— Вы… Вы когда-нибудь такое видели, в-ваш благородь? Салытов отозвался голосом помягчевшим, почти кротким:

— Давай, сынок, беги на Шестую, в участок. Возьми дрожки, расскажи, что мы тут с тобой обнаружили…

— Слушаюсь.

— Я здесь останусь, караулить. Людей с собой прихвати. Фургон понадобится.

— Так точно.

— Ну так жми! — Салытов звучно хлопнул в ладоши, отчего подчиненный припустил во всю прыть. Проводив взглядом удаляющуюся спину унтера, Салытов еще раз вытащил бумажник и поместил туда сиреневый конверт.

В большом служебном помещении, где Сенная квартальная контора держала средства пожаротушения, стояли три переносных стола. Сама пристройка примыкала к конюшням конторы, что по Малой Мещанской, буквально за углом от участка на Столярном. Створки массивных дверей были раскрыты, отчего безжалостный свет падал на столы и на их содержимое. На одном столе лежали те предметы, что Салытов обнаружил в Петровском парке. На двух других — бездыханные тела.

В затененных недрах строения таилось под чехлами пожарное оборудование — помпы, свернутые шланги, водовозки. Обступившие столы шестеро человек держались более открыто. Помимо Порфирия Петровича и Никодима Фомича присутствовал также Ярослав Николаевич Липутин, прокурор. В его обязанности входило устанавливать при разбирательстве, имеет ли деяние уголовный характер, и составлять по факту ареста подозреваемых обвинительный акт, а равно доводить и проводить дело через суд. Фактически он был вышестоящим лицом над Порфирием Петровичем, что забавно подчеркивалось их разницей в росте: прокурор возвышался над следователем как каланча. Спорить уже с самой его внешностью казалось бессмысленным, настолько безупречно он выглядел. Каждый волосок, каждая складочка, каждая пуговка, казалось, сидели на строго отведенном им месте, подчеркивая чин своего хозяина. Находились здесь также двое вменяемых по новому уложению понятых — в данном случае майор Волоконский и статский советник Епанчин; оба в отставке, и оба в соответствующих чину мундирах. Майор взирал на происходящее с нарочито брюзгливой миной, скрывающей легкое смятение. Советник Епанчин свои эмоции скрывал за маской достоинства. Оба уже достаточно скоро плясали под дудку Липутина. Что касается Салытова, то его пригласил Порфирий Петрович: надо же было как-то отметить его заслугу в обнаружении трупов.

Жар от печи с наружной стены пристройки сюда не доходил.

— Ну-с, так кого мы ждем-с? — величаво осведомился прокурор.

— Патологоанатома, ваше превосходительство, — пояснил Порфирий Петрович.

— Патологоанатома? Да он нам и не нужен. Все и без него ясно-с, Порфирий Петрович.

— Осмелюсь спросить, что именно, ваше превосходительство?

— У одного трупа проломлен череп, у другого, что с топором, веревка на шее. И зачем, в самом деле, доктора звать. По новому рескрипту вскрытия в каждом отдельном случае не требуется. Можно действовать на свое усмотрение. Тут одного взгляда достаточно, чтобы сделать обоснованные выводы. И времени понапрасну нечего тратить. И зачем только было прокурора сюда замешивать? — заметил Липутин о себе как бы со стороны. — Ну, имело место преступление-с. Даже, фактически, два. Одно — убийство, другое — самоубийство. Обвиняемый в обоих случаях — вот он, лежит перед нами на столе. Дело закрыто.

— В самом деле, господин прокурор. И лишь потому, что я осмотрел тела — и то место в Петровском парке, где их отыскали, — я считаю, что нам здесь нужен патологоанатом.

Глаза у Липутина едва заметно сузились.

— Это вот вещица, — продолжал Порфирий Петрович, приподнимая с предметного стола латунную фляжку, — которую поручик Салытов извлек у повешенного из кармана. — Он протянул посудину Липутину.

— Водка-с, — осторожно нюхнув, определил прокурор.

— Так точно. Причем фляга полная. Представьте: злоумышленник, собираясь на такое дело, думает потом надраться до бесчувствия. Более того, не забывает предварительно наполнить фляжку. Но как же так, взять водку и не выпить ее?

— Вы думаете, водка имеет здесь какое-то значение? — скептически спросил Никодим Фомич.

— В подобных делах все имеет значение.

— Надраться, не надраться, — перебил вдруг Салытов. — А может, карлика он убил в приступе ярости. А потом от раскаяния взял да повесился. Или привычка у него такая была, таскать везде водку с собой. А в горячке он про нее забыл.

— Любопытная теория, — отреагировал Порфирий Петрович. — Благодарю, что поделились.

— А лично вы ее не разделяете? — спросил Липутин, усмехнувшись.

— Взгляните на его шинель, — неожиданно сменил тему Порфирий Петрович. — Вы что-нибудь замечаете?

Ответить никто не рискнул.

— Что ж, давайте спросим поручика Салытова. Вы, когда срезали труп, на шинели сзади что-нибудь заметили?

— Ну, пятна какие-то, темные, — растерянно ответил тот. — Вроде масла, или что еще.

— Так. Маслянистые следы на спине. А спереди?

— Пятен не наблюдаю, — отметил Никодим Фомич неуверенно.

— Меня лично не отсутствие маслянистых пятен озадачивает. А скорее…

— Крови нету! — воскликнул Салытов.

— Точно. Состояние переда шинели наводит меня на мысль, что даже если этот тип и есть убийца, то карлика он убил не непосредственно перед тем, как покончить с собой. А уж если и убил, то, по крайней мере, не топором. Отсутствие крови на шинели и впрямь сбивает с толку, если придерживаться версии, которую нам будто специально навязывают посредством подобных улик.

— Разумеется, он не сразу наложил на себя руки после того, как убил карлика. Ведь сначала он доставил туда в чемодане его труп, — рассудил Липутин. — Труп уродца был найден в чемодане, не так ли?

Он кивком указал на покрытый каплями влаги чемодан с длинной царапиной на крышке.

— Совершенно верно. Очень может быть, что именно так оно и было. Но согласитесь, точно так же возможно, что чемодан туда доставил кто-то другой. А если так, то вполне вероятно, что этот кто-то мог убить и карлика.

— Но почему тогда покончил с собой вот этот? — с сердитым недоумением спросил Липутин.

— Да, вопрос не из простых, — помолчав, ответил Порфирий Петрович. Повернувшись к предметному столу, он взял с него сероватый бумажный листик — тот самый клочок, что снял с березового сука Салытов. — Быть может, вот эта квитанция из ломбарда даст нам ответ?

— Однако вы не учитываете одного принципиально важного нюанса, — напомнил вдруг Липутин.

Порфирий Петрович вопросительно посмотрел на прокурора.

— Явную принадлежность этих лиц к нижним — чтоб не сказать низшим — слоям общества. Вот этот, на мой взгляд, не более чем студент. Это не считая его уродства…

— Что, безусловно, не скажется на тщательности, с какой будет расследовано дело, — убежденно произнес Порфирий Петрович.

— Знаете ль, Порфирий Петрович, в пылу сражения оно и чересчур увлечься можно. У полиции возможности не безграничны. Среди дел встречаются и нераскрытые. Вы что, и вправду беретесь выяснить, что это за субъекты-с?

— Да. Установить их личности — наша задача. Это первый шаг к выяснению правды происшедшего.

— Ах, правды, — устало произнес Липутин, вынимая часы на цепочке. — И где этот ваш патологоанатом?

— Уверен, что будет с минуты на минуту.

— И кто это?

— Доктор Первоедов, из Обуховской больницы. Он в этом качестве нам уже неоднократно помогал, и всегда успешно.

— Но заставлять нас эдак вот дожидаться, — с неудовольствием заметил Липутин, демонстративно указывая на понятых. — Господа специально выразили согласие участвовать в этой… процедуре…

Понятые с достоинством закивали.

— Я уверен, что им отрадно выполнять свой гражданский долг.

— А есть ли чувство долга у этого вашего патологоанатома? Вы, надеюсь, в курсе, что ваше следственное управление полномочно штрафовать за…

К облегчению Порфирия Петровича, в этот момент в помещение торопливо вошел нестарый еще краснолицый мужчина, толкая перед собой двухколесную тележку с обитым жестью сундучком. Вошедший был без головного убора; над воротником кургузого, в крупную клетку пальто топорщились длинные растрепанные волосы. Его неопрятная, можно сказать, неряшливая внешность смотрелась вопиющим контрастом благообразному виду Липунина.