Акитада был, по-видимому, единственным гостем, прибывшим на праздник Мотосукэ пешим. Снаружи владений Косэхиры и во дворе горели факелы, стояло штук пятьдесят повозок всех видов и мастей. Рядом, жуя сено, топтались распряженные волы, возницы за оживленной болтовней и игрой в кости проводили свободное время у костров.

Акитада хорошо знал дом и сразу направился в гостиные покои. Повсюду сновали слуги. Один помог ему снять сапоги, другой принял верхнюю одежду, а кто-то подержал перед ним зеркало, чтобы он мог поправить шляпу.

Из комнат доносились громкие голоса и смех. Акитада шел по дому, заглядывая во все комнаты в поисках румяного и веселого лица их хозяина. Общество его пугало. Судя по пышности нарядов и количеству знаков отличия, Мотосукэ имел влиятельных друзей. Все еще памятуя о неприятной встрече с Минамото, он пожалел, что не поздравил Мотосукэ письменно, тем самым получив возможность избежать этого визита.

Но теперь рассуждать было поздно — Косэхира его заметил.

— Ага! Вот и наш герой дня! — вскричал он. — Проходи, проходи, Акитада! Тут все тебя заждались.

Акитада зарделся от смущения и беспокойно огляделся по сторонам, заметив среди гостей трех принцев из монаршей семьи, двух министров, нескольких советников — будущих коллег Мотосукэ — и даже одного из дядей самого императора. Косэхира бросился ему навстречу и за рукав втащил в комнату. Веселость хозяина, похоже, заражала присутствующих — вокруг были только улыбающиеся лица. Гости засыпали Акитаду вопросами, на которые он отвечал коротко и осторожно, надеясь, что не нарушил какого-нибудь незнакомого ему правила.

Голова его по-прежнему гудела после вчерашнего, поэтому, боясь ляпнуть что-нибудь не то, он отказался от вина. Его удивляло, что так много знатных и влиятельных людей, похоже, искренне радуются его успехам, в то время как два высших чиновника сочли его болваном и неумехой.

Через всю эту толчею Косэхира провел его в соседнюю комнату. Там на почетном месте, раскрасневшись от вина и удовольствия, восседал во всем великолепии своего пышного облачения Мотосукэ. Завидев Акитаду, он вскочил и бросился обнимать его, после чего усадил на подушку рядом с собой.

— Вот человек, которому я обязан своим успехом! — громогласно объявил он. — Если вы когда-нибудь будете тонуть, позовите его, и обретете не только спасение, но также счастье и успех!

Слова эти вызвали веселый смех и шквал вопросов. На этот раз попытки Акитады не затрагивать события в Кацузе оказались тщетными, потому что Мотосукэ взялся лично поведать обо всем, что там произошло. Свой рассказ он сопровождал цветистыми подробностями и такими откровенно льстивыми замечаниями в адрес Акитады, что тот готов был провалиться сквозь пол.

В конце концов его выручил Косэхира.

— Довольно болтовни, кузен! — сказал он, ничуть не смущаясь непочтительности к новому советнику. — Тут у нас кое-кто хочет повидаться с Акитадой.

И Косэхира крытыми галереями повел друга в свои личные покои. Акитаду мучило любопытство, но Косэхира хранил таинственный вид. Веселые голоса и смех постепенно стихли, огни факелов и фонарей остались за деревьями, и вокруг царила безмятежная тишь зимнего сада.

Перед взором Акитады расстилалось озеро, где Косэхира давал прощальную вечеринку в честь отъезда друга в дальние восточные края.

— Как изменился сад, — сказал он. — А меня и вправду кто-то ждет, или мы пришли сюда, чтобы поговорить в спокойной обстановке?

— Сейчас узнаешь, — таинственно произнес Косэхира. Сумрачным коридором они проследовали к его кабинету. Перед дверью Косэхира тронул Акитаду за рукав. — Он там. Приходи к нам, когда закончишь. — И удалился.

Акитада приоткрыл дверь. Комнату освещал только лунный свет да белизна снега снаружи. На веранде он увидел неподвижную фигуру молодого монаха в черной рясе. Тот сидел к Акитаде спиной, неторопливо перебирая пальцами четки.

Должно быть, это ошибка. Какие дела могут быть у него с монахом? Он уже хотел тихонько удалиться, когда прозвучал тихий голос:

— Это ты, Акитада?

Акитада мгновенно узнал этого человека и расстроился.

— Да, Тасуку. Меня привел Косэхира.

Монах указал на лежавшую рядом подушку, и Акитада подошел, чтобы сесть.

Разглядев вблизи лицо друга, он был потрясен. И дело было не только в бритом черепе, отливавшем в лунном свете серебристой синевой. Лицо Тасуку, некогда красивое и привлекательное, выглядело истощенным. Куда подевалась юношеская округлость щек, подбородка и рта, куда подевался здоровый загар? В темных глазах остался прежний блеск, но пухлые губы были плотно сжаты. Но еще более плачевным выглядело его тело — некогда сильное и мускулистое, теперь оно казалось худым и немощным.

— Тасуку! — вскричал Акитада. — Ты что, болен?

— Меня теперь зовут Гэнсин, — грустно улыбнулся он. — Я здоров, и у меня все хорошо. А как твои дела? Говорят, тебя здесь встретили с великими почестями. Видимо, мы все ошибались, пытаясь отговорить тебя от этой поездки.

Акитада взглянул через заснеженный сад на озеро, где когда-то, много месяцев назад, они сидели на берегу, вместе сочиняя стихи. Если бы он знал тогда, сколько жестоких и нелепых смертей увидит, то смирился бы со своей прежней унылой жизнью и не стал бы пускаться в приключения. Перед его мысленным взором возникли образы погибших — ребенка со сломанной шеей, размозженный череп Хигэкуро посреди изуродованных трупов, кровавые пузырьки на губах умирающего Дзото, щуплое тельце старого князя Татибаны.

По просторной веранде главного дома прогуливались гости Мотосукэ, любуясь лунным пейзажем. Кто-то облокотился на перила, выглянув в сад. Вот так же стояла и Аяко.

Акитада вздохнул.

— Нет. Ты оказался прав. Это было самым тяжелым испытанием из всех, какие мне выпадали в жизни.

Друг посмотрел на него, потом на печальную луну.

— Луна все та же, а мы… Как мы изменились! — произнес он.

Старине Тасуку следовало бы сочинить длинный стих про утраченное счастье. Да, оба они изменились, и никогда им не стать прежними.

— А ты не спрашиваешь, почему я отказался от мирской жизни?

— Нет, Тасуку. То есть, извини, Гэнсин. Твое решение печалит меня, но оно мне понятно.

И глаза встретились в темноте.

— Как это?

Вместо ответа Акитада достал из пояса синий цветок и протянул другу.

Он услышал сдавленный стон. Тонкие изящные пальцы крепко сжали вещицу.

— Прости, что причинил тебе боль, — сказал Акитада.

— Я стараюсь обуздывать себя, и мне это почти удается. Надеюсь, скоро мирские дела и страсти больше не тронут мою душу. Меня попросили увидеться с тобой, чтобы попрощаться. Попрощаться и навсегда расстаться с тревогами, пока еще живущими в моем сердце. Я слышал, ты привез сюда ее убийцу.

Акитада напрягся, вспомнив предостережение грозного вельможи.

— Я бы не хотел усугублять твое горе, — уклончиво ответил он.

Бледный монах улыбнулся. Теплота этой улыбки напомнила Акитаде прежнего Тасуку. А тот сказал:

— От боли освобождает только забвение. Но прийти к забвению мне поможет лишь правда.

Мысленно Акитада с ним согласился.

— Вы с госпожой Асагао были любовниками?

Друг кивнул.

— Я знаю, мне нет прощения за содеянное, но ведь мы с Асагао вместе росли. Мы жили по соседству. Я любил уже тогда, но ее отправили во дворец служить новой императрице. Время от времени я навещал ее во дворце, приносил письма от домашних. Я знал, что она там несчастлива. Однажды она поведала мне, что император удостоил ее… своим высочайшим вниманием. — Тасуку закрыл глаза.

Немного погодя он тяжело вздохнул и продолжил:

— Меня охватила страшная ревность, и я обратил свой гнев на нее. Бедная девочка! Что она могла поделать?! — Его горящие глаза ловили взгляд Акитады. — Акитада, я соблазнил ее! Мы тайно встречались на старой даче на окраине города. Паланкин доставлял Асагао из дворца к домику ее бывшей няньки, а я встречал, чтобы отвести в наше тайное убежище. — Он снова тяжко вздохнул и выглянул в сад, мерцающий в лунном свете, Акитада ждал.