Спускаюсь в гостиничном лифте вниз. Двери раскрываются, передо мною — Никита с перекинутым через плечо костюмом на вешалке.

— Приехал?! — изумился я.

— А х... ли? — с ходу парировал Никита. — Я ж обещал.

“19 июня. Поезд Москва—Киев.

Только что состоялась встреча с С. Ф. Бондарчуком. С сыном Иваном приехал в московскую квартиру  д е д а.  До отхода моего поезда в Киев было около полутора часа. Попили чаю с ним, Ириной Константиновной, Алёной. Забежал на пять минут Фёдор, и все схлынули — кроме С. Ф. и И. К. Я показал видеофильм о “Золотом Витязе”, пригласил Сергея Фёдоровича возглавить жюри фестиваля. От председательства в жюри он с юмором отказался: “Я старый... Кино я не люблю... А первый приз — Никите... Да... А что?! хороший фильм... я видел... Нет, в жюри не надо... Гостем приеду... посижу в кресле...”.

Иван на прощанье порадовал своего деда игрой на фортепьяно: фрагмен­тами Первого концерта Чайковского, а потом “Риголетто” Листа—Верди. Хозяева дважды аплодировали.

И я, и Ваня нежно обняли Сергея Фёдоровича на прощанье. И “дед” нежно прижал нас по очереди к себе. Он заметно сдал — постарел, похудел, но по-прежнему величав и красив, и очень дорог моему сердцу.

Говорили и о Сербии. Он только что оттуда. На пороге ещё раз одобрил увиденное в фильме о “Золотом Витязе”: “Хорошее дело ты затеял... Хороших людей собрал... Да... у вас совсем другое кино, чем на Кинотавре”.

Это были последние слова, сказанные мне великим Бондарчуком, последнее напутствие.

В Приднестровье он приехать не смог. Смертельная болезнь брала своё. Осенью С. Ф. Бондарчука не стало”.

“21 июня. Киев.

С Божьей помощью, легко и привычно, в два дня отобрал на фестиваль программу украинских фильмов, предложенных дорогим моим украинским оргсекретарём фестиваля, доцентом Киевской киноакадемии, киноведом Валентиной Романовной Слободян.

Работал я в том же кинозале министерства культуры Украины, что и в прошлом году, с сердечной, творческой помощью того же трогательного киномеханика Григория Александровича Добровольского. Он не только осмысленно, по-редакторски чередовал фильмы, но и заботливо носил мне в зал кофе и чай — работал я без перерыва на обед, лишь трижды выходя из зала для интервью. В зал то и дело забегали режиссёры, проведавшие про отбор на “Золотой Витязь”, просили посмотреть их картины.

Документальные фильмы, с которых мы начали отбор, так же порадовали меня, как разочаровали потом игровые. В четырёх из шести художественных картин в сознание зрителя упорно внедрялась одна и та же идея: НКВД — главный враг украинского народа. НКВДисты все до одного русские (и актёры их играют русские — чего не сделает сегодня актёр за хоть какие-то гроши?!) с соответствующими фамилиями типа “Уралов” или “Москвин”... И вот эти злыдни бьют и насилуют красивых украинских женщин, пытают и расстре­ливают их. Бездарная режиссура бессовестно отрабатывает свои 30 сребре­ников, полученные от режима зарвавшихся “незалежников” за иудино предательство единокровного брата. Так мои дорогие украинские коллеги сеют на Украине заразу русофобии. Об этом я открыто заявил во всех трёх интервью по телевидению и радио Украины: “Как вы будете смотреть в глаза своим русским друзьям и коллегам, когда минет чума распада и предательства?” Расстроенный вакханалией украинского “художественного кино”, вечером зашёл в Дом кино на последний (в прямом и переносном смысле) украинский художественный фильм — “Записки курносого Мефистофеля”. И немного утешился — хоть один пристойный фильм!

И всё же к.п.д. командировки в Киев — высокий: программа на фестиваль отобрана, блокада “Витязя” украинскими СМИ прорвана, интерес украинских коллег к фестивалю резко возрос.

Вручил премии и грамоты киевлянам — лауреатам второго (Югославского) “Золотого Витязя”. Вечером зашёл в гости к Юрию Ильенко и Людмиле, вспо­минали поездку в Сербию, говорили о предстоящем Тираспольском “Витязе”.

“24 июня. Москва—София.

Передохнув денёк в Москве, снова в дорогу — в Болгарию.

Еду спустя четверть века знакомым маршрутом, но вижу совсем другой мир: грязные пейзажи Румынии, мусорные картины Болгарии. Болгарский таможенник-пограничник отобрал у меня приглашение, сказал:

— Недействительно. У вас два дня, если задержитесь дольше — штраф 6000 левов (100$).

— Приглашение по факсу всюду считается документом, — возразил я.

— А у нас — нет. Это — Болгария. — И добавил: — 80 долларов, и мы оформим как надо.

— Для вас же стараюсь, — говорю, — для Болгарии, для вашего кинемато­графа...

Никакого эффекта... Вот вам и “братья-братушки”. Печально.

Впрочем, скоро — София, а там — мой друг Марго (сокурсник Никиты Михалкова по ВГИКу Маргарит Николов, режиссёр, в первом фильме которого “Стихове” (“Поэзия”) я играл 25 лет тому назад). Надеюсь, что он не изменился...”.

“28 июня. София.

Милый мой друг Марго — золото! Взматерел за четверть века, утучнился, полысел, но все так же соответствует прозвищу “чайник”, которым я наградил его когда-то за темперамент — открытый, возвышенный, поэтический. Такое ощущение, словно сегодня мы продолжили разговор, прерванный вчера. А ведь прошло 25 лет!

Маргарит организовал отбор фильмов столь верно, что мне оставалось только смотреть и утверждать предлагаемую им программу.

До ночи, окрылённые духовным подъёмом и осознанием грандиозности нашего славянского дела, снуем по Софии, по просмотровым залам киноакадемии, киностудии, Болгарского киноцентра, Российского культур­ного центра... перекусываем в забегаловках на замусоренных улицах, среди цветочной торговли и запаха роз. Годы не изменили нашей сущности. Марго, ставший за прошедшие 25 лет лауреатом высшей государственной награды Болгарии — Премии Георгия Димитрова — и профессором Болгарской киноакадемии, выпустившим сотни учеников из двух десятков стран мира, и сегодня остается все тем же восторженным неимущим болгарским интелли­гентом, каким был в пору нашей молодости. Да и я все на том же уровне благосостояния — нулевом...

Позвонил в Белград Йовану Марковичу, договорились, что через неделю я приеду в Югославию на отбор программы.

Забежали с Марго в югославское посольство к знакомому Марго консулу. Высокорослый общительный серб по фамилии Попович с ходу распорядился поставить мне визу до конца года.

— 25 раз вы можете съездить туда и обратно, — с улыбкой сказал консул, вручая мне паспорт.

Фильмы смотрю десятками, треть отбираю: есть очень интересные. Фильмы молодого ученика Маргарита, его ассистента по академии Николая Йотова, например: “Прости меня, поэзия” и “Свобода Санчо” о русском эмигранте Лобанове-Ростовском. А замечательный документальный фильм “Охотники за снами” полностью соответствует задаче, поставленной нашим фестивалем — укреплению с помощью кино славянского единства. Это, пожалуй, первая в истории кинематографа попытка объединить принадле­жащих к разным конфессиям славян — православных и католиков, сербов и хорватов с помощью искусства: так похожи, оказывается, по внутренней сути своей их песни, живопись и поэзия... Каждая новая талантливая картина укрепляет и меня. С Божьей помощью дело, начатое мною два года назад на пустом месте, начинает разрастаться и крепнуть “не по дням, а по часам”. На призывный клич “Золотого Витязя” отзываются укрепляющие душу мощные волны духовной славянской энергии. Всё очевиднее правильность зачина “Золотого Витязя”.

1 июля интервью в прямом эфире Болгарского национального радио. Говорил о цели своего визита, о “Золотом Витязе”, о том, что вот уже тридцать лет приезжаю в Болгарию, люблю ее. Последний раз был здесь 10 лет назад. За это время цветущая, райская страна, кормившая овощами и фруктами Россию и пол-Европы, стремительно пришла в упадок и теперь сама ввозит овощи из Греции. Мне больно видеть, что некогда чистая и опрятная Болгария превратилась в замусоренную колониальную санитарную зону. Вирус болезнетворной западной “демократии” и интервенция американских стандартов быстро стирают национальную самобытность Болгарии. От моих слов диктор и переводчица были в шоке.