Результаты экспедиции к Северному полюсу изложены в шести томах отчета, которые выходили с 1900 по 1906 год.
Когда Нансен обрабатывал материалы похода на «Фраме», каминная превратилась в его кабинет, в который никто не имел права входить. Даже мама не смела лишний раз туда постучаться. Ее большой бехштейновский рояль перенесли оттуда в гостиную. А в столовой осталось маленькое пианино, которое она к тому же больше любила. Здесь она музицировала и занималась с учениками.
Но были люди, на стук которых всегда открывались двери кабинета Нансена. Это были молодые люди, организовывавшие новые экспедиции. Поход на «Фраме» стал образцом для последующих полярных экспедиций, и к Нансену часто обращались за советом и наставлениями.
Кнут Расмуссен, один из этих молодых людей, сказал: «Не было такого случая, чтобы он щедрой рукой не поделился богатым опытом». Нансен помогал им не только практическими советами относительно оборудования, провианта, инструментов для научных исследований, он рассказывал им об особенностях ледовых условий и морских течений, делился всем своим опытом — и горьким, и положительным. Он был для них моральной опорой.
«Получить от Нансена благословение на экспедицию означало крещение, посвящение в рыцари,— сказал Кнут Расмуссен в речи, которую произнес в актовом зале университета Осло в 1930 году.— Зато его рукопожатие ко многому и обязывало».
В 1899 году Нансен участвовал в съезде[95] в Стокгольме, который учредил Международный совет по изучению морей в Копенгагене. Международная лаборатория по исследованию морей, в чьи задачи входило усовершенствование методов океанографических работ, была учреждена в Христиании, чтобы Нансен непосредственно мог руководить лабораторией; Валфрид Экман получил там должность первого ассистента и часто приезжал к отцу работать.
Ранней весной 1900 года Нансен начал готовиться к экспедиции на «Микаэле Сарсе».
«Сколько надо трудов, чтобы подготовиться к подобному предприятию!— пишет Нансен в воспоминаниях об этом плавании.— Все приходится делать заново, проверять, подготавливать, выбирать и отбрасывать негодное. Сама работа еще не началась, а ты уже устал».
Всякий раз, как Нансен брался за такое предприятие, оно начиналось с нечеловеческой работы. Главное — подготовка, и он не скупился ни на труды, ни на расходы, чтобы все получилось как можно лучше.
Доктор Юхан Йорт[96], которого назначили руководить первой океанографической экспедицией на специально предназначенном для этого судне, попросил Нансена вместе с Бьёрном Хелланд-Хансеном взять на себя физические исследования. Нансен с радостью согласился.
Хелланд-Хансен когда-то изучал медицину и собирался стать хирургом. Но во время экспедиции по изучению северного сияния под руководством Кристиана Биркеланна[97] он отморозил пальцы, и ему пришлось переключиться на точные науки. Так он сделался океанографом.
Нансен заинтересовался молодым человеком, попавшим в беду, и однажды у профессора Биркеланна, ассистентом которого был Хелланд-Хансен, разговорился с ним. Вскоре Нансен понял, что перед ним многообещающий исследователь. На него произвело впечатление, как четко работает Хелланд-Хансен с точными приборами, несмотря на свои искалеченные руки.
«Удивительный человек!— говорил он потом маме.— Ни разу не пожаловался на свою тяжелую судьбу. Наоборот, кажется, даже благословляет ее за то, что привела к науке, которая теперь так сильно захватила его».
Нансен присоединился к экспедиции только в Ейрангере[98], сперва он хотел отвезти семью в горы и помочь ей устроиться.
Выйдя из Ейрангера, они провели исследования в районе Стур-фьорда. Из Олесунна судно вышло в открытое море. Накануне был северо-западный штормовой ветер, и море еще не успокоилось. Как всегда, у Нансена началась морская болезнь. Хелланд-Хансену было не лучше, так что им обоим было невесело. Но, не успев как следует прийти в себя, Нансен уже поднялся на палубу, чтобы испытать новые вертушки, сконструированные им для этого плавания.
Одна из них, сделанная по совершенно новому принципу, была особенно хороша. Он работал над этой вертушкой несколько месяцев, и обошлась она ему более чем в тысячу крон. Нансен возлагал большие надежды на этот прибор. Но радости, как он часто говорил, недолговечны. Когда собрались опустить это чудо, выяснилось, что на барабан вместо нескольких тысяч метров троса было намотано всего лишь несколько сот метров, к тому же испортился счетчик.
Теперь надо было быстро считать обороты барабана. Хелланд-Хансен стоял рядом, затаив дыхание от напряжения. И надо же судьбе было, чтобы и обороты считались неправильно, а перед самым поднятием вертушки включился счетчик. Трос соскользнул с барабана — вертушка сорвалась и, описав большую дугу, упала в море.
«Что за чертовщина!»— вырвалось у Нансена.
«Впрочем, он принял это, как и все другое в жизни, как подобает мужчине»,— вспоминал впоследствии Хелланд-Хансен.
Путь экспедиции лежал вдоль северного побережья Исландии, до Дюрафьорда. Там участников экспедиции встретили очень радушно. Им предложили покататься на исландских пони. И Нансен, и Хелланд-Хансен был слишком высокого роста, и смешно было смотреть, как они, покачиваясь, едут на низкорослых лошадках, волоча ноги по земле. Нансен был в восторге от этих выносливых лошадок и купил двух. Их привезли в Норвегию, и мы потом много лет катались на них и верхом, и в упряжке.
Там же Нансен повстречался с одним интересным человеком. Прослышав, что где-то поблизости живет старый скальд, он сразу же пошел с ним знакомиться. Велико же было его удивление, когда, войдя в маленькую, скудно обставленную хижину, он увидел пять фолиантов об исландских священниках, написанных красивым почерком.
Для кого и для чего трудится над ними этот одинокий старик, подумал Нансен. Вряд ли для славы, вряд ли ради выгоды. Наверное, он и не думает издавать свой труд.
«Бедный, как Иов, он никогда и ничему не учился, только и знал, что землю копать. Должно быть, мы работаем просто потому, что просто так надо, даже если это работа об исландских священниках».
На следующий день они были в Датском проливе. Доктору Йорту посчастливилось добыть великолепные экземпляры рыбной молоди, два других исследователя тоже провели удачные наблюдения, так что настроение на корабле бьшо приподнятое. А Нансен стоял с биноклем и смотрел вдаль, на хорошо знакомые берега Восточной Гренландии.
Течение в Датском проливе было опасным, и «Микаэль Сарс» должен был спешить дальше. Взяли курс на Ян-Майен[99]. Несколько раз высаживались на интересные островки вулканического происхождения. Голые и пустынные, вздымались они над морем, кратер на кратере, разделенные только черными гребнями, ни одной долины, только ущелья. Пожалуй, более тоскливых мест Нансен еще никогда не встречал. Настоящее царство северных гномов!
Но на скалистых берегах сидели не гномы, а полчища чистиков, и тут Ове, брат Йорта, и Нансен сошли на берег и настреляли с полсотни. На следующий день Нансен стоял на палубе и стрелял, подзадориваемый восхищением Хелланд-Хансена. Первые три чистика свалились в море.
«А теперь сниму четвертого»,— сказал Нансен заносчиво.
«А теперь пятого»! И тоже не промахнулся.
«А теперь шестого, седьмого, восьмого...»
Он вошел в азарт, как мальчишка. Море вокруг было усеяно чистиками, тут для всех было вдоволь еды. Наконец он угомонился.
Над горами повис туман, и все были рады уплыть из «царства туманов, где солнце не видно». И вот уже корабль плывет на восток, к Норвегии. И снова траления, измерения глубин, а в награду за дневные труды — веселые вечера. Ове Йорт усаживался на палубе с гитарой и пел.
