Подняли всю команду, в кают-компании зажгли свечи, на столе появилась большая чаша с пуншем. «По такому поводу,— писал Нансен,— полагалось произнести торжественную речь. Я же поднял бокал, и моя речь получилась такая: „Ваше здоровье, ребята, поздравляю с Челюскиным!"»
В конце сентября «Фрам» всерьез застрял во льдах. Все понимали, что корабль выберется из них не раньше, чем минует полюс, на подходе к Норвежскому морю. Трюм приспособили под столярную мастерскую, машину разобрали, смазали и убрали. На ее месте устроили слесарную мастерскую. Рубка корабля превратилась в мастерскую жестянщика, кузницу поначалу устроили на палубе, а после прямо на льду. Шить паруса и чинить сапоги приспособились в кают-компании. Тоска и безделье не грозили обитателям «Фрама». Кроме работы в мастерских, надо было следить за состоянием оснастки. Каждый день приходилось носить со склада продукты, растапливать лед для питья и стирки, проверять часы, откачивать воду из трюма.
Кроме того, значительная часть команды была занята регулярными научными наблюдениями, которые велись круглосуточно под непосредственным руководством Нансена. Проводились наблюдения над температурой поверхностных слоев воды, соленостью, изучалась морская фауна, плотность и нарастание льда, помимо того, измеряли скорость ветра и течений. Здесь были хорошие условия для изучения северного сияния. Эта работа проводилась самим Нансеном. Со временем ответственность за многие другие работы была возложена на Блессинга, а когда Нансен покинул корабль, ему пришлось отвечать за все научные работы. Как медику Блессингу почти нечего было делать, его обязанности сводились к тому, чтобы еженедельно взвешивать членов команды и отмечать, на сколько они поправились (при сытном-то питании), да , еще он подсчитывал количество красных телец. За этой работой следили с большим интересом, так как все боялись цинги. Но никаких признаков этой болезни не замечалось.
Через каждые четыре часа проводились метеорологические наблюдения, а через каждые два часа — астрономические. Эта работа интересовала и членов команды. И когда Скотт-Хансен обрабатывал результаты наблюдений, каюта быстро наполнялась внимательными слушателями.
Нансен сам составил распорядок дня.
«Утром в 8 часов будили всю команду и подавали завтрак, в который входили сухари, масло, сыр, творог, мясные консервы, ветчина, бычий язык по-чикагски или же бекон, тресковая икра, анчоусы, а также овсяное печенье или галеты с повидлом или с вареньем. Три раза в неделю выпекали хлеб и довольно часто какие-нибудь пироги. Что касается напитков, то сначала мы пили кофе или шоколад, потом кофе стали готовить только два раза в неделю, два раза чай и три раза шоколад.
После завтрака кто-нибудь шел накормить и выпустить на прогулку собак, а заодно осмотреть льды и отметить изменения в обстановке, остальные приступали к работе. Дежурить на камбузе каждому приходилось по одной неделе, в обязанности дежурного входило помочь коку мыть посуду, накрыть на стол и убрать со стола. Сам кок сразу после завтрака начинал готовить обед. Если блюда не были заказаны накануне вечером, то он составлял меню сам.
Ровно в час все собирались на обед. Обычно обед состоял из трех блюд: супа, жаркого и сладкого или же супа, рыбы и сладкого, или рыбы, мяса и сладкого. К мясным блюдам полагались картофель, овощи или макароны. Кажется, все были довольны условиями жизни, у нас было ничуть не хуже, чем дома. Мы и с виду стали похожи на откормленных поросят, кое-кто отрастил двойной подбородок и брюшко. За обедом блюда сдабривались солеными анекдотами и пивом.
После обеда курильщики выходили в камбуз. Курить в каютах запрещалось. В камбузе же можно было всласть покурить, поболтать, переброситься веселыми шутками, а иногда и крепко поспорить. После этого большинство отправлялось отдохнуть, а потом все опять принимались за работу. Ужинали мы в шесть часов, когда официально рабочий день кончался. Ужин состоял примерно из тех же блюд, что и завтрак, но теперь мы пили только чай.
После ужина курильщики опять уходили в камбуз, а тем временем кают-компания превращалась в тихую читальню. Библиотека была богатой, и ею довольно часто пользовались. Часов в восемь принимались играть в карты или другие игры, которые продолжались до самой ночи. Кто-нибудь садился за пианолу и извлекал из нее великолепные мелодии. Или Юхансен брал аккордеон и радовал нас хорошей музыкой. Его коронными номерами были: „О, Сусанна" и марш „Переход Наполеона через Альпы".
Примерно в полночь все расходились спать, а вахтенные занимали свои посты. Каждый должен был простоять на вахте один час. Работа эта была не особенно трудной — сделать запись в вахтенном журнале да если собаки залают, посмотреть, не медведь ли пришел. Через каждые четыре часа вахтенным приходилось спускаться на лед для метеорологических наблюдений».
Первое торошение началось 9 октября. Раздался оглушительный грохот, шхуна содрогнулась. Все выскочили на палубу. «Фрам» выдержал натиск великолепно. Корабль медленно поднялся на несколько футов, но тут лед не выдержал и проломился. Торошение продолжалось, гремело на все голоса, шхуну сотрясало.
«Как-то даже уютно и хорошо, когда сидишь и слушаешь весь этот шум, а сам знаешь, что шхуна выдержит. Мысль, что торошение в значительной степени вызывается приливо-отливными явлениями, неоднократно уже высказывалась другими полярными исследователями. Во время дрейфа „Фрама" у нас было гораздо больше возможностей, чем где-либо, для изучения этого явления, и на основании нашего опыта можно утверждать, что приливо-отливные явления в значительной степени вызывают движение и торошение льда».
Хотя Нансен и писал, что «один день похож на другой», все же путешественники не страдали от однообразия. Иногда, если подходил медведь, собаки поднимали страшный шум. Тогда Нансен быстро, на ходу, натягивал одежду и хватался за ружье.
Собака Квик исправно приносила щенят, а когда они подрастали, их нужно было приучать ходить в упряжке. Нансен не раз принимал участие в испытании упряжек. Его швыряло то на спину, то на живот, а упряжка, обежав вокруг торосов, выносила его назад к шхуне. Нансену здорово доставалось, зато скучать не приходилось.
С особым вниманием все следили за дрейфом «Фрама». Путь его на карте представлял собой зигзагообразную линию. Порой судно относило на юг так далеко, что Нансен приходил в отчаяние. В одном вопросе предположение Нансена не подтвердилось, а этот вопрос был одним из самых важных. Нансен полагал, что Ледовитый океан мелководен. Глубина 480 футов, измеренная в 1881 году экспедицией Де Лонга, считалась предельной.
Но Нансен обнаружил большие глубины. Имевшиеся на судне тросы не доставали до дна. Глубина могла здесь достигать 6000 футов, а возможно, и более. Ранее Нансен предполагал, что морские течения сильно влияют на водные массы этого мелководного океана и что впадающие в него сибирские реки относят лед значительно дальше на север. В дневнике он писал: «Колумб открыл Америку благодаря ошибке в расчетах, к тому же не им самим выполненных. Бог знает, к чему приведет моя ошибка. Но я снова повторяю: сибирский плавник в Гренландии не обманет. Мы должны идти тем же путем».
Но вот они оказались в более северных широтах, и настроение улучшилось.
Первый сочельник принес с собой 37-градусный мороз и дивную лунную ночь. «Первое рождество так далеко от дома. Как я стосковался! Мы находимся на 79°11'. На две минуты южнее, чем были шесть дней тому назад. Дрейфа нет».
На корабле царило необычайно торжественное настроение. Все, конечно, вспоминали своих близких, но старались не показать этого товарищам. Все свечи и лампы были зажжены. Стол был накрыт с невиданной роскошью. Обед состоял из пяти блюд и разных деликатесов, а на ужин были поданы кофе, сигары и, наконец, горы рождественских пирожков.
Самый торжественный момент настал, когда появились два огромных ящика с подарками для всех путешественников от матери и невесты Скотт-Хансена.
