Тысячу волов послал Сатмар императору. Император же послал в Сатмар только одного.

Дело в том, что именно в тот год император назначил в Сатмар нового губернатора. По отношению к Хорвату император проявил большую щедрость, чем ко всему комитату Сатмар: пожаловал винокуру дворянство, добавив к его фамилии постоянный эпитет "Сильваши" [Szilvasi — букв, сливовый (венг.)]: (Это-то как раз и не соответствовало истине, потому что Хорват готовил свою "Розовую" из чего угодно, только не из слив.)

Став дворянином, Хорват перестал гнать водку (занятие это уже не приличествовало его новому званию) и купил у промотавшихся графов Цобор большое имение, где и поселился со своими дочерьми, уже успевшими к этому времени подрасти.

Так старый Хорват стал богатым человеком и дворянином. Венгерское дворянское сословие в свое время было мудрым политическим учреждением, бассейном, собиравшим все, что было лучшего в целой стране.

Стоило только кому-либо снискать авторитет и уважение в той или иной области или приобрести капитал, духовный или материальный, представляющий какую-то ценность, то, будь он румын или немец, безразлично, его тотчас же включали в дворянское сословие. Девиз был один: "Впитать все сильное". Нация потому и смогла сохраниться так долго, что всякого, кто мог быть опасен для нее извне, она принимала в свое лоно. Снаружи оставались только слабые и беспомощные. Надо признать, что предки наши были умные люди. И вы, господа демократы, не плюйте на полинявшие и обветшалые старинные гербы. Это — реликвии. Из них, этих маленьких гербов, была сложена та баррикада, которая обеспечила неприкосновенность большого святого герба, того, что вы собирались однажды переделать, поправ вековые традиции и заменив их масонским духом.

Венгерское дворянство не было непроницаемой стеной, отделявшей привилегированные классы от народа; в этой стене широко были открыты ворота для всех тех, кто заслужил право войти внутрь.

Но, несмотря на все богатство Хорвата, дворяне и даже другие Хорваты — из села Бибит, из Фелыпёбогача, из Надьварада, из Петричевича, из Виксита — не любили его. Визит Хорвата к родственникам остался без ответа. Свою неприязнь они объясняли не тем, что Миклош Хорват занимался винокурением, а тем, что он сбывал свою водку обманным путем, за счет усопших; но он прибегал к такой хитрости лишь вначале, позднее его торговля шла отлично и без помощи каких-либо уловок.

Вот почему в доме Сильваши-Хорвата бывали только представители мелкого дворянства, из числа "ходивших в бекеше".[20] Но порою и их злила роскошь в доме Хорвата, и тогда они тоже отпускали колкие шутки по его адресу, на которые, впрочем, будучи человеком добродушным, он не обращал внимания.

— Ничего, — говорил старик, — дворянству, как и холодцу, нужно время, чтобы застыть.

Следует признать, что было в нем кое-что от выскочки, этакое чванство, потому что он всем обязан был только самому себе. Пришла же ему, например, в голову дурацкая прихоть переделать свой дом на манер небольшого средневекового замка. Даже если такая фантазия и не вызвала бы всеобщего возмущения, было по меньшей мере опасным делом бравировать подобными вещами после Робеспьера и Марата! И пусть возведет он башню из мрамора, пусть покроет ее серебром — все равно не то. Вот, например, в доме Берната никакой особой роскоши нет, только фасад украшен четырьмя колоннами, а все же дом многого стоит хоть бы потому, что в одной из угловых его комнат однажды проездом из Капоша почивал сам Ференц Ракоци с супругой. Больше того! Князь забыл в доме обитый медью ларец, в каких путешествовавшие магнаты возили в ту пору деньги (разумеется, пустой). Кроме того, утром, когда паковали вещи, фрейлины княгини (эти уж поистине даром ели хлеб!) Умудрились оставить в комнате корсет своей госпожи [Эти две реликвии до сих пор хранятся у Дежё Берната, сына Жигмонда Берната. (Прим. автора.)]. Удивительно, как он только сходился на ее талии, зато выше, на груди, он раздавался вширь.

Судите сами, мог ли господин Хорват построить дом, подобный тому, в котором княгиня Ракоци забыла свой корсет? Конечно, нет!

Но Хорват не смущался и корчил из себя настоящего владельца замка, поступая подобно обезьяне в доме Дёри, которая, увидев однажды, как сапожник снимает мерку с изящной ножки баронессы Маришки, тоже протянула мастеру свою лапу.

Миклош Хорват соорудил башню, подъемный мост, и, когда он бывал дома, над башней поднимали флаг с гербом Хорвата, изображавшим воловью голову. (Н-да, император Франц и тут не изменил своему обыкновению расплачиваться за тысячу волов одним!) Только все же куда красивее был герб Бернатов — на голубом поле пронзенная мечом нога!

Когда Хорват садился обедать, в замковой башне трижды трубили в рог, — словно для того, чтобы все село, заслышав этот неблагозвучный призыв, говорило: "А, у Хорватов уже суп подают". Несравненно приятнее для слуха благородный звон двухсотлетней серебряной посуды в доме Берната, особенно если он сопровождается звоном столетнего фарфора.

В Хорвате бывший профессор химии забавно уживался со средневековым феодалом, вроде тех, о которых он начитался в сказках. Поэтому он производил на всех поистине комическое впечатление. Ведь как, например, он выдал замуж свою дочь Розалию — смех, да и только!

Это была красивая, статная девушка, прямо императрица Мария-Терезия в молодости. Далеко окрест распространился слух, что за ней обещано богатейшее приданое, и женихи стали слетаться отовсюду, как шмели на мед.

Все сгорали от любопытства: кому же достанется в жены "Розовая Роза", как за глаза звали ее в "аристократическом" мире.

Заносчивый выскочка объявил, что он плюет на ранги, происхождение и богатство и выдаст свою дочь только за умного человека, который сумеет ответить на три его вопроса. Старая обезьяна! Видно, начитался сказок о том, что прежде рыцарь, добиваясь руки дочери какого-нибудь обитателя замка, должен был срубить мечом с волшебного дерева три золотых яблока.

Так вот, приехал свататься один молодой человек из Вены, слывший большим умницей; уверяли, что его ждет большое будущее, что он может стать даже канцлером. Вот какой слух предшествовал его появлению в доме Хорвата!

Ну что ж, очень хорошо! Выслушал Хорват молодого человека ласково, пригласил отобедать, пообещав сразу же после обеда дать ответ. За столом толковал он с молодым человеком о всяких не относящихся к сватовству делах. В частности, сказал ему, что в свое время тоже бывал в Вене и всегда останавливался в гостинице "Мачакер-хоф", а затем тут же рассказал, откуда получила она свое название. "Говорят, — повествовал старик, — что, когда закладывали фундамент, откопали жестяной ящик. Вырыли его, открывают, а в нем большие и маленькие мачакеры. Отсюда, сынок, и пошло название гостиницы "Мачакер-хоф".

Молодой человек слушал с серьезным и довольным видом: что ж, узнает, по крайней мере, происхождение названия. Больше ничего особенного он в рассказе старого Хорвата не заметил, подумав про себя: "Какой дурацкий анекдот". Анекдот был действительно глупый, к тому же не новый даже и по тем временам. Но господин Хорват вдруг заметно охладел к жениху, а после обеда заявил, что его дочь слишком молода и замуж ей еще рано.

— Ах, господин Хорват, сознайтесь, что это только предлог для отказа. Я чувствую, что чем-то не угодил вам. Прошу вас, скажите мне честно и откровенно, в чем истинная причина?

Старик Хорват, по старой купеческой привычке, взял гостя за пуговицу, что всегда делал, когда беседовал с кем-нибудь доверительно, и сказал:

— Видите ли, любезнейший, я в вас разочаровался. У вас нет настоящего стремления к знаниям, зато очень много зазнайства. А это значит, что вам не видать большого будущего.

— Но постойте, сударь, как вы можете ни с того ни с сего это утверждать?

— Ни с того ни с сего? Разве вы, молодой человек, знаете, что такое мачакеры? Что, покраснели? Не знаете. Никогда не краснейте, если даже чего-нибудь и не знаете. Лучше спросите. Видите пи, я и сам не знаю, что такое мачакер. Но разница между нами в том, что я обязательно постарался бы узнать, а вы — нет. Никогда не буду я делать умного лица и не стану, как вы, прикидываться, будто мне все давно известно.