Он с трудом оторвался от ее губ. Тяжело дыша, он запустил руку ей в волосы и потом оттянул голову назад, заставляя смотреть прямо ему в глаза.

— Черт возьми, Лаура, я хочу знать правду! Ты моя должница. Так почему? Почему ты выбрала меня? Если ты не знала, кто я такой, то причина не может быть в деньгах или титуле. Совершенно очевидно, что у тебя не было недостатка в потенциальных мужьях. Если ты верила тому, что сказала моя мать, то могла выйти за любого мужчину из Ардена и унаследовать это проклятое место. — Поцелуй сорвал с его лица маску легкой насмешливости, обнажив яростную страсть и боль. — Почему именно я?

Она вызывающе посмотрела на него, ее глаза были полны слез.

— Потому, что я хотела тебя! Я увидела тебя в лесу и захотела, чтобы ты стал моим!

Он замер, почти не дыша. Потом покачал головой, в его глазах отразилась беспомощность.

— Никто не смеет обвинять меня в том, что я не даю леди того, что она хочет.

На этот раз, накрыв губами ее рот, Стерлинг всем весом навалился на Лауру. Они упали в постель, их рты сплелись в клубок яростного удовольствия. Стерлинг отшвырнул ногой одеяло, которое разделяло их напряженные тела, и Лаура вцепилась в него, выпуская наружу собственный голод желания. Может быть, он и не был ее Николасом, но он и незнакомцем тоже не был. Он был ее мужем. И он имел полное право приходить к ней в постель, так же, как она имела полное право принимать его там, даже если это означало блуждания в темном и опасном лесу, где удовольствие могло стать даже большей опасностью для ее души, чем боль.

Лаура не сомневалась, что настолько исчерпала его терпение, что не заслужила ничего, кроме грубого и быстрого совокупления, но даже лихорадочное нетерпение не могло заставить Стерлинга проявить к ней невнимательность. Стаскивая с нее через голову ночную рубашку, он покрывал ее ставшую очень чувствительной шею горячими и влажными поцелуями. И не успела она перевести дух, как оказалась обнаженной в его объятиях. Она даже не знала, что случилось с ее рубашкой, да и его рубашкой тоже. Она только понимала, что, наконец, может свободно прижаться губами к его груди, провести языком по упругим волоскам, усеивавшим податливые мускулы. Его золотистая кожа была на вкус столь же восхитительной, что и на вид, если не больше.

Пламя свечки затрепетало и погасло, окуная их в кокон тьмы, где единственным ощущением оставался грубый бархат его рук. Он снова сжал ее губы своими, и дикое, сладострастное безумие заставило ее выгнуться навстречу ему, чтобы ноющие от желания груди оказались в его ладонях.

Продолжая доставлять ей удовольствие глубокими и одурманивающими поцелуями, Стерлинг стал водить пальцами по ее соскам, пока их не начало покалывать и они не стали увеличиваться. В тот момент, когда Лаура поняла, что не сможет вынести больше ни секунды этой сладкой муки, он перенес свои поцелуи с губ на ее правую грудь и стал ласкать затвердевший бутон кончиком языка, а затем взял ее полностью влажным и горячим ртом и стал посасывать. Лаура сжала дрожащие бедра, потрясенная волнами дрожи, которые проходили между ними. Это было, почти как если бы он прикасался к ней там.

А потом он сделал и это.

У нее перехватило дыхание, когда его длинные узкие пальцы скользнули под ее влажные завитки. Ему даже не потребовалось просунуть колено между ее бедер, чтобы раскрыть их. Достаточно было искусного прикосновения кончика пальца к пульсирующей жемчужине, скрытой в соцветии этих завитков. Ее бедра разошлись в стороны, и Стерлинг перекатился на бок, прижав одно из них собой, чтобы она уже не смогла закрыться, даже если бы захотела.

Хотя закрываться она не желала совершенно определенно.

Пока ее нога была зажата его весом, его рука стала проделывать с ней разные дьявольские вещи, лаская, массируя и поглаживая, пока ее не затопило ослепляющее желание.

Большую часть жизни Стерлинг провел, получая удовольствие и не давая ничего взамен. Хоть он, конечно, и заработал репутацию искусного любовника, он всегда точно отмерял каждый поцелуй и был соразмерно нежен в зависимости от того, что мог получить за свои старания. Но с Лаурой ему было достаточно лежать рядом с ней в темноте и смотреть, как по тонким чертам ее лица проходят вспышки экстаза, распалять поцелуями кремовую кожу ее груди и глотать каждый вздох, который сходил с ее сочных губ.

— Пожалуйста, — выдохнула она прерывающимся шепотом, даже не зная точно, о чем именно просит. — О, пожалуйста …

Но Стерлинг знал. И единственное, чего хотел, это выполнить ее просьбу.

Он потянулся вниз, желая освободиться от брюк, ставших убивающе тесными. Никогда раньше у него не было причин жалеть о размере собственного тела, но когда он скользнул между стройных бедер Лауры, то испытал момент настоящего беспокойства.

Приподнявшись на локтях, он обхватил ладонями ее лицо.

— Будет больно, — хрипловато произнес он, — но клянусь, я делаю это не для того, чтобы тебя наказать. И если ты этому не веришь, я остановлюсь прямо сейчас.

Она с минуту обдумывала его слова.

— Это будет больнее для тебя, чем для меня?

Он издал беспомощный смешок.

— Боюсь, что нет. Но обещаю, я сделаю все, что смогу, чтобы тебе было как можно легче.

Она медленно кивнула и облизнула пересохшие губы.

Лаура поверила его словам, но все равно для нее стало шоком, когда он погрузился в богатый нектар, вызванный в ее теле его искусными прикосновениями. Он был горячим, гладким и очень твердым, идеально дополняя ее податливую мягкость. Он скользил вверх и вниз между сбрызнутыми росой лепестками, и очень скоро она начала стонать и извиваться под его телом, балансируя на грани безумия.

Чтобы столкнуть ее с этой грани, потребовалась совсем малость. Лаура схватилась за Стерлинга, беспомощно кувыркаясь на дрожащей волне экстаза. Волны меньшего размера все еще прокатывались в глубине ее матки, когда он снова качнул бедрами, на этот раз глубоко войдя внутрь нее.

Лаура вцепилась ногтями в его гладкую спину, сдерживая крик.

— Мы только на полпути домой, дорогая. Прими меня, — попросил он, целуя дорожки слез на ее щеке. — Прими меня всего целиком.

Несмотря на боль, Лаура не могла сопротивляться такой ласковой просьбе. Обхватив ногами его талию, она спрятала лицо у него на шее и, выгнувшись, прижалась к нему. Стерлинг усиливал давление, пока каждый пульсирующий дюйм не оказался в глубине ее тела.

Память снова подвела Стерлинга. Сколько бы он ни старался, но так и не смог вспомнить лица ни одной женщины, с которой он когда-либо занимался любовью. Была только Лаура — под ним и с ним, омывающая его волнами своего нежного юного тела.

Он начал двигаться взад и вперед, медленными, глубокими, волнообразными толчками, словно собирался посвятить этому священному акту всю ночь. Он брал ее раз за разом, пока не перестал осознавать, что когда-то они не были единым целым, пока волны сладострастной дрожи не начали пронизывать ее с головы до пят, пока она не вжалась пятками ему в спину и не простонала "О, Никки" ему прямо в ухо.

Стерлинг остановился, наполовину войдя в нее. Глаза Лауры распахнулись.

Он посмотрел на нее сверху вниз, его сильное тело подрагивало от сдерживаемого напряжения.

— Я бы очень попросил никогда так меня не называть.

Она посмотрела на него, ее дыхание было частым и прерывистым.

— А как, ты считаешь, я должна тебя называть? Ваша светлость?

На какое-то мгновение Стерлинг испугался, что может улыбнуться.

— При данных обстоятельствах, думаю, "мой лорд" будет вполне достаточно.

Он с силой прижался к ее губам, пресекая все возможные возражения с ее стороны. Его бедра снова пришли в движение, устанавливая такой яростный ритм, что, казалось, он предназначен для того, чтобы они оба забыли свои имена.

Было уже слишком поздно, когда Лаура поняла, что была неправа. Она действительно могла закричать. И если бы Стерлинг не перехватил ее крик, прижавшись губами к ее рту, она мог бы разбудить не только весь дом, но и всю деревню. У нее вырвался гортанный стон, все тело напряглось и стало таким же твердым, что и та часть Стерлинга, что находилась внутри ее тела.