Но чаще всего Каратыгин обрушивался на драматургов, к которым был чрезвычайно строг и взыскателен, впрочем, не более, чем к дебютантам. Доказательством его придирчивости к «сочинителям пьес», как он называл драматургов, может послужить один из его куплетов, помещенный в водевиле «Заемные жены».
«В наш век всеобщего займа
Мы платим долг одной натуре.
И хоть нельзя занять ума,
Но есть займы в литературе.
Всяк нынче в авторы полез,
Но если разберем мы строго:
Заемных множество пиес,
А занимательных немного»,
Известным драматургам Алексею и Николаю Потехиным, из которых первый написал драму «Чужое добро в прок нейдет», а второй комедии: «Дока на доку нашел» и «Быль молодцу не укор» Петр Андреевич посвятил следующие строки:
Есть два Потехина. О старшем наперед:
Он написал: «Добро чужое в прок нейдет».
Меньшой, в чужом добре нашел довольно проку,
И ловко за свое чужое выдает
Хоть критики его и распекли за «Доку»,
Да он пословицу другую им в отпор:
«Быль молодцу-де не укор».
На долю A. Н. Островского так же не мало доставалось от Каратыгина, который признавал его выдающийся талант, но постоянно придирался к каким-нибудь деталям. Это было его вечною слабостью, хотя, впрочем, очень часто справедливою.
На дебютантов, появлявшихся «с воли», то есть не из театрального училища, Петр Андреевич смотрел почему-то скептически. Нужно было быть очень талантливым, чтобы угодить этому беспощадному критику, строго охранявшему традиции родного театра.
И. И. Сосницкий, так же как и Каратыгин, не пропускал ни одного дебюта. Но однажды почему-то он не мог присутствовать на первом выходе в Александринском театре провинциальной артистки г-жи Сибирской, приехавшей в Петербург, как тогда говорили, из Сибири, где она подвизалась не без успеха. Сосницкий принимал в ней участие и весьма интересовался результатами ее дебюта, почему и упросил Петра Андреевича высказать ему на другой же день его мнение относительно ее. Каратыгин на следующее утро приезжает к Сосницкому с докладом, но не застает его дома. В прихожей берет он клочок бумаги и пишет:
Сибирская стройна, красива, высока,
Есть недостатки в ней, но кто же без порока?
И хоть пришла она издалека,
Но здесь уж не уйдет далеко.
На дебютантку, г-жу Горскую, выступившую сначала в какой-то драме, в роли барыни, а потом в водевиле «Служанка-госпожа», Петр Андреевич написал:
Зачем, не слушая молвы,
Вы не в свои садитесь санки?
Играли роль вы госпожи,
Теперь вы взяли роль служанки.
Что время попусту губить,
Что спорить вам с судьбой тиранкой?
На сцене верно вам не быть
Ни госпожою, ни служанкой.
Немецкой актрисе Вестфалли, отличавшейся полнотой, вздумалось сыграть роль Гамлета. Ее гастроли в Михайловском театре поэтому были весьма любопытны. Присутствовал на них и Каратыгин, по окончании спектакля экспромптом сказавший:
Скажите мне, мамзель Вестфалли,
Зачем Гамлета вы играли?
Ведь эта штука не легка!
В «Гамлете» вы нам показали
Одни вестфальские окорока,
А принца Датского мы вовсе не видали…
В начале семидесятых годов две столичные газеты вели ожесточенную полемику друг против друга. Ежедневно, как в той, так и в другой газете, появлялись резкие, задорные статьи, полные брани в самых откровенных выражениях. Каратыгин долго следил за их перебранкой и, наконец, посвятил им такое четверостишие:
Пора бы поуняться вам
Печатной ругатней клеймить друг друга,
Приятно-ль слушать господам,
Когда в людской ругается прислуга?
Однажды в нашу уборную вошел актер С-ин; автор нескольких неудачных пьес, ввязался в общий разговор, происходивший до него, и между прочим спросил Каратыгина:
— А помните ли вы, Петр Андреевич, мою драму, в которой и сами принимали участие?
— Это которую же? — спросил Каратыгин.
— «Царскую милость», — с гордостью произнес автор название своего детища.
— Ну, еще бы, мой друг: я ведь злопамятен.
Остроты и каламбуры Каратыгина пользовались громкою известностью и быстро облетали не только закулисный мирок, но проникали даже и в публику. На этом поприще он стяжал себе неувядаемую славу и до сих пор не имеет преемника.
В комедии A. А. Потехина «Виноватая» я играл чересчур говорливого молодого человека. Однажды, эта пьеса шла вместе с каким-то водевилем, в котором участвовал Петр Андреевич. Он все время томился ожиданием окончания комедии и скучно прохаживался за кулисами, где, случайно столкнувшись со мной, спросил:
— Скоро ли вы с этим делом покончите?
— Скоро.
— Который же это акт?
— Четвертый.
— Какая же это у вас будет теперь сцена?
— Мое объяснение с сестрой.
— Ах, да… да… да… помню… знаю… Это где она шьет, а вы порете… дичь.
Как-то спрашивают у Петра Андреевича:
— Как понравилась вам новая немецкая драма «Село и город».
— Весьма оригинальное сочинение, — ответил Каратыгин с присущим ему сарказмом. — Первое действие происходит в селе, второе — в городе, а все остальные акты написаны ни к селу, ни к городу.
В один из свободных вечеров Каратыгин поехал в Большой театр на балетное представление. В антракте подошел к нему заядлый балетоман Г. и стал жаловаться на упадок хореографического искусства. Петр Андреевич терпеливо выслушал его искренние сетования и ответил:
— Вы правы, ваши жалобы имеют глубокое основание… В былое время красовались Пери, Вилисы, а теперь и те и другие перевелись.
После торжественных похорон одного известного генерала С., в свое время известного картежника, спрашивают у Каратыгина:
— Были вы на его погребении?
— Как же, как же, присутствовал… Это ведь мой давнишний и хороший знакомый.
— Как вам понравилась похоронная процессия?
— О, она вполне соответствовала его постоянному занятию.
— Как так?
— Сперва ехали казаки с «пиками», за ними музыканты с «бубнами», потом шло духовенство с «крестами» и, наконец, следовал сам С. с «червями». За ним шли дамы, тузы, вслед за которыми тащились двойки, тройки и четверки…
В Мариинском театре играли мы водевиль Каратыгина «Заемные жены». Актер Д-ин, игравший в нем второстепенную роль любовника, хотел было выйти на сцену без шляпы, хотя по ходу действия в руках его обязательно она должна быть. Я вовремя это заметил и почти насильно навязал ему свою шляпу. Петр Андреевич, игравший тоже с нами, застал конец нашего разговора, и когда Д-ин удалился на сцену, он спросил меня:
— Что у вас произошло?
— Да вот Д-ин намеревался выйти без шляпы. Я заставил его взять мою. Он все время уверял меня, что это напрасно…
— Вот это мило! — полусердито заметил Каратыгин. — «Напрасно!»… Да как же это можно выходить без шляпы, если он является прямо с улицы?
— Но вы не беспокойтесь, он, все-таки захватил мою шляпу.
— Спасибо вам, мой добрый друг… Впрочем, ему-то можно было обойтись и без этого. Я и позабыл совсем, что у него нет головы, так значит ему зачем же и шляпа!..
