Но Мэва… неужели все-таки подстава? Или паранойя. А и вообще — так и наркоманом недолго стать… Везет же Цезарю. В его собачьей жизни происходят только приятные перемены: то косточкой угостят, то опять запустят на хозяйскую кровать — после ухода Мэвы дома стало слишком одиноко, чтобы еще и по углам разбегаться, как крысы какие. И Цезаря никто не подставляет, и уж Цезарь точно не страдает паранойей.

А бред… если отбросить долгое, нервное моральное оцепенение после… ну, ломать блоки, как бы то ни было… больно… вышел содержательный. Одна из теней на потолке — тень Светлого. Заново обдумав эту новость, Джош внутренне поежился. Светлый. Мог ли это быть… Да хоть кто из отдела мог быть! Тогда даже логичными и объяснимыми становятся некоторые моменты… Сделали ли Иерархи слепок ауры? Спросить или не стоит? Полезно было бы иметь хоть какую-то ориентировку. Впрочем, чушь — ни зрения, ни магических способностей. Какой смысл от слепка, если оперативник не то, что сличить его с аурой подозреваемого, а вообще увидеть не сумеет?

И, кстати, ответ на недавний вопрос — чаша из человеческого черепа оказалась аж чашей Валира, легендарным артефактом. Смутно припомнилось, что чаша вроде создана в раннем средневековье и утеряна в пятнадцатом веке. Выточенная талантливым кельтским магом Валиром, она идеально аккумулировала любые энергии в любых объемах — так гласила легенда. Но чаша пропала, и теперь уже ученые и не надеялись узнать, так ли она хороша, как о ней писалось. Однако Верхние не могут ошибаться — скорее всего, чаша Валира и была. Отдельный вопрос — как её удалось отыскать спустя пять веков после утраты. Ясно одно — в описи артефакта нет. Скорее всего, те ребята и прихватили чашу с собой. Очевидно, она важный компонент обряда, если уж они некроманта своего бросили, а чашу забрали. Верхние, небось, теперь локти с досады кусают.

Оставался еще вопрос искренности Богуслава, его странном промахе мимо ноги Темного (и прямо тому в голову, вот незадача!)… Но вопрос естественным образом был отложен назавтра, ибо в первом часу ночи рабочий день оперативника Рагеньского все же подошел к концу.

Назавтра с утра Джоша вызвал к себе Беккер. Аккуратно так вызвал, не привлекая лишнего внимания — через проходившего мимо Якоба. Встретил… ласково… по-отечески… почти. Был изумительно внимателен к делам и самочувствию прихворнувшего подчиненного — у Джоша неприятно засосало под ложечкой от такой любезности. А пан Беккер долго расспрашивал о ходе расследования, почти прямым текстом требуя любых (даже незначительных, заметьте) результатов (ну, там, новых воспоминаний, улик…). Джош ответствовал начальству дипломатично — расследование идет полным ходом (маршируем на месте), дела отлично, все устраивает, результатов нет. Особо Беккера интересовал вчерашний разговор Джозефа с оперативником Корчевым. Что еще раз косвенно подтверждало догадки о некоторой доле неискренности коллеги. Беккер примитивно проверяет, а не сболтнул ли подчиненный лишнего, это и ежу понятно. Интересно, что пан Владимир подразумевает под «лишним». И интересно, куда приткнуться неумному, неловкому, неаккуратному Джошу Рагеньскому среди всей это кутерьмы….

Следующие два дня проскользнули серыми тенями и нервными окриками обоих инструкторов: за вынужденные прогулы занятий Джош расплачивался семью потами.

— Выше бери! Ты глухой?! Слышишь плохо?! Выше и левее! Где у тебя лево?! — кричал Конрад, совершенно сбивая ученика с толку. А что поделаешь, если иногда правую и левую руки Джош путал? Ещё с детства, какое-то там незначительное нарушение, говорил школьный психолог.

Никак не удавалось прострелить долбанную мишень, хоть тресни. Джош злился и спускал пар, нарезая круги по залу. От Конрада ушла девушка, и парень сделался раздражителен и несдержан на язык. Второй инструктор, Кшиштоф, действительно стенал об испорченной, избалованной собаке, коей сделался Цезарь. Дело ли, когда пса распускают до такой степени, что он даже спит в кровати хозяина и сам выпрашивает угощение?! За каких-то три дня…

И опять моросил дождь. В вольере трава намокла и скользила, пару раз Джош «целовался» с землей, что никак не способствовало поднятию настроения. Не способствовали поднятию настроения и ехидные комментарии Кшиштофа. Похоже, собачник единственный, кого не смущает и не трогает слепота клиента. Что само по себе неплохо.

У Мэвы второй день раскалывалась голова — реакция на повышенную энергетическую активность в городе, как пояснил отделовский медик. У Джоша вот тоже ныл висок. С Богуславом повторно как бы ненароком встретиться и поговорить «в неформальной обстановке» не удавалось.

И опять — тупик! Это не расследование, это же путешествие из одного тупика в другой. Из одной за…. Неприличную аналогию Джош решил не продолжать даже мысленно. Что же делать дальше? Хоть снова мэвину отраву заглатывай.

Пятница. Вечер. Начало ноября. Надоедливый дождь нескоро еще обернется колючим снегом, нескоро еще перестанет чавкать и хлюпать под ногами грязь грунтовой дороги по пути от кинологической школы на остановку, нескоро тонкая корочка льда заставит неаккуратных пешеходов падать и калечиться, и оглашать окрестности маловразумительными, но исключительно экспрессивными воплями. Да уж, зубодробильные ассоциации.

Но пятница, вечер — время, когда окрыленный грядущими отдыхом рабочий люд спешит по домам, к сухому теплу, вкусному ужину и бормочущему сладкий бред телевизору. Люд торопится, не глядит под ноги и по сторонам, за усталостью забывает об осторожности, за планами на выходные — о том, что рядом такие же погруженные в себя, невнимательные соседи. От улицы Яскольца к Варшавской пришлось пробиваться сквозь не понять с чего образовавшуюся толпу, усиленно работая локтями и полностью положившись на чутье Цезаря. Псу толпа не нравилась. Пес рычал и огрызался.

От Варшавской к Старому рынку добрались без приключений, а вот на перекрестке обдал грязными брызгами неведомый лихач-автомобилист. Но Джош упорно стремился к цели — давненько не захаживал в «Марну», Гнежка должна уже прилично взволноваться — и достиг ее. Мэва сегодня допоздна на курсах, поэтому на приличный ужин в ее исполнении можно не рассчитывать. Так хоть перекусить и перекинуться парой слов с официантками — чтоб не теряли своего постоянного клиента и не нервничали попусту.

В «Марне» было шумно и душно, но с порога — обдало уютными ароматами кофе и ванили, милой суетливой деловитостью хорошего кафе.

И привычное с порога:

— Шестой столик! — тут же оборвалось радостным: — Пан Джозеф, как хорошо, что вы к нам наконец заглянули!

Обычно флегматичная Марица облила восторгом и затараторила:

— Вы садитесь! Сейчас обслужу соседний столик и к вам подойду! А песик — ваш? Ему тоже чего-нибудь принести? Ладно, сейчас… Всё расскажите и познакомите. Я мигом!

И убежала, гремя посудой.

— Да, я тоже немного соскучился, Марица… — про себя, в полголоса…

Мигом — так мигом, только бы «песик» не разнервничался в непривычном месте, полном дразнящих запахов и посторонних людей. Но нет. Что бы там Кшиштоф не говорил насчет избалованности Цезаря, вышколен пес был безукоризненно. И очень понравился Марице, Гнежке, Клариссе… На нового «клиента» поглазеть сбежался весь наличествующий персонал женского пола.

— Так что будете брать? Как обычно?

— Да, эспрессо и тосты. И еще — чего-нибудь посолидней на ваш вкус…

— Наконец-то пан Джош за ум взялся! Мужчина должен много кушать! — Гнежка в своем репертуаре — провозгласила на все кафе. А потом непривычно склонилась к самому уху посетителя и прошептала таинственно. — Да, кстати. Пан, а вас на днях какой-то человек спрашивал. Хотел вроде поговорить с вами. И про вас вызнавал.

— Что за человек? — кого еще нелегкая принесла? Кого вдруг заинтересовала скромная персона пана Рагеньского?