Василий встал, спустился к речке, умылся, жарко помолился Богу и, вернувшись к товарищам, сказал:

— Доброе утро, братцы! Помоги вам Бог!

— И тебе тоже! — ответили все разом.

Потом Кривой встал и, кланяясь ему в пояс, сказал:

— Не обессудь, милостивец, дозволь слово сказать!

— Что! — вздрогнув, спросил Василий. Ему показалось, что они сговаривались бросить его.

— Будь над нами старшим! — проговорил Кривой. — Мы тебя в каждом слове почитать будем, а ты веди нас к Степану Тимофеевичу!

— Не откажи на милости! — подтвердили все, вставая и окружая Василия. Василий покраснел от радости, глаза его вспыхнули и увлажнились слезами.

— Я ли откажусь от такой чести, братцы! — ответил он, кланяясь. — Верой и правдой сослужу вам. Придет беда, первый пойду!

— Мы-то уж не оставим тебя. За тобой везде!

— А я вас не брошу! В радости ли, в горе! Во век не забуду вас! Вы мне что братья родные!..

— Мы смекали, — заговорил Дубовый, — может, ты хочешь у Лукоперовых усадьбу спалить. Так мы вернемся.

Обольстительный призрак мести мелькнул перед Васильем, но он сдержался.

— Нет, братцы! Теперь это негожее дело. У них челяди не семь человек. Пождите! — сказал он, тряхнув головою. — Со Степаном Тимофеевичем вернемся, тогда вы их мне только живыми оставьте!..

— Убережем, милостивец! — ответил с усмешкой кабальный, Егор Пасынков.

— А теперь похлебаем, что Бог послал, да и в путь! — сказал Кривой.

— Верно! — подтвердил Василий, и все жадно и торопливо стали хлебать сваренное толокно.

Потом поднялись и стали сбираться. Яков Кривой взял на плечо огромную дубину. Степан Дубовый топор и мешок с хлебом, а Ермил Горемычный, вооружившись вилами, взял под мышку бочонок с брагою.

— На один привал, — сказал он, — а там хоть брось!

Кострыга забрал котелок и поднял косу, прикрепленную лезвием вдоль палки, Тупорыл пошел с рогатиной, а Пасынков с гибким кистенем в руках, и вся эта ватага, покрестившись на восток, тронулась в дорогу.

— Нас-то поначалу одиннадцать было, — сказал дорогою Кривой, — да, вишь, не поладили и подрались. Одного вот Дубовый ненароком убил, а четверо прочь пошли. Потому и надумали тебя за старшего!..

Они пошли с малыми роздыхами, больше днем, несмотря на жару, а ночью останавливаясь на роздых. По дороге к ним пристало еще несколько человек, и мало-помалу отряд Василия увеличился до тридцати человек.

— Ишь, — шутил Кривой, — нас теперь целая рать идет!

Василий с гордостью оглядывал своих воинов и думал: "Ништо! Такие с любым воеводою управятся!"

На пятый день своего пути им встретилась ватага нищих.

— Бог в помощь, добрые люди! — крикнул им вожак.

— Дай Боже благополучно! — ответил Василий.

— Вы куда, добрые молодцы?

Василий оглядел их и не побоялся ответить:

— К батюшке Степану Тимофеевичу! А вы откуда?

— А мы от него! Идем разносить вести добрые: слышь, Царицын взял, теперь на Астрахань пошел батюшка!

— Ну? Вот-то добрая весть! — весело воскликнул Горемычный. — Что с воеводою сделали?

— Утопили! И приказных с ним, а дела все приказные на площади сожгли. Теперь там Ивашку Хохлова оставил батюшка, есаула свово!

— Важно, важно, — сказал Пасынков, — так их и надобно!

— А что, мы нагоним его?

— Поспешить надобно. Сказывано, под Астрахань ушел. Теперя вы в Царицыне не забражничайте. Тогда в самый раз!

— Мы не для пьянства идем! — строго ответил Василий. Нищие затянули песню и пошли своею дорогою.

Василий, уже не приваливаясь на ночь, повел своих молодцов к Царицыну. За час пути до города на них вдруг налетели казаки с диким криком.

— Нечай! Нечай! — кричали они.

— Стойте! — остановил их Василий. — Мы идем служить все Степану Тимофеевичу.

— Тогда милости просим! — заголосили казаки. — Нашего полку прибыло! Гайда до атамана!

— А кто атаман ваш?

— Ивашка Хохлов, ближний есаул батюшки. Ладный казак, ласковый до своих! — ответили казаки.

Василий пошел впереди своего отряда. Скоро они вошли в город, носивший на себе следы разорения. Некоторые дома были сожжены и разметаны, на некоторых дворах на воротах качались трупы, одетые в боярские кафтаны, с почерневшими уже от времени лицами. На соборной площади, куда привели Василия и его отряд, подле сожженного воеводского двора и приказной избы шло пьянство. Казаки и голытьба выбили дно у бочки и черпали из нее ковшом водку, крича:

— Здоровье батюшки Степана Тимофеевича!

Тут же, на обгорелом бревне, сидел и сам атаман Ивашка Хохлов.

На нем был кунтуш алого цвета, широчайшие шаровары синего и желтые сапоги из телячьей кожи. Длинный оседелец спускался с бритой головы и был заложен за ухо. Рыжие усы висели почти до груди, черные масленые глаза глядели тупо перед собою.

— Вот, пане атамане, новых молодцев привели! — сказал один казак, слезая с коня. — Хотят служить нашему батюшке!

— Добре! — кивнув головою, ответил Хохлов и уставился на Василия. — Кто будешь?

— Дворянский сын Ва…

— А коли дворянский сын, так повесить!..

— Постой! Не годится! — остановил атамана казак. — Коли он служить к нам пришел.

— А тогда не лайся! У нас все казаки. Нет дворян! Чего он? — обиделся Хохлов.

— Что правда, то правда, добрый молодец, — сказал вступившийся за него казак, — мы все равны. Ты, может, наших казацких обычаев не знаешь, так слушай! Ты в наш-то монастырь, видно, с горя пришел, так у нас свой устав.

— Я буду служить вам верой и правдой! — твердо сказал Василий.

— Вот добре! — одобрил его Хохлов, кивая головою, а казак заговорил снова:

— Казачество это, братику, святая вещь! На земле стала неправда, грехов много, сильный слабого обижает. Ну, наш батька Степан Тимофеевич и вступился за всех. Кто за ним пойдет, тот и казак. Казак вольный человек, сам себе пан, бедному брат, никого над собой не знает. Так ты и помни. Хочешь быть казаком — будь. Не хочешь, мы не неволим! Вот что!

— Хочу! — ответил Василий.

— Тогда присягни на верность!

— Присягаю! — ответил Василий.

— Ну, и помни! Теперь поцелуемся, братику! — и он трижды поцеловался с Василием, а Хохлов сидел и только мотал головою.

— Ну вот! А вы слышали?

— Слышали! — ответил за всех Кривой.

— Присягаете тоже?

— Присягаем!

Лицо казака просветлело.

— Вот-то добры молодцы! — сказал он. — Так пусть он будет над вами атаманом. Его во всем слухайте! А теперь выпьем.

Он достал ковш, зачерпнул водки и крикнул:

— За вольное казачество!

— За казачество! — подхватили гультяи.

— А теперь и вы выпейте! — сказал казак отряду Василья, и ковш заходил у них по рукам.

— Ты мой есаул будешь! — проговорил Василий Кривому. — Смотри, чтобы все налицо были.

— Откуда и куда? — спросил его казак. Василий объяснил.

— Так, так! Завтра в утро пойдете, его нагоните. Да что это у них и сабелек нету. Ты дай им.

— А откуда взять их?

— Грицько! — закричал казак. — Принеси сабелек охапку!..

На другой день Василий вышел из Царицына, ведя за собою отряд, и все были у него уже вооружены не чем попало, а саблями и пиками.

В мае 1670 года Стенька Разин явился со своею дружиною вновь на Волгу и уже захватил все ее низовье. Стрельцы, голытьба и крестьяне передавались ему без боя, и он шутя забирал города и посады. Едва вышел он с Дона на Волгу, как тотчас взял Царицын, а отдельный отряд его — Камышин. Прослышал Стенька, что сверху плывут царские стрельцы из Москвы на помощь астраханцам, и смело напал на них в семи верстах от Царицына. Смятенные внезапным нападением, стрельцы бросились в Царицын, а там встретили их пушками. Около пятисот стрельцов погибло в бою, а оставшиеся в живых перешли к Разину. Их голова, Иван Лопатин, офицеры, сотники, пятидесятники, даже десятники, после мучительных издевательств, были казнены.