Так Аяко облегчила Акитаде задачу. С благодарностью в голосе он сказал:

— Надеюсь, она опознает его, лишь бы это не стало для нее последней каплей.

— Моя сестра выполнит свой долг, — сухо ответила Аяко.

Двое солдат втащили в зал верзилу в окровавленных монашеских одеждах и швырнули на пол перед судейским помостом. Тот медленно поднялся на мускулистых руках и встал на колени.

— Повернись! — приказал Акитада.

Когда арестованный повернулся, из немого горла Отоми вырвался сдавленный стон. Дрожащим пальчиком она показала сначала на арестованного, потом на свиток и потеряла сознание.

Успевшая подхватить ее Аяко произнесла:

— Отоми опознала в нем человека, который был на корабле и руководил нападением на караван. — И склонилась над сестрой, пытаясь привести ее в чувство.

Арестованный вскочил и закричал:

— Я не слышал, чтобы она это сказала!

— Опустись на колени и назови свое имя! — приказал ему Акитада.

— Даиси! — хрипло изрыгнул арестованный. — Только вам-то какое дело? Вы не имеете права бросать в тюрьмы учеников святейшего Дзото!

Один из солдат швырнул его на пол и достал из-за пояса кожаный хлыст, с надеждой глядя на Акитаду.

— И ты, и твой Дзото стали членами этого братства незаконно, — обратился Акитада к арестованному. — Я хочу знать твое настоящее имя.

— Даиси, — с откровенным вызовом повторил арестованный.

Солдат занес над ним хлыст.

— Ладно. Сейчас это уже не важно, — остановил его Акитада. — Ты и твои дружки арестованы за государственную измену и убийство. В самое ближайшее время вас подвергнут настоящему допросу, который продлится до тех пор, пока каждый из вас полностью не признается. Думаю, ты отлично знаешь, как это обычно происходит.

— Ничего вы мне не сделаете! — В словах этих прозвучало прежнее упорство, но лицо арестованного покрылось бисеринками нота.

— Сам ты, возможно, и выдержишь продолжительную порку, но поверь мне, твои дружки-заговорщики не станут долго терпеть и переложат всю вину на тебя. Их признания совпадут с другими уликами и свидетельствами — например, картиной, написанной этой молодой женщиной, которая видела ваше нападение на караван. Посмотри на эту картину повнимательней. У сидящего на палубе человека недостает части уха.

Арестованный повернул голову и увидел на стене свиток. Рука его потянулась к правому уху — на месте отрубленной мочки виднелся уродливый красный шрам. Такой поворот событий застал его врасплох, но он продолжал упорствовать:

— Все это лживая подтасовка. Не было ее там. А на картине изображен морской дракон, нагнавший бурю. Не было там никакой бури… — И поспешно поправился: —…в такое-то время года.

Мотосукэ не сдержал усмешки.

— Нет, вы слыхали?! Он ведет себя будто кошка — изо рта торчит рыбий хвост, а она притворяется невинной.

Акитада продолжил:

— Помимо нападения на императорский караван вы обвиняетесь также в том, что с девятью другими убийцами лишили жизни Хигэкуро и попытались убить его дочерей.

— Ты помнишь меня, ублюдок? — выкрикнул со своего места Тора. — Мы видели тебя в саду у храма и поймали в ту ночь двух мерзавцев из твоей шайки.

— Да, он был там. Я тоже его видела, — звонко проговорила Аяко.

— Тебе нужны еще доказательства? — спросил Акитада.

Глаза лжемонаха отчаянно бегали, как у загнанного в угол зверя. Отыскав глазами Отоми, он вырвался из рук державших его стражников и бросился к ней.

Аяко, стоя на коленях, все еще обнимала рыдающую сестру, когда обезумевший от ярости негодяй, изрытая проклятия и гремя цепями, метнулся к ним, пытаясь дотянуться своими ручищами.

Тора не раздумывая схватил стоявший перед Сэймэем столик, метнул через весь зал и угодил монаху между ног. Тот упал, сокрушив столик своим телом. Запоздало спохватившиеся стражники навалились на него.

Сэймэй громко выругался — впервые в своей жизни. Не веря собственным ушам, Акитада смотрел на своего почтенного слугу, а тот, так и оставшись с кисточкой в руке, весь забрызганный тушью, сердито оглядывай рассыпавшиеся бумаги. Потом старик спохватился и виновато посмотрел на Акитаду:

— Э-э… Хм… А нет ли другого столика? То есть если вы, господин, конечно, намерены продолжать этот… э-э… не совсем обычный допрос. — Так, ловко свалив всю вину на Акитаду, он сердито запыхтел и принялся вытирать с лица тушь листком бумаги.

— Не переживай. Мы уже закончили, — сказал Акитада и, обращаясь к солдатам, успевшим поставить монаха на колени, приказал: — Уведите его!

Аяко помогла сестре подняться и поклонилась в сторону судейского помоста:

— Если мы вам больше не нужны, мы уйдем. Моя сестра очень слаба.

Акитада растерялся, но Мотосукэ пришел ему на помощь:

— Вы обе сослужили великую службу этой провинции и всей стране. Мы никогда не забудем вашего подвига и навсегда останемся перед вами в долгу.

Аяко учтиво склонила голову.

— Благодарю вас, ваше превосходительство, но в этих словах нет нужды. Наша семья всегда почитала за честь выполнять свой долг перед страной. — И, больше не взглянув на Акитаду, повела сестру к выходу.

Тот сидел, потерянный в своем безмолвном горе.

Мотосукэ, прочистив горло, громко спросил:

— Ну так что? У нас есть что-нибудь еще?

— Нет. Это все.

Свинцовые тучи нависали над губернаторской резиденцией. Снежные вихри играли с глиняными статуями драконов, стороживших вход в губернаторские покои, и пытались закружить Акитаду, пробиравшегося между множеством повозок и носильщиков. Во дворе дома Мотосукэ грузили добро, которому предстояло отбыть вместе с хозяином в столицу.

Выйдя за ворота, Акитада свернул налево и направился в сторону префектуры. Кутаясь в поднятый воротник, он с грустью думал, каким далеким оказалось это его великое приключение от тех надежд, которые он на него возлагал. Всего несколько недель назад он рвался сюда, мечтал встретиться со здешними людьми, получше узнать жизнь в провинции и многого достигнуть. Все это, конечно, произошло, но какой ценой! Ценой человеческих жизней! Порученное ему важное государственное задание не принесло ни удовольствия, ни удовлетворения — одно лишь расстройство. Здесь он потерял бесценное сокровище — веру в себя. Осталось только чувство долга, привитое ему родителями и учителями. Эти обязательства перед государством, императором и семьей вытеснили все остальные желания и страсти — вот и все, что ему теперь оставалось. Мрачная перспектива.

Это самое чувство долга подстегивало его, когда в последний свой день пребывания здесь он выбрался в город. Первой его целью была префектура. Она занимала совсем мало места по сравнению с губернаторской резиденцией — всего лишь одно скромное административное здание, тюрьма и казармы для полицейских. Акинобу он застал сидящим за столом над стопкой документов. Новый префект встретил его усталой улыбкой.

— Прошу прощения, ваше превосходительство, что не могу предложить вам чаю, — сказал он. — Боюсь, такие удовольствия нам не по средствам. Но, может быть, чашку вина?

— Нет, благодарю вас. Я уже пил у губернатора его великолепный чай. К тому же я и сам не очень-то привык ко всякой роскоши. Вот, пришел попрощаться и поздравить вас с назначением на должность префекта.

Акинобу поморщился.

— По правде сказать, я всего лишь руководящий чиновник и моя работа здесь почти не отличается от той, что я выполнял у губернатора. — И он кивнул на горы бумаг на своем столе.

— Ну, это, конечно, явление временное, — попытался утешить его Акитада и вздохнул. — Мне кажется, что я не принес сюда ничего, кроме неприятностей.

— Нет, ваше превосходительство. Наши неприятности сами нашли вас. Мы очень благодарны вам за помощь. Я обязательно наведаюсь к вам с прощальным официальным визитом перед завтрашним отъездом.

— Пожалуйста, зовите меня по имени. И визитов официальных не нужно. Я хочу, чтобы вы знали, как я благодарен вам за помощь. Она была поистине неоценима. — Улыбаясь друг другу, они раскланялись. — Но у меня был еще один повод прийти. Я хочу поговорить с арестантом по прозвищу Шрам.