— Может сработать, — признал наконец Карл. — Вы хотите, чтобы я вел пехоту?
— Да. Но все необходимо проделать очень тихо. Вы, Жан, — Луи бросил на Жуанвиля быстрый взгляд поверх карты, — отведете Робера с его рыцарями к броду. Робер, оказавшись на том берегу, вы пошлете сигнал — и вы, Карл, прикажете будить и строить пехоту. Не раньше: не то суета в лагере привлечет внимание сарацин.
— А что мост?
— Можно использовать обгоревшие доски от шато, — сказал Луи с полным равнодушием к поверженным орудиям, ради спасения которых рисковал собственной жизнью. — Они как раз необходимой длины, и если кинуть их плашмя, по ним смогут за раз проходить по трое человек. Самое главное — чтобы вы, Робер, захватили и удержали плацдарм перед дамбой.
— Проще игры в мяч, — ухмыльнулся тот. — Да там в дозоре-то едва полсотни сарацин, они пикнуть не успеют, как моя конница втопчет их в этот чертов песок.
Луи посмотрел на него и ничего не сказал. Похоже, столь ненавистного ему сквернословия, сорвавшегося у Робера с языка, он попросту не услышал.
— Никто не знает об этом, кроме нас четверых, — проговорил он, обводя взглядом своих братьев и Жуанвиля. — Робер, у вас есть четверть часа, чтобы поднять людей, которых вы решите взять с собой.
— А отчего здесь нет Альфонса? — спросил Карл. Его коробило то, что Людовик доверял Жуанвилю больше, чем родному брату… хоть, по счастью, к Карлу это на сей раз никак не относилось.
— Альфонс горазд порассуждать да подумать, — рассеянно отозвался Луи, переходя на просторечье, что случалось с ним иногда в минуты, когда все его мысли и чувства без остатка отдавались одной цели. — А нам теперь не думать надо, а делать дело.
Робер с Жуанвилем удалились (Робер был так возбужден предстоящей вылазкой, что даже забыл поклониться брату, выходя), и Карл хотел последовать за ними, когда Людовик взял его за плечо и сказал:
— Шарло, останьтесь со мной покамест. Мне несть сил одному сидеть тут, в палатке, зная, что мои воины уже идут на неверных.
Карл вспыхнул от удовольствия и кивнул, в ответ на приглашающий жест Луи садясь на табурет подле него. Луи доверчиво взглянул на него и спросил:
— Как вы думаете, удастся? Это хороший план?
Он говорил с тревогой, которую даже не пытался скрыть. Он словно спрашивал одобрения — и у кого? У него ведь столько советчиков — и среди опытных, старых воинов (некоторые из них ходили в крестовый поход еще с Филиппом Августом, дедом Карла и Луи), и среди прелатов, и среди мудрых вельмож… Но он никого из них не позвал к себе в эту ночь, только двух своих братьев и своего лучшего друга. И Карл подумал вдруг с болезненной ясностью, до чего же Луи должно было не хватать в последнее время их матери. Как не хватало ему сильной, проницательной, уравновешенной Бланки Кастильской с ее умением действовать верно даже в самом безвыходном положении. Она сказал бы ему, правильно ли он поступает. Но раз ее не было здесь, он спрашивал Карла — того из сыновей Бланки, кто был больше всех похож на нее лицом.
От этой мысли что-то кольнуло у Карла внутри, и он — бог знает отчего — снова вспомнил свой давешний сон и мертвые глаза Раймунда Прованского.
— На все воля Господня, — коротко ответил Карл, и Луи, кивнув, забарабанил пальцами по столу.
Он сперва не хотел покидать палатку, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, могущее породить в лагере суету. Но потом не выдержал и пригласил Карла выйти с ним вместе наружу. Воздух уже посвежел и, будь они во Франции, пахнул бы предрассветной росой — но здесь был лишь густой запах ила, наполнявшего канал. Небо над Мансурой едва заметно начинало сереть, очерчивая силуэты минаретов и стен, но тьма вокруг была все еще непроглядной. Луи привстал на цыпочки, с беспокойством вглядываясь вперед, туда, куда уехали Жуанвиль с рыцарями Робера, хотя, конечно же, не мог разглядеть их с такого расстояния. Но Карл знал, что он высматривает: конница должна была вот-вот выступить из предрассветной мглы и обрушиться на берег канала, отрезая от него сарацин и их спящий городок.
— Что же так долго? — в тревоге спросил Луи. — Правда же, очень долго их нет? Чего они тянут?
— Вы велели действовать тихо, сир, — сказал Карл, пытаясь его успокоить. — То, что делается тихо, порой требует больше времени, чем…
Людовик вдруг вскрикнул, и Карл осекся.
— Вот они, — выдохнул король, быстро сделав несколько шагов вперед. — Вот! Карл, сейчас! Поднимайте пехоту!
Карл кинулся выполнять приказ, но, прежде чем повернуться к берегу спиной, увидел темное облако, выступившее из ночной тьмы на той стороне канала и быстро придвигавшееся теперь к осажденному крестоносцами поселению.
К тому времени, когда он успел раздать распоряжения и начал стягивать пехоту к каналу, рыцари Робера уже налетели на дозор сарацин. С воинственными воплями и криком, который было слышно даже в лагере христиан, конница врезалась в проснувшихся и заметавшихся египтян, смяла их и растоптала в считанные минуты. Карл видел это краем глаза и успел подумать, что для тайной атаки рыцари Робера вели себя уж слишком шумно. Так ведь они могли разбудить Мансуру прежде времени, которое еще требовалось людям Карла, чтобы соорудить переправу и пустить по ней пехоту. Робер, как всегда, переусердствовал, выполняя приказ Луи. Но Карл не знал, насколько сильно он переусердствовал, пока не вышел к каналу сам и не увидел, что происходит на другом берегу.
Растоптав сарацин, Робер не стал удерживать плацдарм перед каналом, как было условлено. Вместо этого он развернул коня и, вскинув над головой меч, с ревом понесся к стенам Мансуры, настигая дюжину врагов, которые уцелели после атаки и теперь со всех ног бежали к деревне. Вся конница Робера, увидев это, тоже повернула коней и понеслась следом за ним. Ворота Мансуры тем временем торопливо раскрывались — и любой, кроме опьяненного стремительным наскоком Робера, понял бы, что ни один правитель в здравом уме не стал бы отпирать город перед вражеской конницей ради того, чтобы дать шанс укрыться паре дозорных. Любой бы понял это, о Господи Иисусе и Дева Мария, любой.
Карл кинулся к берегу сквозь ряды толпящихся пехотинцев, которые уже все собрались перед дамбой. Там он увидел Луи, стоящего по колено в воде — казалось, он вот-вот кинется через канал вплавь. Карлу не требовалось видеть лицо короля, чтобы знать, о чем он думает в тот миг. Впрочем, что бурлило в Людовике больше — гнев из-за столь безрассудно проваленной атаки или ужас, вызванный осознанием того, что Робер попал в смертельную ловушку, — этого Карл знать не мог.
Да и недосуг Карлу было об этом думать, когда в сотне локтей от него неверные убивали его старшего брата.
Он схватил под уздцы первого попавшегося коня, на котором не было тяжелой боевой сбруи, взлетел в седло и с криком пришпорил его, направляя в воды канала. Конь захлебнулся ржанием, взбрыкнул пару раз, но потом подчинился и пошел, разбрызгивая воду. Карл слышал, как Луи что-то кричит ему — должно быть, велит вернуться, — но было кому перекинуть доски на берег и без Карла, а он не собирался стоять и смотреть, как гибнут на его глазах христианские рыцари. Он не думал в тот миг, что поступок его еще более безрассуден, чем атака Робера, — ведь с тем было полсотни тяжеловооруженных рыцарей, а Карл понесся к Мансуре совершенно один. Он слышал шум и суету за своей спиной, когда его лошадь погрузилась в воду по шею и поплыла, временами окуная морду в мутные воды канала. Когда она, едва неся на себе прижавшегося к ее холке Карла, с трудом выбралась на берег, с края дамбы на землю недалеко от Карла уже падали первые доски. Карл бросил взгляд через плечо: кто это там, Амори де Монфор? Справится с переправой не хуже любого другого — и, не думая больше об этом, Карл вновь жестоко пришпорил коня и погнал его к распахнутым воротам Мансуры. За ними клубилась пыль, слышались крики и звон стали: на улицах полным ходом шло сражение. Мертвые глаза графа Раймунда на кресле в тронном зале словно огнем жгли Карлу рассудок, когда он пронесся сквозь ворота, не глядя прорубая мечом себе путь, и ворвался в самую гущу битвы.
