— Токарь, — объявил шарфюрер.

— Нет! — Темноглазый покачал головой.

Кюмметц вопросительно поглядел на шарфюрера. Тот вновь заглянул в карточку.

— Токарь, — подтвердил он.

— Нет! — снова сказал пленный.

— А кто ты есть? — тихо, с угрозой спросил Кранц по-русски.

Пленный показал руками, как действуют лопатой.

— Понятно. — Кранц натянул на руку перчатку, подошёл и коротким ударом в лицо свалил пленного.

— Встать! — приказал он.

Лагерник поднялся. Лицо его было в крови, подбородок дрожал.

— Кто ты есть? — повторил Кранц и вынул пистолет.

Пленный стоял, глядя ему в лицо. Тёмные глаза так и сверлили фашиста. Кранц поднял пистолет и выстрелил.

По знаку шарфюрера соседи по строю подняли тело товарища, отнесли в сторону и уложили на землю.

Аскер стоял неподвижно, боясь неосторожным движением, блеском глаз выдать гнев, ярость, бушевавшие в нем. Выхватить оружие и перестрелять находящихся рядом фашистов? Это он сможет. Но чего добьётся? Нет, слишком много труда положено на то, чтобы он оказался здесь, среди них, слишком важно выполняемое задание. Сейчас он не принадлежал себе.

И все же Кюмметц заметил, что шофёр его взволнован.

— Э, да вы побледнели, Губе! — насмешливо протянул он.

Аскер изобразил на лице растерянную улыбку.

— К этому надо привыкнуть, господин директор, — пробормотал он, как бы извиняясь.

— Ничего не поделаешь, — сказал Кюмметц. — Так надо.

— Необходимо, — подтвердил Кранц. — Мы прекрасно знали, что он лгал. Лгал, ибо не хотел работать. — Кранц поднял голову, повысил голос, обращаясь к пленным: — Этот человек солгал мне, пытался обмануть офицера германской армии. Вы все видели — он получил своё. Так будет с каждым, кто захочет последовать его примеру.

Шарфюрер выкрикнул очередной номер. Из шеренги вышел новый пленный. Повинуясь приказу Кюмметца, Аскер подошёл, ощупал его руки и плечи. Но делал он это механически. Глаза Аскера были прикованы к соседу лагерника. Где-то уже видел он этого рослого человека с квадратным широкоскулым лицом и сильными покатыми плечами. Но где?

Кюмметц тоже заметил широколицего, подошёл.

— Хорош, — сказал он, ткнул его пальцем в грудь, обернулся и вопросительно взглянул на Кранца.

— Какой есть твой нумер? — крикнул помощник коменданта лагеря. — Отвечать!

Пленный сказал. При первых же звуках его голоса Аскер вздрогнул. Он узнал: Авдеев!.. Сержант Авдеев!

…Это произошло год назад на западе Украины, где в то время проходила линия фронта. С группой дивизионных разведчиков Аскер выполнял важное задание в ближнем тылу врага. Разведчики обнаружили резервы противника, которые стягивались к передовой. Надо было спешить назад. Но враг нащупал разведчиков, обошёл, стал сжимать кольцо окружения. Как спасти группу, открыть ей путь на Восток, чтобы она могла доставить донесение о тайных подкреплениях фашистов? Аскер и двое бойцов отвлекли внимание противника, приняли удар на себя. Это позволило группе уйти. Командовал ею помощник Аскера, сержант Авдеев.

Но как он очутился в плену? Ведь позже Керимову стало известно, что донесение доставлено; он был уверен, что благополучно вернулся, в дивизию и Авдеев… И вот — сержант перед ним, в шеренге узников Освенцима. Да, это он, хотя седые волосы, ввалившиеся виски, глубоко запавший рот делают его совеем не похожим на того краснощёкого, пышущего здоровьем парня, каким сержант был год назад.

Между тем шарфюрер торопливо перебирал карточки, отыскивая данные о пленном, которым заинтересовался Кюмметц.

— Губе, — позвал директор, — подойдите, пощупайте ему руки.

Аскер вынужден был приблизиться к Авдееву. Веки сержанта дрогнули, шире раскрылись его глаза. Сомнений не было — и Авдеев узнал Керимова!

Ещё в сорок втором году гитлеровцы спалили деревню Авдеева, уничтожили его родных, куда-то угнали жену. А теперь и сам он оказался в их лапах. Что же думает он сейчас о своём бывшем командире?

Все это вихрем пронеслось в голове Аскера. Он видел — потемнели глаза пленного, зажглись в них злые огоньки. Вот сейчас Авдеев раскроет рот, и тогда…

— Что же вы медлите, Губе, — проскрипел Кюмметц, — ведь я жду!

Приготовившись к самому худшему, Аскер шагнул к Авдееву и, не сводя с него глаз, взял за руку.

— Вам он не подходит, — обратился к директору шарфюрер. — Вот его карточка. Это крестьянин. Всю жизнь рылся в навозе, как червь.

— Давайте следующего, — сказал Кюмметц.

Аскер медленно отошёл от пленных. Авдеев, не отрываясь, глядел на него. Но не проронил ни слова.

Несколько часов продолжался отбор пленных. И все это время Аскер чувствовал на себе пристальный взгляд широкоскулого узника, одетого в полосатый изодранный балахон.

Наконец Кюмметц остановил шарфюрера, готовившегося выкликнуть очередной номер, махнул рукой.

— Хватит, — сказал он. — Хватит, всех не переберёшь.

По знаку Кранца узников отослали в бараки. Офицеры и Кюмметц, разговаривая, двинулись куда-то в сторону и вскоре скрылись за углом здания.

Оставшись один, Аскер направился к видневшемуся вдали «мерседесу». Вот он дошёл до траншеи, замедлил шаг. Что-то заставило его обернуться.

Он увидел: у входа в ближний барак стоит сержант Авдеев и глядит ему вслед. Будто просит, чтобы не уходил.

Их разделяло метров полтораста. Аскер осмотрелся. Он стоял у бруствера, полускрытый со спины и с боков холмиками вынутой из траншеи земли. На площади никого не было. Тогда он опустил руку в карман и осторожно вытащил короткий кинжал с блестящей витой ручкой. Кинжал мягко упал на землю. Движением ноги Аскер чуть присыпал его песком.

Вскоре он был у автомобиля. Фиттерман, закончив возиться с мотором, обтирал руки.

— Ну, поработали удачно?

Аскер кивнул.

— Кого это там хлопнули? — поинтересовался шофёр «мерседеса».

Аскер объяснил.

— Поделом, — сказал Фиттерман.

Аскер не ответил.

Через полчаса вернулись Кюмметц и Кранц.

— Готовьтесь, Губе, — сказал директор завода. — Завтра утром — в обратный путь.

Группенфюрер Гейнц Упиц задумчиво шагал по кабинету своей резиденции в Остбурге. Время от времени он останавливался, наклонялся к лежащим на столе бумагам и вновь принимался мерить кабинет широкими нервными шагами. Да, весть, которую только что привёз из Берлина специальный курьер-мотоциклист, была ошеломляющей, хотя Упиц располагал кое-какими данными не только относительно готовившегося на особу фюрера покушения, но также и путча, долженствовавшего произойти вслед за уничтожением Гитлера.

Будь это в прежние времена, Упиц, не задумываясь, бросил бы в дело всех своих людей — лишь бы скорее заполучить нити заговора, разгромить путчистов и подняться ещё на ступеньку, а то и на две.

Да, так бы он и поступил, случись это не теперь, в середине сорок четвёртого года. Но сейчас Упиц смотрел на вещи совершенно по-иному. Он был слишком умным и тонким политиком, слишком хорошо разбирался в ситуации, сложившейся в мире, чтобы действовать так, как прежде. Сейчас все свидетельствовало о том, что Гитлеру приходит конец.

А падёт он, падёт и режим. Тогда наступит возмездие. Упиц не сомневался, что оно будет страшным. И конечно, страх, именно страх перед возмездием двигал теми, кто организовал покушение и путч. Заговорщики надеялись заполучить в свои руки такой козырь, как ликвидация фюрера, чтобы выложить его победителям и купить этой ценой отпущение грехов.

Да, Упиц знал все это. И после долгих раздумий, взвесив все «за» и «против», пришёл к выводу, что не должен мешать путчистам, ибо не уверен, что одолеет их — силы оппозиции были весьма велики и продолжали расти.

Но он не видел смысла и в том, чтобы присоединиться к заговорщикам, ибо полагал, что ситуация ещё не вполне созрела: имелось немало шансов на то, что путч провалится. А за неудачу была лишь одна расплата — смерть.

Вот почему, тонко сманеврировав, он сумел остаться в стороне.