— Катриона Кайе, с тобой хочет говорить один человек, — нараспев произнесла мадемуазель Астарта, — ушедший из жизни, но безумно любящий тебя.

Катриона коротко кивнула — и тут же ее руку крепко сжали цепкие, с длинными ярко накрашенными ногтями, пальцы гадалки. Она даже могла уловить запах джина с нотками перечной мяты в дыхании мадемуазель Астарты.

На гадалке было черное платье, отделанное мерцающей бахромой из бисера, а диадема из павлиньих перьев делала ее похожей на жрицу древних ацтеков. Нитка крупного жемчуга струилась по груди и свободно спадала на живот. Как только раздался стук по столу — неотъемлемая часть спиритического сеанса, — гадалка вздрогнула и напряглась. Она закатила глаза и начала слегка трясти головой, бормоча что-то невнятное. Рука Катрионы по-настоящему заныла.

— Солдат, — прошептала гадалка.

Первая мировая война закончилась семь лет назад, а Катриона, ровесница столетия, родилась в 1900 году. Несомненно, что любая девушка ее возраста, обращаясь за такого рода услугами, непременно интересовалась каким-нибудь солдатом. Практически все потеряли на войне любимого, брата или отца.

— Точно, солдат, — уверенно закивала гадалка, и из ее глаз скатилась одинокая слеза, ловко проскользнув по ресницам, покрытым толстым слоем иссиня-черной туши.

В комнате сидело еще несколько человек. По правилам мадемуазель Астарты они располагались не за столом, а полукругом на стульях с массивными жесткими спинками. А гадалка, словно на сцене, эффектно расхаживала между ними, периодически хватая за руку то одного, то другого, в зависимости от того, с кем хотели пообщаться вызываемые ею духи.

Несколько пар глаз внимательно следили за каждым движением мадемуазель Астарты; она умела устроить настоящий спектакль.

Матушка гадалки — низенькая, смахивающая на бочку дамочка, одетая в нечто, изначально, должно быть, служившее крайне безобразным комплектом штор Викторианской эпохи, с серьезным видом сидела за пианино и наугад, но зато проворно, бренчала по клавишам. Предполагалось, что инструмент должен издавать соответствующую обстановке музыку, под которую духи смогут чувствовать себя непринужденно. Катриона не без труда узнала знакомую мелодию и отметила про себя, что в исполнении мадам Астарты она звучит чересчур медленно.

Неизвестно откуда появились клубы дыма и наполнили комнату приятным древесным запахом. Свет приглушали китайские полупрозрачные платки, наброшенные на электрические лампы. Легкий серый туман повис над ковром и начал столбом подниматься вверх.

— Смерть наступила неожиданно, — продолжала гадалка, растягивая каждое слово, — и боли он не почувствовал. Шок. Не понимал, что происходило вокруг.

Короче говоря, если не вдаваться в душещипательные подробности, смысл тирады сводился к следующему: бедняга напоролся на колючую проволоку во время газовой атаки; нескончаемые бомбардировки разрушили и без того слабую психику; убит, как трус, вражескими подонками. Плюс к этому прилагалось складное объяснение, почему духу потребовались годы, чтобы предстать перед возлюбленной.

Вспыхнул луч света. Он, казалось, исходил ниоткуда, при этом дым наполнился внутренним сиянием и стал закручиваться в спираль. Один из присутствующих в комнате — известный предприниматель, специализирующийся в производстве фарфора, — испуганно вскрикнул, ловя ртом воздух; лицо его жены скривилось от зависти, одновременно сочетающейся с восторгом: их сын погиб в битве при Пашендейле[1].

Из луча света начала вырисовываться человеческая фигура: мужчина в выцветшей военной форме серого цвета, которая изначально, надо полагать, была оливково-коричневой. Фуражка приобрела четкий контур, а вот очертания лица оставались расплывчатыми; определить звание военного также не представлялось возможным, поскольку погон практически не было видно.

Руки Катрионы, окольцованные цепкими пальцами гадалки, окончательно похолодели; только сила воли помогла ей не завизжать. Мадемуазель Астарта резким движением, как пушинку, выдернула Катриону со стула.

Фигура задрожала в воздухе.

— Он хочет, чтоб ты знала…

— …что я ему очень дорога?

— Да. Именно.

Расценки мадемуазель Астарты были четко фиксированы: пять фунтов за сеанс. Но клиентки, которым удавалось «войти в контакт» со своими возлюбленными, испытывали такое помутнение, что запросто могли удвоить и даже утроить ставку. Покойники не очень охотно общались с теми, кого поджимали средства.

Катриона начала всматриваться в покачивающийся силуэт солдата.

— Я кое-чего не понимаю, — задумчиво сказала она.

— Чего, деточка?

Мадемуазель Астарта была старше Катрионы не больше, чем на год.

— Мой дорогой Эдвин…

— Да! Эдвин! Его именно так и зовут. Теперь я отчетливо слышу это имя!

На губах Катрионы заиграла легкая улыбка.

— Эдвин… не то чтобы… мертв…

Гадалка застыла на месте; ее ногти впились в кисть девушки, лицо исказилось безмолвной яростью. Катриона высвободила руку и отодвинулась в сторону.

— Музыка, полагаю, заглушает шум проектора?

Матушка мадемуазель ни на секунду не переставала барабанить по клавишам. Катриона посмотрела на потолок: люстра представляла собой узкий цилиндр, состоящий из прямоугольных зеркальных пластинок, а в середине конструкции виднелось крохотное отверстие.

— В комнате этажом выше сидит еще один человек, чтобы управлять проектором. Ваш отец, надо думать. Просто поразительно, как вы преуспели в общении с духами с тех пор, как он вернулся из Пентельвиля[2].

Катриона протянула руку в дымовую завесу и пошевелила пальцами. На ее ладони отразились гигантские пуговицы шинели. Подготовительную работу проходимцы выполнили безукоризненно: даже коричневатый оттенок военной формы был подобран с максимальной точностью.

— Ах ты, сучка, — прошипела мадемуазель Астарта.

Присутствующих происходящее повергло в шок.

— Я вынужден протестовать, — пробормотал предприниматель; его жена нерешительно закачала головой, все еще не веря в подлый обман.

— Боюсь, господа, вас надули, — торжествующим голосом произнесла Катриона. — Эта дамочка прекрасная актриса и к тому же принадлежит к тому мерзкому типу людей, которые наживаются на доверии окружающих.

Обманщица набросилась на девушку, как волчица, но Катриона проворно схватила ее за запястья, не давая острым, как кинжалы, ногтям впиться в лицо. Спутавшаяся бахрома на платье мадемуазель Астарты теперь больше напоминала щупальца ядовитой медузы.

— Вы ничтожество, — холодно сказала Катриона. — Теперь этому наглому обману конец. Вы поступите очень мудро, если вернетесь в мюзик-холл; там талант фокусника, только что продемонстрированный вами, никому не причинит вреда.

С гордо поднятой головой Катриона удалилась из комнаты, где тут же началась суматоха: посетители требовали обратно свои деньги, а мадемуазель с матушкой тщетно пытались их успокоить. Взбешенный предприниматель грозил, что непременно обратится в известную юридическую фирму.

В коридоре Катриона отыскала на вешалке свое пальто, сшитое из добротной шерстяной ткани, и легким движением набросила его на белое платье, умеренно и со вкусом отделанное бахромой. По правде говоря, ее наряд выглядел несколько вызывающе: укороченный подол едва доходил до колен и чисто символически прикрывал кружевные резинки шелковых чулок. Затем Катриона ловко нацепила элегантную шляпку-«колокол» на коротко постриженные каштановые волосы и бросила в зеркало быстрый довольный взгляд. По ее лицу были рассыпаны очаровательные игривые веснушки, и на их фоне мушка, аккуратно поставленная над уголком рта, казалась совершенно неуместным черным пятнышком. Соблазнительные губки давали их обладательнице все шансы стать мишенью для стрелы какого-нибудь богатого купидона. С ликующим видом Катриона послала своему отражению воздушный поцелуй и выпорхнула на улицу.