Философ стоял на своем. Ему не нужны были ни бешеные деньги, ни слава, ни придворные чины. Любая перемена в образе жизни его пугала. Переезд в чужой город мог только повредить работе. Он писал «Критику чистого разума».

Кант работал над ней весной и летом 1780 года. Большие куски были давно готовы, поэтому все удалось завершить в течение пяти месяцев. Он знал слабости книги главным образом стилистические, но переписывать ее сил уже не было, к тому же ему не терпелось представить свое детище на суд общественности.

В «Критике чистого разума» Кант внес изменения в содержание понятий «метафизика» и «теория познания». Метафизика для него то же, что для «философов-догматиков», особенно школы Вольфа, — наука об абсолютном, но в границах человеческого разума. Теория познания — пограничная стража, которая противостоит переходу через границы познаваемого, обвиняя в этом чистый разум, стремящийся к познанию. Ибо знания, по Канту, полностью покоятся на опыте, на чувственном восприятии. Только чувства дают нам сведения о действительном внешнем мире. Но если все наше познание начинается с опыта, то оно все-таки не вытекает из него целиком. Скорее, оно формируется с помощью уже данных в познающем уме до и независимо от всякого опыта, то есть априори, форм созерцания пространства и времени и мыслительных, или рассудочных, форм категорий, назначение которых Кант назвал трансцендентальным.

Выход в свет «Критики чистого разума» не стал сенсацией. Читалась книга с трудом, не вызывая интереса. Все это подействовало на философа удручающе. Желая внести ясность, Кант пишет «Пролегомены ко всякой будущей метафизике» (1883). Но и на этот раз его не поняли.

Спасение пришло в лице Иоганна Шульца, выступившего с популяризацией учения Канта. Его рецензия превратилась в книгу под названием «Разъясняющее изложение «Критики чистого разума». Это был добросовестный комментарий к теории познания Канта.

«Кантовская лихорадка» охватывала немецкие университеты. Кое-где забеспокоились власти. В Марбурге местный ландграф запретил преподавание философии Канта до выяснения, не подрывает ли она основ человеческого познания.

Тем временем Кант был избран ректором университета (на этой должности находились в течение года), а Берлинская академия наук включила его в число своих членов (это уже пожизненно).

В 1788 году выходит «Критика практического разума». Кантовская самостоятельная этика долга, изложенная в этой книге и представляющая значительное достижение философии, стала основой следующего рассуждения: хотя разум неспособен познать предметы чисто априорно, то есть без опыта, однако он может определять волю человека и его практическое поведение. При этом оказывается, что, как личность, человек стоит ниже законов природы, находится под влиянием внешнего мира, он несвободен. Согласно же своему «познающему» характеру, то есть как индивидуальность, он свободен и следует только своему практическому разуму. Закон морали, которому он при этом следует, — категорический императив, который формулируется следующим образом: «Поступай так, чтобы максима своей воли в любое время могла стать принципом всеобщего законодательства». Конкретнее: не стремление к счастью, направленное на достижение внешних благ, не любовь или симпатия делают поступок моральным, а одно только уважение морального закона и следование долгу. Эта этика долга дает не теоретическую, а практическую уверенность в свободе морального поступка, в бессмертии морально поступающего лица, поскольку в этой жизни он не имеет права на вознаграждение за свою моральность, дает уверенность в Боге как гаранте моральности и награды за нее. Эти три убеждения Кант называет «практическими постулатами» Бога, свободы и бессмертия.

Конечно, сам философ не всегда и не во всем руководствовался прописями категорического императива. Бывал мелочен (особенно к старости), чудаковат, нетерпелив, прижимист (даже когда наступило материальное благополучие), педантичен (хотя отдавал себе отчет в том, что педантизм зло, «болезненный формализм», и ругал педантов), не терпел возражений. Жизнь заставляла идти на компромиссы, и он порой хитрил и приспосабливался. Но в общем и целом его поведение соответствовало тому идеалу внутренне свободной личности, который он набросал в своих этических произведениях. Была цель жизни, был осознанный долг, была способность управлять своими желаниями и страстями, даже своим организмом. Был характер. Была доброта.

Природа наделяет человека темпераментом, характер он вырабатывает сам. Пытаться постепенно стать лучше, считал Кант, — напрасный труд. Характер создается сразу, путем взрыва, нравственной революции. Потребность в моральном обновлении люди ощущают только в зрелом возрасте, Кант пережил его на пороге сорокалетия. Материальная независимость пришла позднее.

В 1784 году Кант приобрел собственный дом — двухэтажный, восьмикомнатный. Его сбережения уже давно превысили 20 золотых, в свое время отложенных на черный день. Теперь он без труда мог выложить 5500 гульденов за недвижимость вдовы художника Беккера (некогда создавшего его портрет). Без четверти пять утра в спальне профессора появлялся слуга Лампе. Кант направлялся в кабинет, где выпивал две чашки слабого чая и выкуривал трубку, единственную за весь день. (Толстой заблуждался, приписывая Канту безудержную страсть к табаку, мол, если бы он не курил так много, «Критика чистого разума», вероятно, не была бы написана «таким ненужно непонятным языком»).

Кофе философ любил, но старался не пить, считая его вредным. Лекции обычно начинались в семь часов, как правило, он читал летом логику и физическую географию, зимой метафизику и антропологию. После занятий профессор снова усаживался в кабинете. Без четверти час в доме появлялись приглашенные на обед друзья. Ровно в час на пороге кабинета появлялся Лампе и произносил сакраментальную формулу «Суп на столе». Обед был единственной трапезой, которую разрешал себе философ.

Достаточно плотная, с хорошим вином (пива Кант не признавал), она продолжалась до четырех-пяти часов. Любимым его блюдом была свежая треска. Послеобеденное время философ проводил на ногах. При жизни Грина (скончавшегося в 1786 году). Кант обычно навещал его, и они дремали в креслах, теперь он считал сон среди дня вредным и даже не присаживался, чтобы не задремать. Наступало время легендарной прогулки.

Кенингсбержцы привыкли видеть свою знаменитость, тихим шагом совершающую моцион в одно и то же время по маршруту «философской тропы». Вернувшись домой, философ давал распоряжения по хозяйству. Вечерние часы он посвящал легкому чтению (газеты, журналы, беллетристика), возникавшие при этом мысли заносились на бумагу. В десять часов Кант ложился спать.

Регулярный образ жизни, соблюдение предписанных себе гигиенических правил преследовали одну цель — поддержание здоровья. Лекарствам Кант не доверял, считал их ядом для своей слабой нервной системы. Гигиеническая программа Канта несложна

1) Держать в холоде голову, ноги и грудь. Мыть ноги в ледяной воде («дабы не ослабли кровеносные сосуды, удаленные от сердца»)

2) Меньше спать «Постель гнездо заболеваний». Спать только ночью, коротким и глубоким сном. Если сон не приходит сам, надо уметь его вызвать. На Канта магическое снотворное действие оказывало слово «Цицерон», повторяя его про себя, он рассеивал мысли и быстро засыпал

3) Больше двигаться, самому себя обслуживать, гулять в любую погоду.

Что касается питания, то Кант прежде всего рекомендует отказаться от жидкой пищи и по возможности ограничить питье. Сколько раз есть в течение дня? Поразительный ответ Канта нам уже известен один!

Старый философ-холостяк уверял, что неженатые или рано овдовевшие мужчины «дольше сохраняют моложавый вид», а лица семейные «несут печать ярма», что дает возможность предполагать долголетие первых по сравнению с последними.

В конце 1780-х годов Кант стал искать новые пути создания философской системы. Ибо в философии он ценил прежде всего систематичность и сам был великим систематиком. Общие контуры учения сложились у него давно. Но системы пока еще не было. Конечно, обе первые «Критики» связаны определенным образом, в них развита одна и та же концепция. Но достигнутое единство между теоретическим и практическим разумом представлялось ему недостаточным. Не хватало какого-то важного опосредующего звена.