Мать прежде всего хотела, чтобы способности отца, его силы не пропадали втуне. Хоть это и вело к долгим и мучительным разлукам, она горячо поддерживала его стремление выполнить то, что он считал своим делом и своим долгом. Так было с экспеди­цией к Северному полюсу, так же было в 1905 и в последующие годы, когда потребовалось его участие в борьбе за независимость страны. И свою жизнь она прожила тоже с полной отдачей, ка­салось ли это искусства или семьи.

Страшным ударом для отца была смерть Евы. Случилось это как раз в тот момент, когда время пребывания его на посту посла в Лондоне приближалось к концу и оба радовались возможности быть снова вместе. Отец так никогда и не оправился от этого удара полностью. С этого дня он очень переменился.

Большинство моих «источников» лежит в могиле. Лишь немно­гие из людей, хорошо знавших моих родителей, еще живы, и я благодарю их за те драгоценные воспоминания и сведения, кото­рыми они со мной делились.

Я признательна профессору Бьёрну Хелланд-Хансену и Харальду Свердрупу за рецензирование научной части и доктору Рагнару Форсбергу за добрые советы и постоянный интерес к этой книге на протяжении всей работы над ней. И другие друзья по­могали мне — каждый по-своему. Я всем им очень благодарна.

Из литературных источников я пользовалась в основном кни­гами моего отца, его статьями и дневниками, а также обширной перепиской, оставшейся после него, и массой частных писем, ко­торые он сам собрал и привел в хронологический порядок.

Очень мне помогла также книга В. К. Брёггера и Нурдаля Рольфсена «Фритьоф Нансен— 1861—1893».

Я стремилась дать правдивый образ двух людей — моих роди­телей. Рассказывая о них, я не хотела ни прибавлять, ни убавлять ничего. Поэтому я включила в книгу те письма и материалы, которые, как мне кажется, помогут глубже понять их характеры и ту любовь, которая оказалась достаточно сильной, чтобы про­вести их через все превратности и трудности жизни.

Я рассказываю о том, что сохранила моя память. Но хотя главное в моих воспоминаниях — отчий дом и то счастье, которое его наполняло, я все же, вспоминая мать и отца, не могу не гово­рить одновременно и об утратах и горестях, о поражениях и побе­дах, потому что они-то и связали их неразрывными узами.

Невзирая на удачи или неудачи, они никогда не теряли из виду главного. Они вместе воздвигли высокий небосвод над своей жизнью.

Осло, сентябрь 1954 года.

Когда мой отец собирался в экспедицию к Северному полюсу в 1893 году, мне было всего лишь полгода. Матери был нужен кто-то, чтобы не страдать от одиночества, пока не вернется отец, поэтому я должна была появиться на свет до его отъезда.

Разумеется, на меня произвели впечатление слова, которые я не раз слышала от отца, что на пути к Северному полюсу он думал о матери и обо мне. И, разумеется, мне приятно сознавать, что те три долгих года, пока мама ждала его возвращения, я была ее утешением. С нами ему было трудней всего расставаться. Вернулся он к нам обеим.

Сказать, что я помню что-то о его возвращении, было бы не­верно. Но позже, будучи взрослым, нередко трудно различить, что ты знаешь о своем раннем детстве по рассказам, а что помнишь сам. У меня сохранились смутные воспоминания о суматохе в доме и о том, как мама уезжала. Она сказала мне, что отец вернулся и чтобы я не забывала, что его надо называть «папа».

Столь же смутно вспоминается мне и двор нашей виллы Гот­хоб[14]. Шел дождь, и перед входной дверью стояла коляска, запря­женная мокрой гнедой лошадью. На козлах сидел кучер. Должно быть, мама собиралась на север в Хаммерфест встречать отца.

Подошел кто-то, взял меня за руку и сказал, что мы останемся имеете и будем ждать папу с мамой. Позже я узнала, что это была Анна Шёт, без мамы она смотрела за мной. Я называла ее «Да» — так я упростила слово «дама».

Единственное, мне кажется, ясное воспоминание — это торже­ственная встреча, устроенная во дворце, где мы с Да и еще много народу ожидали папу и маму. Никогда еще я не видела столько людей сразу, и мне и посейчас кажется, что мы все тогда стояли на крыше, но этого, конечно, не могло быть. Наверное, это был большой дворцовый балкон, который и произвел на меня такое впечатление высоты и простора. Должно быть, я была в центре внимания, со мной много возились, но мне запомнилось, что надо мной смеялись.

Сначала засмеялись потому, что я сделала реверанс перед ла­кеем. Мне внушили, что когда появится важный господин с золо­тыми аксельбантами и золотыми пуговицами,— это король и мне надо подойти к нему и сделать реверанс.

Немного погодя пришел настоящий король, и меня подтолк­нули вперед. Но я была разочарована: лакей мне показался куда важнее.

Потом все смеялись надо мной за то, что я свесилась через перила балкона и принялась плевать вниз. Шокированная Да бро­силась ко мне и сказала, что так делать во дворце нельзя, это гадко и неприлично. Но было поздно, многие уже увидели это и рассмеялись.

Еще одно воспоминание сохранилось у меня об этом дне, и я до сих пор помню укол совести, который я тогда почувствовала. Дело в том, что я солгала. Все наперебой старались показать мне «Фрам» внизу, во фьорде. Все беспрестанно указывали мне на него руками, поворачивали мою голову в его сторону и приговаривали: «Смотри! Вон там! Большой корабль! Это — «Фрам»! Прямо перед крепостью Акерсхус! Разве ты не видишь — вон там!»

Нет, я не видела «Фрама». Гавань была полна кораблей, для меня все они были похожи один на другой. Наконец я устала от приставаний. Вот тут-то я и солгала. «Да,— сказала я,— теперь я вижу «Фрам». И все успокоились.

Но эта маленькая ложь долго мучила меня. Нянька вбила мне в голову достаточно бредней, и матери потом нелегко было иско­ренить их. Я была уверена, что бог слышал все, что я сказала, и огорчился, а гадкий дьявол злорадствовал.

Больше я не помню ничего о славном возвращении. Но воспо­минания о более поздних годах всплывают в памяти. Не в хроно­логическом порядке, но мало-помалу передо мной вырисовывается весь путь от солнечной страны детства до того печального свет­лого майского дня, когда отец ушел из жизни.

Самое первое, что мне вспоминается четко, это одно утро у нас в Люсакере[15]. Вероятно, это было вскоре после возвращения отца из путешествия к Северному полюсу. Я стояла во дворе и само­забвенно слушала шарманщика, усердно накручивавшего свою машину. Вдруг из дома выбежал отец и принялся танцевать со мной по двору и танцевал до тех пор, пока ноги меня уже не держали, а он все кружил, держа за руки, и сделал мне больно. Наконец он подхватил меня на руки и танцевал, пока шарманка совсем не выдохлась.

Потом мы с ним не раз кружились по навощенному паркету, но вальсу под шарманку в Люсакере в моем сердце принадлежит первое место.

Прежде чем перевернуть новые страницы в книге моих воспо­минаний, я хочу обратиться к детству моего отца. И тут невольно вспоминаю то, что мне однажды рассказала Марта Ларсен и что нам обеим показалось как бы прелюдией ко всей жизни и дея­тельности Фритьофа Нансена.

Марта была экономкой в усадьбе Стуре-Фрёен у родителей моего отца, адвоката суда средней инстанции Нансена и его жены. Когда Марта поступила в услужение, в семье было девять детей и большое хозяйство, так что ее работа была не из легких.

Она очень любила всю семью, но ближе всех ее сердцу всегда был Фритьоф, она не раз говорила мне об этом. Уже с тех вре­мен, когда он был еще совсем маленьким, она верила, что Фритьофу на роду написаны великие свершения, и потом с гордостью могла говорить, что не ошиблась. Марта любила вспоминать прошлое и нашла во мне благодарную слушательницу. Я девочкой частенько бывала у нее в гостинице на улице Карл-Юхансгате[16]и угощалась лимонадом с пирожными. Это была «Гостиница Сестер Ларсен», названная так в честь Марты и ее сестры, с кото­рой они сообща владели гостиницей, с тех пор как Марта ушла из Фрёена. Но связи с нашей семьей она сохранила. Отец очень ценил ее и часто навещал. Именно у нее в гостинице останови­лись, вернувшись на родину, отец и другие участники экспедиции в Гренландию. Она ухаживала за ними, как мать, счастливая оттого, что ее дорогой Фритьоф вернулся домой живой и невреди­мый. Раз в неделю, когда я ребенком ездила из Люсакера на Букстадвейн[17] к Элизе Виель на уроки музыки, я обедала у Марты. (3)