— Ну, кто еще? Тот странный Иерарх, что согласился написать медицинское заключение? Кстати, заключение давайте сюда, будем смотреть. Так вот, Иерарх год молчал, значит, будет молчать и дальше.

— Он давал клятву о неразглашении, — из чувства справедливости заметил Джош.

— Пусть так. Тебе от этого тогда уже не будет ни холодно, ни жарко. Им нужна информация, но делиться ею они не согласны ни с кем. Им нужна информация…

Цезарь опять чихнул. Ну да, пролил на колени пару капель состава из бутылочки Кшиштофа, а запах у состава специфический. Джош потрепал пса за уши и спихнул мордаху с коленей. Как именно нужна была информация господам Сверху, Джош теперь помнил с точностью до мелочей. И еще кучу всего. В том числе знал, например, как болят радикулитные кости, когда нужно залезть по шаткой лесенке к самой верхней полке стеллажа, чтобы снять с него затребованную книгу. А потом оказывается, что книга не та, что опять сослепу перепутал инвентарные номера. Отчаянно тряхнул головой — воспоминания несчастного библиотекаря он бы выкинул без сожалений. Потому что теперь помнил не только старческую боль в пояснице, но и наплывающую темноту, слабость и колючую боль за грудиной…

— А если она им так нужна — дай ее. Тебе разве сложно? Дай, пусть подавятся.

— О чём вы?

«Подавятся» вызвало неожиданную ассоциацию. Когда убивали оперативницу — задыхалась, словно кость в горле встала. И это ощущение Джошу тоже новая память любезно подсунула во всех деталях. Так, что едва за собственное горло не схватился. Ничего, как-нибудь. Просто не вспоминать. А потом у Кшиштофа выспросить, как от такого подарочка избавиться.

— Дай им информацию. И мне дай. И ребятам из отдела. И Мэве расскажи. И Джерому. И приятелям из лавки. И в кафе сболтни официанткам. Расскажи, как сильно не хочешь в тюрьму или на сканирование. Мэва может рассказать подругам. Есть у тебя подруги, Мэва? А если к тому же расскажешь под большим секретом, завтра об этом полгорода будет говорить.

— Но… — Джош явно не поспевал за шустрой мыслью старшего коллеги.

Мэва тоже мычит невразумительно.

— Ты не понял? Верхние боятся огласки. Под шумок они всех нас распихают по углам, никто ничего и не заметит. А вот если общественность подымется, дело другое. Общественность — солидная сила. И пальцем тронуть не посмеют. И тебя не уберут.

— Кажется, понимаю, — вздохнула Мэва. — Но, думаете, поможет?

Джозеф раздраженно отмахнулся:

— Нет, не подходит. Я не имею права все рассказывать. Тем более всё и всем подряд.

— За чем же всё и всем подряд? Только историю о несправедливости и мучениях бедного неповинного оперативника Рагеньского. Поверь, этого будет вполне достаточно. Впрочем, тут нужно всё тщательно обмозговать… Давайте пока заключение вашего Иерарха почитаем. И Джерому позвоню. А ты, Мэва, чего сидишь? Чаю наливай, в глотке пересохло…

«Джозеф Бартоломео Рагеньский. Двадцать пять лет. Отдел по борьбе с парамагической преступностью города Познань. Седьмое ноября две тысячи седьмого года. Отчёт…»

Дальше слова «отчёт «дело не шло. Уже пятнадцать минут маялся над диктофоном. Диктфон нужен был для плана. А план был хорош. Потому что придумал его пан Гауф, Джош с Мэвой лишь скромно вставляли комментарии и робкие предложения. Да, план был не в пример лучше всех планов Джозефа вместе взятых, придумывнных им за четверть века жизни.

Повертел диктофон в руках, мучительно вздохнул — вдохновение не шло. Никак. Хотя Мэва деликатно окопалась в ванной комнате, «приводить себя в порядок» — ага, это она так готовится отправиться в места не столь отдаленные — и на кухню ни ногой уже примерно двадцать минут, а Гауф сунул младшему коллеге в руки свой старый, еще кассетный диктофон (он свято верит, что старая добрая кассета куда надежней каких-то электронных штуковин непонятного вида) и ушёл в Отдел. Цезарь же утомился от трудов праведных….Это он с утра со скуки переворошил сверток пакетов в углу за холодильником, умудрившись каким-то образом попутно уронить мэвину косметичку (опять же — каким образом она там, рядом с холодильником, оказалась?), что вызвало бурный скандал, чуть ли не «мордобите» «недоделанных четвероногих, не знающих, куда хвост совать». Оказалось, что-то у Мэвы там в косметичке раскрошилось. Потом полчаса сидел, поджав уши и хвост, в непосредственной близости от хозяина и периодически жалобно поскуливал, ища подтверждения тому, что он хороший пёс, несмотря на все цветастые в его адрес эпитеты суровой напарницы. Но эпитеты иссякли, а происшествие из собачьей памяти выветрилось, поэтому следующим «славным деянием» скучающего пса стал конфликт опять же с Мэвой и опять по поводу косметики. Ну кто бы знал, что та раскрошенная пакость могла показаться Цезу вкусной? В момент мэвиного священнодейства у зеркала эта мордаха тихо сунулась в коробочку и лизнула заинтересовавший порошок. Ещё один скандал…

Джош пытался примирить враждующие стороны, под горячую руку тоже огрёб. Узнал о себе некоторые новые подробности, о которых раньше даже и не подозревал. По примеру Цеза поджал уши (ну а хвоста не было) и на кухне пережидал грозу. Бедлам.

В общем, Цезарь притомился после праведных трудов, а может, просто разленился за два дня вынужденных каникул — и лег спать. Теперь на кухне воцарилась долгожданная тишина, но вот вдохновения, чтобы записать на диктофон долбаный отчет, недоставало. Мандраж, видать.

«О ходе расследования дела номер…»

А времени оставалось не так много. Вчера весь вечер обсуждали варианты реакции того же пана Марцина на план Гауфа в действии. Тот оказался легок на помине — явился с утра пораньше с известием: Патриарх Рафал готов принять Джозефа в ближайшее же время. Таковым временем оказалось утро среды. Завтра. А сейчас уже — половина первого вторника, скоро перерыв, нужно умудриться успеть в отдел до момента, когда ребята разойдутся по близлежащим кафе в жажде утоления голода. Почва там уже должна быть подготовлена и удобрена тонкими намеками и делано-неосторожными оговорками пана Эрнеста на предмет бедственного положения некоего оперативника отдела. Потом придёт Джош — и всё как на духу. Например, Конраду. На тренировке. Даже повод сходить на тренировку появился — нужно научиться с внезапно открывшимся зрением Поверху управляться. Так вот, между делом толкнуть жалостивую историю (сочиняла Мэва, одно это напрягало Джоша неимоверно)…

«В ходе серии сканирований…»

Кстати, Джош теперь вспомнил, как давал согласие на те сканирования. Доброволец. Обкалывали чем-то, снимая зубодробильную боль, а потом ласково обещали, что если подпишет здесь и здесь, и еще здесь, то скоро мучения закончатся. Совсем. Интересно, как следует расценивать такие махинации с позиции Света? Ах, ну да…

…- Вы не понимаете всей серьезности положения, Кшиштоф…

— Он может помереть прямо в лаборатории!

— Мы готовы пойти на такой риск во имя блага Света… И можете считать. что ваша совесть чиста, Кшишт, вы заявили протест…

Ловко у них все всегда так, округло у господ Сверху выходит. И, главное, не врут никогда — мучения бы все равно закончились так или иначе, и довольно быстро, поскольку Джош тогда на ладан дышал вполне буквально. Ну и черт с ним, было и прошло. Только если бы сейчас оказался перед Джозефом Иерарх Рафал собственной персоной…

«Таким образом, обряд представляет собой компиляцию из нескольких ранее известных ритуалов призвания Силы и одной из вариаций обряда поклонения Энлилю. Обряд является Темным, предполагает человеческое жертвоприношение. В ходе обряда происходит превращение жертвы в так называемые «Врата» — точку перехода… энергий оттуда в наше измерение. Одновременно происходят спонтанные прорывы природных источников энергий, энергетический фон теряет стабильность…»

Цезарь выспался. Подошел тихо, спокойно, аккуратно. Если он так подкрадывался к мэвиной парфюмерии, недавний скандал понятен. Но Джош расслышал, конечно. Предусмотрительно вырубил диктофон. Ещё минут двадцать, и нужно отправляться в Отдел. Но все-таки закончить с записью. Немного подумал, потрепав пса за уши… Странно, сегодня еще зелья пана Кшиштофа не пил, берег до тренировки, а слабое ощущение покалывания в кончиках пальцев и рябь в голове ощущаются с самого утра.