В силу особенностей своего характера, о чем ранее было сказано достаточно, ни в юности, ни в период пребывания в рядах л.-г. Семеновского полка, ни в годы службы в Красной Армии близких друзей у него было мало, и доверительные отношения складывались трудно и редко. Среди офицеров-семеновцев в 1914–1918 гг. не было лиц с фамилией «Голумбек». Вряд ли, учитывая свойства личности Тухачевского, находясь в Петрограде, он завел знакомства с офицерами других полков, отношения его с которыми могли бы так скоро приобрести столь доверительный характер, что он по секрету сообщал бы о своем решении перейти к большевикам. Это мог быть человек, как уже было сказано, не ангажированный какой-либо идеей, достаточно равнодушно настроенный в отношении новой власти, который, как на то, видимо, рассчитывал будущий маршал, с пониманием мог отнестись к его решению. За рубежом, как видим, весьма осведомленный Гуль знал лишь одного такого старого приятеля Тухачевского, бывшего капитана-семеновца Гонецкого. Поэтому очень вероятно, что капитан Гонецкий и капитан Голумбек — одно и то же лицо. Просто не желавший себя афишировать в этих свидетельствах, Гонецкий предпочел скрыться за псевдонимом «капитана Дмитрия Голумбека».
Судя по всему, Гонецкий не относился к числу убежденных фанатиков «белой идеи», и потому Тухачевскому, хорошо знавшему свойства личности приятеля, его нравственный и мировоззренческий настрой, и в 1918-м, и в 1936-м было легче, чем с кем- либо из других своих сослуживцев вести речь на щекотливые темы и ожидать определенного содействия в своих делах. Пожалуй, именно Гонецкий и просветил своего старого приятеля Тухачевского в том, кто из руководства РОВС имеет хорошие контакты с германскими спецслужбами и, следовательно, может помочь Тухачевскому изыскать возможность, при их содействии, устроить советскому маршалу встречу с представителями германского политического руководства. И Гонецкий назвал ему генерала Скоблина. Для проверки этих сведений Тухачевский и спрашивал у своего старого французского приятеля графа де Робьена, действительно ли Скоблин имеет хорошие связи с германскими спецслужбами.
Сведения об интересе, проявленном Тухачевским к генералу Скоблину, о встрече маршала с генералом в Париже исходили из различных источников. Даже если во всех этих сообщениях много «слухов», само многообразие такого рода свидетельств, различные их источники не позволяют усомниться в достоверности самого события. Вполне надежные источники свидетельствуют и о контактах с представителями РОВС советского военного атташе в Великобритании комкора В.К. Путны.
Что же касается сведений о подготовке свержения Сталина «красными генералами» во главе с Тухачевским, об установлении «национальной диктатуры» во главе с Тухачевским, о программе «От СССР к России», как «слухи», представленные в русских эмигрантских газетах, они не поддаются проверке. Обо всем этом подробно говорилось в книге «Сталин и его маршал».
Несомненно, однако, главное: такого рода вопросы обсуждались Тухачевским и Скоблиным. Как представитель и один из руководителей РОВС, Скоблин рассчитывал на такие действия Тухачевского и других «красных генералов» в обмен на содействие РОВС и его личное (как одного из руководителей этой организации) в налаживании контактов с германским политическим руководством при помощи германских спецслужб. И не столь существенно, соглашался ли советский маршал не условия белого генерала, делал вид, будто соглашается. Важен сам факт: он обсуждал такие условия. А то, что такое обсуждение имело место, вряд ли вызывает сомнения. В противном случае встречи с Гонецким с выходом на Скоблина оказывались заведомо бессмысленными, обреченными на неудачу, если Тухачевский не был готов обсуждать и принять указанные, несомненно, именно эти, главные и ожидаемые, условия одного из руководителей РОВС.
Впрочем, Тухачевский мог обсуждать со Скоблиным эти вопросы по тактическим соображениям, допуская в ходе обсуждения такой ход событий как возможный. Однако, похоже, даже при обсуждении этой темы со Скоблиным Тухачевский мог вообще воздержаться от прямого ответа на подобные предложения, акцентируя внимание собеседника на патриотическом аспекте ситуации. Он мог аргументировать свою позицию тем, что для России складывается крайне опасная ситуация, чреватая тяжелой войной, которая несет ей угрозу потери национальной независимости и расчленения. Во имя предотвращения такой опасности все патриотически настроенные силы должны объединиться, сдвинув, хотя бы временно, все остальные вопросы, в том числе и изменения государственного устройства страны, на задний план.
Как мне кажется, именно это просвечивается из мнения генерала фон Лампе, другого однополчанина советского маршала, который, похоже, был причастен к встрече Тухачевского с представителями РОВС в Берлине.
После гибели маршала генерал А.А. фон Лампе весьма уверенно резюмировал его жизненный и главным образом политический финал, без доли сомнения указав причину трагедии. «Тухачевский, — писал генерал, — был типичный карьерист революционного времени. Большевиком он, вероятно, не был, но и национальная Россия ему была совершенно безразлична. Ему нужна была власть, и за пять минут до ее достижения он закончил свое существование». Почему фон Лампе сделал столь безапелляционное заключение? На чем он мог его основывать? Насколько хорошо фон Лампе знал Тухачевского, знал и его настроения, в том числе идейно-политические?
Алексей Александрович фон Лампе (1885–1967), окончивший в 1913 г. Николаевскую академию Генерального штаба, с началом Первой мировой войны, т. е. с июля 1914 г., оставаясь в списках л.-г. Семеновского полка, как офицер Генштаба был прикомандирован к штабу 18-го стрелкового корпуса. Это подтверждается также списком офицеров в «боевом (фронтовом)» составе полка на 1 августа 1914 г… В нем не упоминается штабс-капитан фон Лампе. Однако в ходе кампании 1914 г. он бывал в своем полку. «10 ноября (1914 г.), — вспоминал полковник-семеновед А.А. Зайцов-1, — в Имбромовице приехал в полк наш офицер, причисленный к Генеральному штабу (в штабе XVIII корпуса) шт. — капитан фон-Лампе и впервые открыл нам глаза на общий ход событий».
Таким образом, Тухачевский появился в полку, когда фон Лампе там уже не было. Никаких сведений, ни прямых, ни косвенных, о личном знакомстве этих офицеров-однополчан не имеется, и в своем дневнике фон Лампе нигде об этом не говорит и даже не намекает на это.
Впрочем, во время приезда штабс-капитана фон Лампе в полк в ноябре 1914 г. его, скорее всего, познакомили с Тухачевским. Это делалось обычно, в общепринятом порядке знакомства с вновь поступившими в полк офицерами. Однако дополнительным поводом к знакомству могла служить также и известность, которую заслужил Тухачевский в полку и в 1-й гвардейской пехотной дивизии своим подвигом на Кжешувском мосту. К тому же молодой офицер к тому времени был известен своим повышенным интересом к оперативно-стратегическим вопросам. Кроме того, фон Лампе, несомненно, общался с офицерами своей 8-й роты, которой командовал тогда его родственник штабс-капитан В.М. Мельницкий-1. 8-я рота вместе с 5, 6, и 7-й ротами входила в состав 2-го батальона. Тухачевский начинал службу в составе 7-й роты, а затем был переведен в 6-ю. Надо полагать, фон Лампе общался со всеми офицерами 2-го батальона, а следовательно, и с Тухачевским. Но, видимо, этим и ограничилось их «знакомство». Они принадлежали к различным возрастным и должностным группам офицеров полка. В числе полковых приятелей Тухачевского, как известно, были капитан Н.Н. Гонецкий, поручики братья Толстые (Н.Н. Толстой-1 и И.Н. Толстой-2), поручик Д. Купреянов, поручик Б.В. Энгельгардт-1, прапорщик барон А.А. Типольт. Из офицеров-семеновцев старшего поколения достаточно близко знакомы были с Тухачевским капитан князь Ф.Н. Касаткин-Ростовский, штабс-капитан Р. В. Бржозовский, штабс-капитан С.И. Соллогуб. Во всяком случае, нигде на страницах своего дневника фон Лампе не упоминает о своем знакомстве с Тухачевским в дореволюционное время, в эпоху Первой мировой войны и своей полковой службы. В иных случаях, отмечая на страницах своего дневника какого-либо офицера, с которым ему прежде приходилось встречаться, он обычно, хотя бы вскользь, мимоходом, вспоминал обстоятельства этой встречи.
