«Все наши надежды рухнули с этим известием. Желание успеть на корабль, идущий в Европу, двигало нами во льдах, не позво­ляло поддаваться усталости, гнало нас вперед и вперед».

Зато южнее, в четырехстах километрах от поселка Готхоб, стоял другой корабль, готовый отплыть со дня на день. О том, чтобы этот корабль задержался и взял на борт экспедицию, не могло быть и речи, но Нансен тотчас же снарядил два каяка, чтобы по крайней мере отправить домой почту. Это удалось, и таким образом известие о том, что экспедиция в целости и со­хранности вышла на западное побережье и справилась со своей задачей, дошло до Норвегии. Им же самим не оставалось ничего другого, как смириться со своей судьбой и зазимовать в Готхобе.

Экспедиция Нансена впервые установила, что Гренландия пред­ставляет собой покрытый льдом остров и что она является живым примером того, как выглядели Северная Европа и Северная Аме­рика в период великого оледенения. Нансен установил также, что внутренняя область Гренландии является полюсом холода, кото­рый оказывает колоссальное влияние на большую часть северного полушария. Экспедиция добыла ряд сведений, неизвестных ранее, которые дали толчок для дальнейших исследований.

Зимуя в Готхобе, Нансен не терял времени даром. Пользуясь возможностью Изучить жизнь эскимосов, он жил вместе с ними в их хижинах и следовал их образу жизни. Он изучал их нравы и обычаи, культуру, религиозные верования. В любую погоду от­правлялся с ними на охоту и рыбную ловлю, учился обращаться с их оружием и снастями, управлять каяком. Он неплохо изучил язык эскимосов и разделял с ними все их радости и печали.

Нансен навсегда остался горячим защитником всех первобыт­ных народов, которые были, по его мнению, добрыми и счастли­выми людьми, пока им не навязывали «благодеяний» цивилиза­ции. А эскимосы считали Нансена своим и гордились «своим белым эскимосом». Они очень уважали его за умение обращаться с каяком. Нансен систематически упражнялся в плавании на каяке. Сначала он для равновесия привязывал справа и слева по пустому каяку, но вскоре научился обходиться одним и баланси­ровал на волнах не хуже местных эскимосов-охотников.

Однажды он оказался посреди стада белух, увлекся охотой и, преследуя животных, ушел далеко в море, не заметив, что уже темнеет. Вдруг налетел южный ветер. Этого ветра эскимосы боятся больше всего, в Готхобе поднялся страшный переполох. На всех холмах и пригорках стояли люди, вглядываясь в морскую даль, а датчане-колонисты уже собрались выйти в море за Нансеном на лодке. Но он справился сам, появившись у берега в тот момент, когда они уже отчаливали.

Книга Нансена «Жизнь эскимосов» — это гимн отважному ма­ленькому народу, «который находится на аванпосте человечества в его непрестанной битве с природой». Книга прозвучала как стра­стный протест против губительного воздействия европейцев на местное население Гренландии.

Он описывает самобытную культуру, легенды и обычаи, обще­ственную жизнь, методы охоты и восхищается безграничной стой­костью этого народа. Первейшей обществейной обязанностью у эскимосов является взаимная помощь. У них немыслимо, чтобы кто-то жил в довольстве, а другие терпели нужду. Между ними почти никогда не возникает конфликтов. Примечательно, что в их языке нет бранных слов. Жизнь эскимосов полна опасностей и ли­шений, и все-таки они сохранили жизнерадостность.

«Вот каков народ, на который мы, европейцы, считали себя вправе смотреть свысока,— пишет Нансен.— На словах наша миссионерская культурная работа в Гренландии велась не только для того, чтобы возвеличить самих себя в глазах бога и людей и обеспечить себе блаженство на том свете, но и для того, чтобы принести пользу туземцам.

А чего мы добились на деле?

Деморализовали первобытный народ, отняли у него здоровье, свободу, самостоятельность — вот все, чего мы достигли своими реформами».

Для молодого человека двадцати восьми лет это было смелым выступлением. Знакомство с эскимосами и глубокое сочувствие этому маленькому народу сослужили ему хорошую службу впо­следствии, когда ему пришлось заниматься работой по оказанию помощи беженцам и национальным меньшинствам, лишившимся родины.

Как-то весной Нансен и другие члены экспедиции пили кофе в гостях у главы колонии. Вдруг поселок огласился криками эски­мосов: «Умиартуит! Умиартуит!» («Корабль! Корабль!»)

Все вскочили  с  мест и выбежали наружу.  Далеко впереди в снежной пелене едва различимо виднелась «какая-то смутная тень».

Это был «Витбьёрн».

Прощание было грустным. И у тех, кто отплывал, и у тех, кто оставался, было тоскливо на душе. За несколько дней до отплы­тия парохода к Нансену пришел один из его друзей-эскимосов и сказал: «Теперь ты возвращаешься к себе в большой мир, откуда ты пришел. Там ты встретишь много людей, увидишь много но­вого и скоро забудешь нас. А мы тебя никогда не забудем».

Нансен не забыл эскимосов — ни своих личных друзей, ни весь этот народ. Каждое рождество он посылал подарки тому эски­мосу, который научил его управлять каяком, и на всю жизнь остался защитником интересов этого народа.

30 мая корабль вошел в Христианияфьорд. Сияло солнце, сотни парусников и пароходов и толпы ликующих людей вышли встре­чать путешественников. Тогда-то на вопрос Дитрихсона о том, разве не приятно видеть всех этих людей, Равна и ответил: «При­ятно. Хорошо бы это были олени».

Этим походом Фритьоф Нансен прославился на весь мир. Но известность очень скоро стала ему в тягость. Когда-то, еще ничего не совершив, он мечтал о славе как о большом счастье. «Теперь же, отведав славы, я уже больше к ней не стремлюсь»,— сказал он. Нансена возмущало, что люди думают и говорят не о научной ценности экспедиции, а лишь о спортивной стороне похода. Он слышать не мог слова «спорт». Конечно, переход был бы немыслим без лыж, но спортивные навыки ему и его товарищам нужны были лишь как средство, поставленное на службу науке. Об этом почти все забывали. Нансен надеялся, что в конце концов люди поймут истинное значение экспедиции. Когда- все наблюдения будут обработаны и опубликованы, это даст результаты, имеющие практическое значение.

Конечно, даже в день их возвращения были люди, действи­тельно понимавшие важность этой экспедиции и придававшие ее результатам еще большее значение, чем сам Нансен. 30 мая Бьёрнстьерне Бьёрнсон прислал отцу следующее приветствие:

А Нансен уже вынашивал новые планы. Еще в 1884 году, когда он прочитал в газете изложение отчета профессора Мона о находке остатков «Жаннетты»[74], у него появилась и уже более не оставляла его мысль об экспедиции к Северному полюсу.

Экспедиция Де Лонга погибла во льдах в 1881 году, но не­сколько проолифленных штанов и еще кое-какие предметы с «Жаннетты» были найдены на юго-западном побережье Гренлан­дии, очевидно, занесенные сюда со льдом, дрейфовавшим через весь Ледовитый океан.

«Если льды могут дрейфовать этим путем, то, значит, этот дрейф можно использовать в исследовательских целях»,— поду­мал Нансен, еще не отложив в сторону газету. Об этом плане он говорил со Свердрупом еще тогда, когда они пробивались сквозь материковые льды Гренландии. И не раз они обсуждали возмож­ность претворения этого плана в жизнь. Оба понимали, что под­готовка к походу займет не один год.

Нужны были средства, и Нансен знал, что встретит сопротив­ление. Но это его не пугало.

Зато о зоологии думать было невесело. Выходило, что он опять вероломно забросил ее. Ведь его настоящая специаль­ность — зоология, и он помнил предостережения отца о том, как опасно разбрасываться и заниматься несколькими делами сразу.