Внезапно тишина была нарушена хорошо знакомым мне голосом Мехеви. Его ласковый тон сразу рассеял мой страх.

— Томмо, Тоби, кай-кай (кушать)! — обратился он к нам.

— Кай-кай! Так, да? — сказал Тоби угрюмо. — Хорошо, зажарь нас сначала, хочешь? Но что это? — прибавил он, когда появился еще один дикарь, несший большое деревянное блюдо с каким-то дымящимся мясом, как казалось по запаху; дикарь поставил блюдо у ног Мехеви.

— А, зажаренный младенец! Но я не хочу этого, что бы это ни было! Я был бы порядочным дураком, если бы дал себя разбудить среди ночи, накормить и напоить, для того, чтобы стать лакомым кусочком для шайки кровожадных людоедов! Нет, я хорошо вижу, что это за птицы, и я лучше уморю себя голодом, стану кучкой костей и хрящей, и тогда — если они подадут меня на стол — добро пожаловать! Не ешь ни кусочка из того, что они тебе тут дают! Откуда мы знаем, что это?

— Попробую, чтобы узнать, — сказал я, разжевывая кусок, который Кори-Кори как раз положил мне в рот. — Превосходная штука! Очень похожа на телятину.

— Это жареный младенец, клянусь душою капитана Кука! — вскричал Тоби в необыкновенном возбуждении. — Телятина! Почему же мы не видали ни одного теленка на острове с тех пор, как пристали? Говорю тебе, что ты набиваешь себе рот трупом какого-нибудь гаппара!

Действительно, откуда они могли достать это мясо? Я решил во что бы то ни стало допытаться: повернувшись к Мехеви, я скоро дал ему понять, что хочу, чтобы принесли свет. Когда принесли светильник, я внимательно вгляделся в миску, но не увидел ничего, кроме кусков самого обыкновенного поросенка.

— Пуарки, — воскликнул Кори-Кори, весело глядя на блюдо.

С того самого дня я навсегда запомнил, что так называется на языке тайпи свинья.

Среди всех этих новых впечатлений неделя прошла совсем незаметно. Туземцы по непонятным причинам с каждым днем увеличивали свое внимание к нам. Их обращение с нами было безупречно. Конечно, думал я, они не поступали бы так, если бы хотели нам зла. Но почему такая подчеркнутая заботливость? Что могут они ждать от нас в ответ? Кроме того, несмотря на доброе отношение, которое мы встретили, я слишком хорошо знал изменчивость настроения туземцев, чтобы не мечтать о бегстве из этой долины и не чувствовать над собою угрозы смерти, которая чудилась мне под этой приветливой внешностью. Но мечта тронуться с места была неосуществима — я все еще продолжал хромать. Положение моей ноги серьезно удручало меня, так как, несмотря на все местные лекарства, оно все ухудшалось и ухудшалось. Меня это беспокоило тем более, что я не понимал ни причины, ни характера заболевания. Я уже отказался от всякой надежды на выздоровление и предался самым мрачным мыслям. Ни дружеские утешения моего товарища, ни трогательные заботы Кори-Кори, ни даже ласковое внимание Файавэй не могли рассеять уныния, охватившего меня.

Однажды утром, когда я лежал на циновке, погруженный в грустные мечты, Тоби, который за час до этого ушел, вдруг поспешно вернулся и с большой радостью сказал мне, чтобы я развеселился и успокоился: он предполагал, судя по поведению туземцев, что к берегу приближаются лодки.

Эта новость подействовала на меня магически. Наступил час нашего спасения! Вскочив с циновки, я сам скоро убедился, что происходит что-то необычное. Доносились крики — «боти! боти!» (лодки, лодки), сначала слабые и далекие, затем все ближе и громче, пока они не были подхвачены кем-то, взобравшимся на кокосовую пальму уже совсем близко от меня. Он повторил их в свою очередь; его весть подхватили в соседней роще, и крики начали постепенно замирать вдали: таким путем новость, пришедшая с берега, проникла в самые отдаленные места долины. Это был голосовой телеграф местных жителей; при его помощи известие в несколько минут проходило от моря до отдаленнейших жилищ — расстояние по меньшей мере в восемь или девять миль. В данный момент телеграф действовал вовсю: одни известия следовали за другими с непостижимой быстротою.

При каждом свежем известии островитяне выражали живейший интерес и удваивали энергию, с которой они начали собирать плоды для продажи ожидаемым посетителям. Одни сдирали шелуху с кокосовых орехов, другие, взобравшись на хлебные деревья, сбрасывали плоды вниз своим товарищам, собиравшим их в кучи. Некоторые быстро двигали пальцами, плетя из листьев корзинки для складывания плодов.

В это время происходили и другие приготовления. Там стоял высокий воин, чистя свое копье куском старой таппы или прилаживая листья пояса вокруг талии; а тут молодая девушка украшала себя цветами. И как бывает во всех частях света во время спешки и смятения, многие просто непрерывно суетились и совались повсюду, ничего не делая и мешая другим.

Мы никогда раньше не видели островитян в таком хлопотливом и возбужденном состоянии, и это, несомненно, доказывало, что события, подобные сегодняшнему, происходили редко. Когда я подумал о том, сколько еще пройдет времени, прежде чем опять появится случай бежать, мне стало бесконечно жаль, что у меня нет сил воспользоваться этой первой возможностью.

Из того что мы могли понять, было ясно, туземцы очень боятся опоздать к прибытию лодок и не сделать нужных приготовлений. Слабый и хромой, я все же отправился бы с Тоби тотчас, если бы Кори-Кори не только не отказался взять меня, но и не выказал бы решительного сопротивления нашему намерению оставить дом. Остальные островитяне были также против наших планов и казались опечаленными и удивленными принятым мною решением. Я ясно видел, что хотя мой слуга старался скрыть, что удерживает меня от попыток двинуться, он тем не менее решил препятствовать осуществлению моего желания. Мне показалось, что в этом случае (как часто это бывало впоследствии!) он исполнял приказания какого-то другого лица.

Тоби, который решил сопровождать островитян, как только они будут готовы отправиться, и который поэтому не проявлял такого волнения, как я, теперь заявил мне, что мои надежды достигнуть берега вовремя и воспользоваться той возможностью, которая там может предоставиться, — неосуществимы.

— Разве ты не видишь, — говорил он, — туземцы и те боятся опоздать. Разве ты поспеешь за нами? Я бы сам побежал вперед, если бы не опасался, что слишком большая стремительность вызовет их подозрения и разрушит все надежды на освобождение. Если ты попытаешься казаться спокойным и равнодушным, ты успокоишь их подозрения, и я не сомневаюсь, что тогда они позволят мне идти с ними на берег, предполагая, что я иду только из любопытства. Если мне удастся пробраться к лодкам, я дам знать о положении, в котором тебя оставил, и тогда могут быть приняты нужные меры для нашего побега.

Я не мог не согласиться с его доводами, и так как туземцы уже закончили свои приготовления, я с живейшим интересом следил, как будет встречено намерение Тоби. Как только они поняли, что я собираюсь остаться, они не стали возражать против его предложения и даже встретили его с радостью. Их странное поведение немало удивило меня и придало последующим событиям еще большую таинственность.

Островитяне поспешно шли по дороге, ведущей к морю. Я горячо пожал руку Тоби и дал ему мою соломенную шляпу для защиты от солнца, так как свою он потерял. Он торжественно обещал мне вернуться, как только лодки отвалят от берега, и через несколько минут исчез за поворотом.

Вскоре по дороге прошли последние отставшие туземцы, и крики тех, кто шел впереди, замерли вдали. Часть долины, в которой находился наш дом, казалась совсем покинутой обитателями, остались только Кори-Кори, его престарелый отец и несколько дряхлых стариков.

Перед заходом солнца островитяне начали понемногу возвращаться с берега, и среди них, когда они приближались к дому, я старался различить фигуру моего товарища. Но они проходили мимо один за другим, и я не видел его. Предполагая все же, что он скоро появится, я терпеливо ждал, что он вернется вместе с прелестной Файавэй. Наконец, я увидал старую Тайнор и следом за ней девушек и юношей, которые обычно жили в ее доме. Но с ними не пришел мой товарищ, и, предчувствуя беду, я стал настойчиво добиваться причины его запоздания.