Не отпустил! От себя добавил, что сложил бы Глинский голову на плахе, если бы не согласился вернуться в православную веру. Так и прошло детство княжны с опасениями за родного узника. Спасибо, что Василия Глинского-Темного великий князь в его Медыни не трогал. Лишь бы голоса не подымал, на глаза не попадался. А вот теперь на племяннице Михайлы жениться решил.

С княжной никто толковать не стал. Что подслушала, до чего сама додумалась. Нужно было Московскому князю успешно завершить переговоры с империей. Нужно и укрепить русско-молдавский союз против литовского князя Сигизмунда: недаром двоюродная сестра Елены была замужем за волошским — румынским — воеводой Петром Ререшем. Не видел Василий Иванович лучшего союзника в борьбе с польскими королями. Ререш такому сватовству куда как обрадовался. Да и сама Елены была как-никак внучкой сербского воеводы деспота Стефана Якшича. Вот и суди — то ли медынская княжна, то ли сербиянка. Бабка Анна одно твердила: ничего не забудь, Елена, ты московскому князю нужна, слышишь?

Убрали Соломонию. Из Каргополя в суздальский монастырь перевели. Говорили, там порядки строже. Настоятельница научена высоких узниц стеречь, потачки никому не давать. Узнала: пожаловал сестру Софию великий князь «селом Вышеславским до ее живота» — до самой смерти.

И еще. Послал великий князь в Суздаль дьяков Меньшого Путятина и Третьяка Ракова вызнать, не родила ли былая великая княгиня, а коли родила, кого? Значит, была в московских слухах правда. А вот помер ли младенчик, нет ли, про то молодой княгине доведаться не пришлось. Знали дознаватели силу великокняжеского гнева.

Сама убедилась, злобный князь, злопамятный. Чуть не год заставил в ногах валяться, пока отпустил на волю дядю Михайлу. Да и то не столько ее просьбам уступил, заставил бояр именитых за Глинского головами и имениями поручиться на случай, если бежать соберется. По рукам и ногам связал.

Любил ли молодую жену? Должно быть. По-своему. А детей все равно не явилось. Оно, может, и к лучшему, потому что сердце потянуло великую княгиню Елену Васильевну к другому человеку. Никогда такого в царских теремах не случалось! Не только ближние бояре, москвичи стали перешептываться, в какой почет вошел у Елены Васильевны красавец-боярин Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский. Грехом почиталось лишний раз на постороннего взгляд бросить, а великая княгиня глаз с Оболенского не спускала, первая, не таясь, заговорить с ним решилась.

Бояре руками разводили. А великому князю все нипочем — лишь бы его Алена свет Васильевна радостна была, лишь бы к нему, великому князю, милостива.

В 1526 году великий князь женился, только в августе 1530-го явился на свет первенец. Каких только молитв великокняжеская чета не творила, на какие богомолья не ездила, кого из юродивых и ведунов не допрашивала. Наконец один предсказал, на какой день родит великая княгиня. И то предсказал, что будет у младенца «широкий ум». А вот о небесных знамениях ничего не сказал.

Страх охватил всю Москву и Подмосковье, когда в минуту рождения будущего Ивана Грозного разразилась над всей московской землей одновременно страшная гроза. Рушились на землю вековые деревья, от грома еле могли устоять на ногах люди. Лето было недоброе, засушливое, а тут все в один миг и сказалось.

Ни на какие страшные приметы великий князь не откликнулся. В благодарность за наследника построил в Коломенском самую красивую белоснежную церковь-свечу, «якова же не была прежде сего в Руси», по словам летописца. Крестили царевича Ивана в Троице-Сергиевом монастыре, клали во время крещения в раку Сергия Радонежского, восприемниками стали прославившиеся своим благочестием игумен Переяславского монастыря Даниил, Троицкий старец Иона Курцев и старец Иосифо-Волоколамского монастыря Касиан Босой.

В 1533 году родила великая княгиня второго сына — Юрия. Но отец даже не успел узнать, что глухонемого и «головою слабого». Осенью того же года, во время обычной осенней поездки с княгиней и детьми на богомолье, заболел Василий Иванович странной болезнью от появившегося на бедре гнойника. Еле смогли его к концу ноября довести до Москвы, а в ночь с 3-го на 4 декабря князя не стало. Содержание составленной им духовной осталось неизвестным.

Боярская партия была уверена в своем приходе к власти. Михайла Глинский вернул себе положение «и признали его, как родственника великой княгини, и как своего, а не как пришельца». С Глинского Василий III взял клятву, чтобы за великую княгиню и детей он «кровь свою пролиял и тело свое на растерзание дал». Разве обещаниям и клятвам умирающего кто-нибудь при дворе придавал значение!

Но опасения великого князя оказались напрасными. Не бояре, не родные братья покойного и даже не Глинские получили власть. Великая княгиня Елена Васильевна, и она одна! Быстрота и жестокость ее решений ошеломляли. Княгиня боролась за сыновей, а верила при дворе только самой себе.

Брат покойного, князь Юрий Иванович, не собирался подчиняться малолетнему племяннику и начинает «вборзе всякия неправды делати великому князю» Ивану Васильевичу. Он тут же оказывается в темнице. Князь Андрей Иванович Шуйский пытается возмущать помещиков и так называемых детей боярских, переманивает их к себе на службу — также попадает за решетку.

Никаких поблажек великая княгиня не допускает и в отношении своих прямых родственников. Михайла Глинский, конечно, рассчитывал на руководство государством при племяннице. Он осмеливается возмутиться положением, которое великая княгиня предоставляет Овчине-Телепневу-Оболенскому. Мало того, что возмутиться, но даже сделать великой княгине прилюдный выговор. Князь не только немедленно попадает в темницу, но и необъяснимым образом почти сразу кончает в ней свои дни. Политические узники содержались в Кремле, рядом с великокняжеским теремом, с которым темницы соединял специальный переход — так придумала великая княгиня.

Познакомившись с характером великой княгини — иностранные дипломаты станут называть Елену Васильевну «правительницей», — многие из знатных вельмож предпочтут обратиться в бегство. Бояре Семен Бельский и Ляцкий сумеют добраться до Литвы и оттуда будут безуспешно добиваться возвращения своих вотчин, которые правительница отберет в казну.

Сколько иностранных правителей разочаруется в своих надеждах на ослабление московского правительства! Польский король Сигизмунд самоуверенно потребует возвращения Московским государством всех городов, завоеванных Василием III, и получит немедленный отказ. Соединившись с крымским ханом, Сигизмунд объявит войну Москве и позорно ее проиграет. Действия русского войска во главе с Овчиной-Телепневым окажутся настолько успешными, что в 1536 году противникам придется согласиться на перемирие, выгодное для Москвы. В составлении его условий Елена Васильевна будет принимать самое деятельное участие.

Удачно сложатся у правительницы отношения и со шведским королем Густавом Вазой. По заключенному с ним договору Швеция брала на себя обязательство не помогать ни Литве, ни Ливонии и обеспечивать свободную торговлю.

Так же уверенно принимает правительница решения и в отношении укрепления Москвы. Это по ее мысли строится московский Китай-город, защитивший богатейший наш торг и посад. Даже решительный и удачливый в бою Овчина-Телепнев предпочитает не спорить с правительницей и не рассчитывает на уступки с ее стороны. Единственная «семейная» черта в их жизни — то, что мамкой будущего Грозного становится сестра боярина, Аграфена Федоровна Челядина. Так было спокойней великой княгине.

И все же удача ей слишком скоро изменила. Великой княгини Елены не стало в апреле 1538 года. Ни москвичи, ни иностранные дипломаты не сомневались: от яда. Валявшемуся в ногах у бояр восьмилетнему Грозному не удалось вымолить пощады ни боярину Овчине — его уморят в темнице голодом, — ни мамке Аграфене — ее насильно постригут в дальнем северном монастыре. Ребенку все помогало стать Иваном Васильевичем Грозным.

Белесоватый разлив воды чуть слышно сочится сквозь длинную вереницу свай. Деревянная кладка гнется под упругой струей. Мутные гребешки нехотя сплескиваются на исхоженные доски. В продернутом рябью тусклом зеркале предосенняя синева наливается свинцом, гаснет кипень изорванных облаков. Река Серая…