Теперь в Милане было два двора и две герцогини, которые смотрели друг на друга весьма недружелюбно. Муж Изабеллы Арагонской Джан Галеаццо был больным, слабовольным и вскоре соперница заставила Изабеллу удалиться в замок города Павии.

Год спустя Джан Галеаццо, заболев, решил подлечиться,— а возможно, его убедили, что это укрепляет здоровье,— грушами, вымоченными в вине. На следующий день он умер.

Лодовико Моро примчался в Павию, приказал перевезти труп племянника в Миланский собор, просидел ночь у гроба и повелел устроить усопшему пышные похороны. Затем созвал в замке Тайный совет и предложил признать законным наследником малолетнего Франческо, сына Джан Галеаццо. Тайный совет, состоявший из людей Моро, не принял его предложения и единодушно пожелал иметь правителем Милана Лодовико Моро.

«В день 16 июля, Катерина пришла в день 16 июля 1493 года».

Краткая, сухая запись. Но Фрейд справедливо замечает в ней одну странность: повторенные дважды день и месяц как результат внутреннего волнения. Леонардо допустил этот повтор не по рассеянности, как может показаться. Нет, это, наоборот, признак абсолютной сосредоточенности, выдающей скрытое беспокойство.

«Пришла» — без всяких пояснений и дополнений. Обычно об учениках и рабочих Леонардо писал: «пришел, чтобы жить у меня», «пришел работать за четыре дуката в месяц».

Этот одиночный глагол может подразумевать многое: например, пришла в Милан издалека, из Винчи. На оборотной стороне листа Леонардо перечисляет имена близких ему людей, о которых он вспомнил, когда появилась Катерина: Антонио Бартоломео Лючия Пьеро Леонардо.

Нет, Катерина, которой Леонардо 29 января 1494 года дал десять сольди и тут же записал это в тетрадь, не была служанкой, которая делает покупки и ведет хозяйство. Это—очень дорогой ему человек, о котором он хранит красноречивое молчание.

Леонардо было лет пять, когда он впервые заметил, что какая-то женщина неотступно следит за ним. Всякий раз, когда он проходил по селению Винчи вместе с дядей Франческо либо с Альбиерой мимо дома Аккаттабриги, эта женщина, словно кто-то ее звал, появлялась на пороге.

— Дядя Франческо, кто эта женщина?

— Это Катерина,— отвечал дядя.

Для Леонардо она осталась Катериной и тогда, когда он уже во Флоренции узнал, что жена Аккаттабриги — его мать. И вот она внезапно прибыла в Милан.

Позже, без всяких видимых эмоций, Леонардо заносит в записную книжку: «Расходы на погребение Катерины»:

Три фунта воска 27 сольди

На гроб 8 сольди

Древко с черным флагом 12 сольди

Несение и установка креста 4 сольди

Несение тела усопшей 8 сольди

4 священникам и 4 служкам 20 сольди

Окропление, отпевание, колокольный звон 2 сольди

Могильщикам 16 сольди

Старику 8 сольди

Чиновникам за разрешение 1 сольдо

---

106 сольди

Врачу 5 сольди

На сахар и свечи   12 сольди

 ----

Итого 123 сольди

Вот до какой степени Леонардо скрывал от других свои чувства. Этим ужасающим своей бесстрастностью перечислением расходов на похороны Леонардо словно защищает сердечную муку от посторонних.

Катерина, по-видимому, прибыла в Милан уже больной, либо болезнь протекала скоротечно, о чем говорят скромные расходы на врача. Но больше всего поражает в этой записи слово «погребение». Не «похороны», не «последний путь», как обычно пишут об умерших родных. Перед глазами невольно предстает унылая траурная процессия: тело усопшей в открытом гробу, древко с черным флагом впереди, затем четыре священника и четыре служки, могильщики с горящими факелами— в Тоскане усопших обычно хоронили вечером,— за гробом — один-единственный человек с непроницаемым лицом — Леонардо.

Записывая расходы на похороны, Леонардо, быть может, вспоминал последние минуты жизни Катерины, свечи, горевшие всю ночь, сахар, подсластивший ее последний глоток воды.

Отныне, похоронив Катерину, Леонардо в глубине души оставил место для матери, которую почти не знал при жизни.

Леонардо и Джакомо Андреа были старыми друзьями. Они познакомились в 1482 году, почти сразу после приезда Леонардо в Милан. Джакомо Андреа да Феррара был приглашен герцогом в Милан двумя годами раньше. Джакомо был не только архитектором и ученым, но и «глубочайшим толкователем произведений Витрувия». Дружба их стала постепенно столь близкой, что Лука Пачоли писал: «Их всегда упоминают вместе».

В 1494 году Леонардо и Джакомо направились в город Виджевано, о чем свидетельствуют записи о реке Тичино, виноградниках Виджевано, «которые зимой словно уходят под землю», о тамошних мельницах и каналах.

На берегах Тичино всегда было много золотоискателей, и двое друзей, наблюдая за тем, как просеивают песок через решето, придумали новый, более совершенный способ промывки. Они набросали чертеж подъемных стрел разной длины, вращающихся вокруг единой оси. К этим стрелам можно было прикрепить корзины либо ведра, которые извлекали бы песок со дна реки.

Какие только образы и мысли не рождались у Леонардо в душе, когда он глядел на реку!

 «На обрыве росла лилия, а течение смыло обрыв вместе с лилией»,— записал он однажды в своей тетради. За этими словами кроется сложный образ чистого, одинокого цветка, который отражался в зеленой глади реки. И цветок этот напоминал Леонардо о его собственном одиночестве. Набегали волны, приносили и уносили очертания цветка, вызывая у Леонардо ностальгию. А потом налетела приливная, мутная волна, смыла часть обрыва и увлекла за собой прилепившуюся к куску земли лилию. «Так бывает и с любым восстанием, которое не одушевлено высоким идеалом. К таким же печальным последствиям приводит и слепая зависть»,— думал про себя Леонардо.

Двое друзей рассуждали о научных познаниях древних, об искусстве сооружения средств обороны и нападения, о принципах статики и динамики. Все эти замыслы, догадки под рукой Леонардо обретали в его записях четкую форму и строение.

Так, Леонардо сделал набросок скорострельной пушки с девятью стволами — прообраз советской «Катюши». Он также придумал особый горн, чтобы плавить металл одновременно для всех девяти стволов. Создал даже чертеж некоего подобия современного танка, конусообразной формы, приводившегося в движение пружинами, с орудиями и вращающимися «пулеметами».