасло. Алексей не знал, чего ждать от случившихся перемен. Лобанов все же обнял женщину, и они простояли так некоторое время, будто шепчась о чем-то. Потом Надежда Андреевна обернулась к Юрию Ивановичу:

— Успокойтесь. Они уходят.

Толстячок подозрительно оглядел парочку.

— Сколько раз просил я вас не вмешиваться, — проворчал он. — Впрочем, ладно.

Может быть, сейчас и неплохо. Итак, господа?

Волин недоверчиво тронулся с места, забирая в сторону, чтобы обойти Юрия Ивановича подальше.

Надя опять повернулась к Сергею, обняла его и подтолкнула. Лобанов как будто хотел упереться, но все же сделал первый шаг. До самой двери Надежда Андреевна вела и поддерживала его, как тяжело больного. Юрий Иванович посторонился.

— Счастливого пути, — пожелал он приятелям в спину, и Волину почудилась в этом напутствии затаенная издевка. Надежда Андреевна обернулась.

— Если вы затеете какую-то гадость…

— Совершенно невозможная особа, — покривился толстячок. — Пусть себе идут… откуда пришли.

Хоть убей, что-то недоговаривал чертов коротышка, поигрывал камушком за пазухой.

«Параноик, — одернул себя Алексей. — Он сам ждет не дождется, чтоб нас унесло». И шагнул в распахнутую дверь.