Остров Эйлса-Крейг, огромный утес около мили в окружности, находится в восьми милях от берегов Эршира. Тысячефутовый конус высится среди моря, одинокий, как найденыш, и презрительный, как пирамида Хеопса. Но подобно разбитому черепу Голиафа, эту надменную вершину венчает покинутый замок, и под разрушенными сводами клубятся туманы, словно смутные призраки, теснящиеся в мозгу какого-нибудь обезумевшего гения, который и в своем падении лелеет лишь возвышенные думы.

Когда «Скиталец» приблизился к острову, и преследователь и преследуемый превратились рядом с этим массивом в ореховые скорлупки. Клотик «Скитальца» на девятьсот футов не доставал до фундамента развалин на вершине утеса.

Пока корабли еще находились в тени острова и она омрачала лица всех моряков, в настроении Поля произошла внезапная перемена. Он перестал отдавать властные приказы. Вдохновение, которое горело в его глазах, угасло. Вскоре он распорядился прекратить погоню. Повернув, они пошли на юг.

— Капитан Поль, — сказал немного погодя Израиль, — мне непонятно, почему вы перестали гнаться за этим купцом. Но, вероятно, дело в том, что он заманивал нас слишком глубоко в залив.

— К черту купца! — воскликнул Поль. — Я повернул не потому, что испугался его или короля Георга. Меня заставил повернуть вон тот владыка.

— Владыка?

— Ну да. Морской владыка. Вон тот — Эйлса-Крейг.

На следующий день у берегов Ирландии, неподалеку от Каррикфергеса, рыбачья шхуна, введенная в заблуждение квакерским видом неизвестного судна, доверчиво к нему приблизилась. Ее команда была взята в плен, а сама она потоплена. От рыбаков Поль узнал, что большой корабль, стоящий на рейде, — это двадцатипушечный корвет «Дрейк». После чего он приказал повернуть, твердо решив снова побывать здесь в эту же ночь и атаковать корвет.

— Да неужто, капитан Поль, — спросил Израиль, когда на закате они вновь повернули к ирландскому берегу, — да неужто, сэр, вы прямо так и полезете к ним в пасть? Почему бы не подождать, пока он выйдет в море?

— А потому, желтогривый мой лев, что я намерен сыграть свадьбу с этой красоткой сегодня же ночью. Родня невесты против этого брака, и значит, ее следует похитить безотлагательно. А ведь она весьма стройна, если поглядеть на нее в трубу, не так ли? О, как я прижму ее к своему сердцу!

Поль вошел на рейд в открытую, как друг, и, убрав часть парусов, неторопливо приблизился к «Дрейку»: якорь готов был упасть на дно, а абордажные крючья — впиться в борт корвета. Однако ветер был слишком силен и якорь бросили с опозданием. «Скиталец» остановился на расстоянии трех бросков сухаря от ничего не подозревающего противника, который, как ему казалось, видел перед собой всего лишь мирного купца из Канады с грузом безобидных бревен.

— Свадьбу придется немного отложить, — прошептал Поль, убедившись, что его план не удался.

Он с дерзкой невозмутимостью осматривал палубы врага и хладнокровно ответил самым дружеским тоном на оклик вахтенного офицера, а затем приказал выбрать якорную цепь, словно его якорь не забрал, и пошел назад в море, рассчитывая тут же вернуться и все-таки осуществить задуманный ранее маневр, заняв выигрышную позицию, — он намеревался внезапно поставить «Скитальца» бортом против носа «Дрейка» так, чтобы все палубы корвета оказались открытыми для его огня. Но ему вновь помешал ветер. На этот раз налетел снежный шквал, и Поль был вынужден отказаться от своего плана.

Вот так, храня притворно мирный вид и не внушая подозрений, Поль, словно незримый дух, подошел в вечернем сумраке к берегу и даже на мгновение встал на якорь возле английского военного корабля — бросил якорь, ответил на оклик, оглядел противника, взвесил положение, принял решение и удалился, не вызвав ни у кого ни малейшей тревоги. А ведь он собирался разнести «Дрейка» в щепы, пустив в ход цепные ядра.[74] Вот так смертоносный враг — если только он хитер — может втихомолку проникать в человеческие гавани и сердца. И если он в конце концов так же незаметно исчезнет, не причинив вреда, то останавливает его не пробудившаяся совесть, а лишь осторожность. Наутро ни единый обитатель Каррикфергеса даже не подозревал, что ночью близ него прошел дьявол в шотландском колпаке.

Трудно найти другое такое сочетание цареубийственной дерзости и старческой осторожности, каким отмечены многие хищные предприятия Поля. Именно это соединение, казалось бы, несоединимых качеств позволило ему занять место в ряду великих воинов.

К рассвету буря улеглась. Солнце застало «Скитальца» на середине Северного пролива, там, где он переходит в Ирландское море. И величественные горы Англии, Шотландии и Ирландии, вздымающиеся над травянисто-зеленой водой, были видны отсюда все вместе и так же ясно, как в Нью-Йорке из треугольного Парка видны ратуша, собор Святого Павла и особняк Асторов.[75] Три королевства, насколько хватал глаз, были покрыты снегом.

— Видишь, Желтогривый, — заметил Поль с усмешкой, — они выкинули белый флаг, трусливые негодяи! И пока белый флаг укрывает эти холмы, мы посетим Уайтхейвен, любезный друг. Я обещал побывать там прежде, чем совсем покину эти края. Израиль, дружок, я собираюсь сам сойти на берег и приложить свою собственную руку к тому, что произойдет. Тебе когда-нибудь приходилось иметь дело с клиньями?

— Я не раз загонял клинья в бревна, — ответил Израиль. — Но это было до того, как я стал моряком.

— Ну что ж! Коли ты умел загонять клинья в бревна, то сумеешь загонять их и в пушки. Тебя-то мне и нужно! Убери свою трубу, сходи к плотнику, возьми у него сотню клиньев, сложи их в ведро вместе с молотком и принеси все это мне.

К вечеру показался маяк на большом мысу Сент-Бис, неподалеку от Уайтхейвена. Однако ветер настолько спал, что Полю не удалось добраться до места в намеченный час. Он рассчитывал высадиться и совершить все, что было задумано, еще до рассвета. И все же, несмотря на столь значительное опоздание, он не отказался от своего плана, так как второго такого случая ему представиться уже не могло.

Приближалась полночь; «Скиталец», ловя парусами слабый бриз, неторопливо подходил к Уайтхейвену, и Поль велел Израилю подать ему ведро для последнего осмотра. Некоторые клинья показались ему великоваты, и он распорядился немного обточить их напильником. Затем он осмотрел фонари и горючие материалы. Подобно Петру Великому, он вникал в мельчайшие подробности, не утрачивая способности руководить всем предприятием. Но и самый придирчивый осмотр не может предохранить против небрежности подчиненных. Самые проницательные глаза не способны видеть то, что происходит за спиной. Как мы убедимся, во время приготовлений к высадке в Уайтхейвене осталось незамеченным весьма существенное упущение.

В ту эпоху в городе под защитой фортов обитало шесть-семь тысяч человек.

В полночь Поль Джонс, Израиль Поттер и двадцать девять матросов на двух шлюпках переправились на берег, чтобы напасть на шесть-семь тысяч обитателей Уайтхейвена. Грести им пришлось долго. Весь путь был проделан в гробовой тишине. Не было слышно ни единого звука, и лишь весла скрипели в уключинах. В непроглядной тьме виднелись только два маяка у входа в гавань. Сквозь безмолвие и мрак две тяжело нагруженные шлюпки проскользнули в порт, точно два таинственных кита из Ледовитого океана. Когда шлюпки подошли к молу, матросы уже различали лица друг друга. Занимался день. Еще немного, и в порту засуетятся такелажники и другие корабельные мастера. Но пусть их!

Тогда, как, впрочем, и теперь, Уайтхейвен торговал углем. Город опоясан шахтами; город стоит на шахтах; корабли бросают якоря над шахтами. Источенная шахтами земля там подобна сотам; подземные галереи тянутся под морским дном на две мили. Когда рухнули наиболее древние выработки, многочисленные дома были поглощены землей, словно во время землетрясения, и поднялась паника, точно как в 1755 году в Лиссабоне.[76] Вот какой зыбкой и коварной была земля под городом, на который намеревался напасть разбойник, вышедший из его чрева, как и уголь.