— Вы собираетесь все проделать с удивительной быстротой, — улыбнулся герцог Мелинкортский. — Не думаю, что у вас возникнут какие-либо трудности при управлении имением в Медине.

— Я уже думала об этом, — проговорила Аме. — И была бы так рада увидеть ваш дом и вас, ваша светлость, среди привычных вещей, в окружении близких людей, на родной земле.

— Ну, еще какие-нибудь сутки — и мы будем на пути в Англию. К сегодняшнему дню все дела, которые были у меня в Париже, успешно завершены, а кроме тех, еще и множество других.

— Вы рады этому? — спросила Аме.

— Рад? — словно эхо повторил герцог слова девушки. — Я самый счастливый и удачливый человек в мире, меня даже немного пугает то, что пока все на удивление хорошо складывается.

На следующее утро герцог Мелинкортский проснулся от щебета птиц в саду за окном. Он открыл глаза, но потом тут же закрыл их вновь, ослепленный яркими лучами светившего через окно спальни солнца. Он не закрыл окно шторами накануне вечером, и теперь оно было открыто. Герцог лежал неподвижно, с ощущением полноты счастья, насквозь пронизывающего все его существо, счастья, которого он не испытывал еще никогда в своей жизни.

Когда он и Аме вернулись в дом из сада, было уже очень поздно. Они медленно бродили под луной в своем зачарованном мире, среди спящих цветов. И в этот момент его светлость наконец понял, чего он был лишен все прошедшие годы жизни.

Раньше ему казалось, что он знает о любви очень много, почти все, но лишь теперь понял, что о подлинной любви, о ее сути, он не имел ни малейшего понятия.

Он не знал, что чувства, вызываемые в человеке подлинной любовью, другие, совершенно непохожие на те, что он испытывал в прошлом. Аме пробудила в нем новые чувства и любовь, которая казалась неземной.

Ему казалось, что тело девушки стало прозрачным при лунном свете и свет свободно проникает сквозь него, даже не свет, а божественное сияние, это была красота в своем совершенстве и полной естественности. Она любила, и любовь преобразила девушку, чувство ее было таким огромным и всеобъемлющим, что, казалось, все должно было померкнуть перед таинством этой любви.

— Я всегда знала, что любовь должна быть именно такой, — сказала Аме Себастьяну, когда они стояли в тени огромных деревьев, которыми был обсажен сад по периметру.

— Какой такой? — спросил Себастьян, крепко обнимая девушку за талию.

— Такой прекрасной, такой совершенной, словно данной самим господом, — ответила она.

Герцог Мелинкортский на один миг вспомнил о любви совершенно иной, которую он знал раньше, о прежних женщинах, которые обольщали и возбуждали его, о женщинах, любви которых он добивался, которые, в конце концов отдавались ему и которых он вскоре после этого забывал. Как все это было не похоже, как все это разительно отличалось от того, что у него теперь было с Аме! В тех чувствах не было ничего святого, ничего божественного, да ведь и женщины были совершенно иными. Все эти мысли вихрем пронеслись в голове герцога, и он испугался.

— Вам ни в коем случае не стоит ждать от меня слишком многого, — нерешительно сказал он девушке. — Может наступить день, когда вы разочаруетесь во мне, когда я, возможно, причиню вам боль, и тогда любовь покажется вам уже не такой прекрасной и волшебной, а чем-то совсем иным.

В этот момент Аме повернулась и заглянула его светлости в лицо. В призрачном лунном свете он мог видеть только нежность и непонимание в ее глазах.

— Вы все еще так и не поняли ничего, — проговорила она. — Ведь наша с вами любовь — это нечто такое, что возникло когда-то, что сейчас она просто материализовалась. Но поймите, она всегда была в прошлом и точно так же будет всегда существовать и в будущем. Я думаю, что она вечна.

Но какая-то часть разума Себастьяна Мелинкорта колебалась и никак не могла принять эту, казалось, простую мысль.

— Как вы можете быть уверенной в этом? — спросил он. — Как можно говорить о том, что мы жили когда-то прежде и что мы будем жить вновь когда-нибудь в будущем? Мы — существа именно этого времени, настоящего.

— Неужели вы действительно верите в нечто подобное, такое безысходное? — воскликнула Аме. — Боже мой, но ведь это все равно, что жить на свете без надежды, без веры.

Девушка внезапно высвободилась из объятий герцога и прошла вперед, в глубь сада.

— А вы взгляните на все, что вокруг вас, — проговорила Аме и указала рукой на цветы, заросли кустарников и огромные, нависшие над ними деревья. — Взгляните на все это и убедитесь сами, какими глупыми могут оказаться наши ничтожные сомнения. Наступает зима, и пожелтевшие листья опадают с деревьев, а цветы умирают. Но весной, как и прежде, вы вновь увидите в саду цветы, а на ветвях — листья. Если вы согласитесь, что все это так, а вы знаете, что так оно и есть на самом деле, почему же вам тогда так трудно поверить в вечное существование нашей любви, в то, что мы уже никогда не потеряем друг Друга?

Аме обернулась и протянула руки герцогу.

— Ах, монсеньор, поверьте в это, — взмолилась она тихо.

Герцог подошел к девушке.

— Если вы говорите мне, что это — правда, я просто обязан верить, — проговорил Себастьян Мелинкорт, заглядывая ей в глаза; а потом его губы коснулись уст девушки.

Долго-долго они так и стояли, сжимая друг друга в объятиях; потом девушка взяла его светлость под руку, и они стали не спеша гулять по ночному саду.

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Медине, — попросила Аме. — Мне интересно узнать, на что он похож.

Герцог Мелинкортский начал рассказывать девушке о своем доме. Он рассказал ей об изысканности самого здания, которое было подлинным шедевром архитектуры и возведено в царствование королевы Елизаветы.

Потом красочно описал огромный квадратный двор, расположенный внутри дома, над которым порхали белые голуби с веерообразными хвостами. Затем вспомнил о павлинах, которые гордо расхаживали по всем террасам, о портретах и бесценных картинах, способных составить достойную конкуренцию многим полотнам из Национального собрания.

Себастьян рассказывал девушке о длинных галереях, об огромном банкетном зале, в котором могли одновременно присутствовать более двухсот человек, не чувствуя при этом ни малейшей тесноты.

— Через несколько дней мы будем дома, — обещал девушке герцог Мелинкортский, — и тогда я смогу показать вам все, о чем сейчас рассказываю, и вы всем этим будете владеть точно так же, как и я, дорогая. Пройдут годы, и потом все это будет принадлежать уже нашим детям.

На какое-то мгновение Аме прижалась лицом к плечу Себастьяна, но он взял ее за подбородок и повернул лицо девушки к себе так, чтобы можно было еще раз поцеловать ее.

— В Медине есть кое-что еще, что я обязательно покажу вам и что также будет принадлежать вам, — продолжал герцог Мелинкортский. — Это фамильные драгоценности. Поверьте, Аме, они просто чудесны; а так как моя мать умерла, я всегда думал, кто же будет носить их. Я еще никого не встречал, кого захотел бы видеть преемницей своей матери в качестве владелицы поместья Мелин, но потом познакомился с вами и теперь знаю, для кого все эти годы хранил фамильные драгоценности.

Среди них есть большая тиара, скорее даже корона, — продолжал свой рассказ герцог Мелинкортский, — украшенная голубыми бриллиантами; гарнитур: ожерелье и серьги, а также множество других украшений не только с бриллиантами, но и с сапфирами, изумрудами; когда мы будем появляться с вами при дворе или на церемонии открытия парламента, вы всегда будете надевать их, и тогда каждый сможет восхищаться не только вашей красотой, но и вашими драгоценностями.

— Для меня существует только одна драгоценность, которая мне гораздо дороже всех остальных, — проговорила девушка, — и эта драгоценность, монсеньор, ваша любовь. Очень долго я боялась: а вдруг вы никогда не полюбите меня, хотя сердце чувствовало, что этого не может быть, вы обязательно заметите меня. Вы, конечно, думали, что я полюбила вас исключительно из-за того, что, живя в монастыре, практически не встречалась с мужчинами-мирянами, но, поверьте, это не так — причина заключается в другом. Я люблю вас потому, что мы должны принадлежать друг другу волею судьбы. А вот вам и пример того, о чем я говорила: в этой жизни каждая встреча людей друг с другом происходит далеко не случайно. И означает это следующее: с самого начала было предначертано судьбой, что меня поместят в монастырь и это ваша карета остановится у стен именно этой обители и как раз в тот момент, когда я заберусь на грушевое дерево и посмотрю, что творится за стеной.