Трактирщик пришел туда вместе с первыми факельщиками и, осмотрев склеп — простое кирпичное сооружение под черепичной крышей, с отдушиной наподобие окна, — надумал взобраться на его чердак. Оттуда он мог бы созерцать погребальную церемонию, множество экипажей, знать, мерцающие факелы, цветные гербы, покрытых траурными попонами лошадей, а может быть, разглядеть среди цветов и свою веточку. Там ли она? Взобраться наверх оказалось легким делом, ибо никто не интересовался сейчас живыми. Достойный Тоот залез на чердак и, конечно, лучше других видел все, что происходило и о чем дома будет расспрашивать женушка.

О, все было очень красиво и так невыразимо печально! У склепа знатные господа сняли гроб с катафалка и понесли его на плечах. (Нередко играл покойный в карты с этими господами!) В склеп могли войти лишь немногие. Впрочем, внутри церемония продолжалась недолго: шопы скоро закончили ее, так как порядком замерзли. Установили гроб. Всему конец! Последний граф Парданьский прибыл в свою вечную обитель.

Затем повернули щит с гербом: на синем фоне золотой орел в короне, с серебряным бочонком на груди.

Был орел — и нет его!.. Улетел он, унеся ввысь и весь род Бутлеров. Только на старинных саблях да на ветхих переплетах книг он продолжает тащить свою тяжелую, нелепую ношу: серебряный бочонок, которым наградил его когда-то, в незапамятные времена, король — фантазер и весельчак (тогда еще бочонки ковали из серебра). Теперь бочонки деревянные, да и нечего собирать в них на Токайской горе.

Толпа быстро рассосалась — кто туда, кто сюда; господа сели в экипажи, остальные пошли пешком, еще несколько минут толкуя о покойном.

Самыми последними уходили почтенный Будаи и секретарь покойного. Бот задержался, может быть, случайно, а старый Будаи для того, чтобы большим ключом, который он держал в руке, запереть дверь склепа.

Тогда-то, как рассказывают, и произошло то событие, слух о котором до самой революции[54] передавался из уст в уста в комитатах Земплен и Унг. Позднее революция отмела и эту легенду. До легенд ли было в такую пору, когда надлежало совершать воистину легендарные дела, когда тот самый юный гимназист из Уйхея, который некогда подбил из пращи цыплят трактирщика Тоота, вдохновлял на битвы свои редеющие полки.

Ну, раз уж пришлось упомянуть трактирщика Тоота, я расскажу об этой легенде, поскольку через него-то она и пошла гулять по свету. Впрочем, это и не его вина, так как никому не раскрывал он своей тайны, если не считать жены (впрочем, он и об этом жалеет). Тем не менее и подобной откровенности оказалось вполне достаточно, чтобы тайна перестала быть тайной.

А Тоот рассказал будто бы следующее. Когда управляющий Будаи остался наедине с Ботом у дверей склепа, Тоот все еще находился на чердаке, так как стеснялся сойти оттуда при столь большом стечении народа, и через щель видел и слышал, как почтенный Будаи, взяв секретаря за лацкан пальто и пристально глядя на него пронизывающим взглядом, угрюмо сказал:

— А знаете ли вы, господин секретарь, что ночью я открывал гроб и тела графа Бутлера в нем не оказалось?

Секретарь испуганно оглянулся вокруг и пролепетал в страхе:

— Что же там было?

— Деревянная кукла в куче песка и стружек.

— Ну, а еще?! — зловеще бросил Бот и посмотрел на старика леденящим кровь взглядом.

— На груди у куклы табличка, — тихо продолжал управляющий Будаи, — на которой написано: "Тасе!" [Молчи! (лат.)]

— Ergo tace! [Значит, молчи! (лат.)] — мрачно, с угрозой в голосе заключил секретарь.

Вот какая легенда распространилась в те времена. Но поскольку всегда находятся люди — к числу таких принадлежал и почтенный Тоот, — которые не верят, что их любимые герои, как, например, Наполеон, умирают, а между тем каждый знает, что все люди на земле смертны, то в эту малоправдоподобную сказку и верили и не верили. Узнать что-либо более достоверное было уже невозможно, потому что старый Будаи умер через три недели после похорон графа, а секретарь Бот навсегда исчез из этих краев сразу же после погребальной церемонии. Так что один бог знает, кто прав! Но после того как следующей весной Пирошка Хорват тоже продала свое борноцкое имение одному моравскому графу и покинула здешние места, да и вообще Венгрию, и даже след ее простыл, число поверивших в легенду трактирщика Тоота значительно возросло. А Тоот, покуривая свою неизменную трубку, до самой смерти тешил себя мечтой, что где-нибудь в тихом уголке большого мира живет — непременно живет! — счастливая пара, которая по воскресеньям ставит на стол два красных бокала, украшенных серебряными оленями, и, попивая из них вино, нет-нет да вспоминает его, приговаривая: "Жив ли еще добрый старый Тоот в Оласрёске?"

Долго жила эта легенда даже в кругах высшей знати, то исчезая, то возрождаясь, не получая, однако, слишком широкого распространения. Это видно из того, что гроб до настоящего времени так и не открыли (хоть и об этом был разговор).

Спит спокойно граф Бутлер, если он действительно находится в этом гробу, — мужчина, красивее которого с тех пор не было в комитате Унг. Тихое пристанище, склеп в Добо-руске, самое подходящее место для вечного сна: кругом царит молчание, исчезли и леса, не слышно больше их величавого шума. И только лягушки квакают иногда в ближних болотах:

"Прравят попы! Прравят попы!"

О книге "Странный брак"

Роман впервые печатался в 1900 г. с продолжениями на страницах "Пешти хпрлап". Много раз издавался отдельными изданиями, входил во все последние собрания сочинений Миксата, переведен на многие языки мира. В 1948 г. Миклош Дярфаш и Иштван Эркень переработали роман в одноименную пьесу, которая в том же году была поставлена в Будапеште, а в 1960 г. возобновлена в Сегеде. В 1951 г. роман был экранизирован.

Мысль о создании "Странного брака" возникла у Миксата во время затянувшегося обсуждения в парламенте законопроекта о гражданском браке (1892–1893). Ожесточенная дискуссия по этому поводу в парламенте и в прессе обнажила политическую и экономическую подоплеку притязаний католической церкви в Венгрии. Миксат безоговорочно поддерживал законопроект, который и был принят венгерским парламентом в 1894 г.

По всей вероятности, Миксат приступил к работе над "Странным браком" в 1895 г., о чем говорят две ссылки в начале произведения. Но основным поводом к завершению романа послужили дальнейшие события политической жизни Венгрии, а именно — объединение в 1900 г. либеральной партии, к которой принадлежал сам Миксат, с национальной и ее компромисс с явно клерикальной "народной партией". В этой ситуации антиклерикальный гуманистский роман Миксата прозвучал особенно остро и гражданственно.

В основу сюжета "Странного брака" легла действительная история, происшедшая в конце XVIII века, когда барон Дёри (Миксат сохранил подлинные имена основных действующих лиц) насильно женил графа Бутлера на своей дочери, и Бутлер затем в течение двадцати лет не мог добиться от церковных властей расторжения этого несчастного союза.

Миксат услышал это предание от своего коллеги, депутата парламента Дежё Берната, отец которого, Жигмонд Бернат, был другом Бутлера и присутствовал якобы при насильственной свадьбе графа. (На самом деле Ж. Бернату было тогда всего два года; но позже он действительно подружился с Бутлером, несмотря на разницу лет.) Миксат располагал также соответствующими архивными документами, однако использовал официальное изложение нашумевшего дела только в основных чертах и опирался, по существу, на ту версию, которая бытовала в народе и была навеяна либеральными идеями периода борьбы за реформы (20—30-е годы XIX в.).

Консервативная и реакционная критика встретила "Странный брак" в штыки. Цепляясь за расхождения между несущественными историческими фактами и их литературным воплощением, они ставили под сомнение право писателя на публикацию романа. Только после освобождения Венгрии роман получил полное и заслуженное признание на родине писателя.