Склонившись над письменным столом, он рассматривал промокательную бумагу на пресс-папье.

— Пользовались недавно, — проговорил он. — Зеленые чернила. В чернильнице на столе чернила высохли, да к тому же — синие.

Над камином висело небольшое зеркало. Поднеся к нему пресс-папье, они вдвоем с Фоксом принялись изучать отражение.

Аллейн переписал обрывки слов на листок бумаги, осторожно вытащил из пресс-папье тот кусок промокашки, на котором отпечаталось письмо, и поставил пресс-папье на место.

— Этим серьезно займутся эксперты, но я тоже ради спортивного интереса попытаюсь разобраться. Как думаете, дружище, стоит?

— На вашем месте я бы попробовал, мистер Аллейн.

— Пожалуйста, пойдите поищите Флоренс, а я пока тут займусь этим посланием.

Фокс вышел. Аллейн положил копию на стол и стал в нее всматриваться.

По правилам метод расшифровки и восстановления текстов, отпечатанных на промокательной бумаге, состоит в том, что измеряют ширину букв и промежутки между ними, рассчитывают количество недостающих знаков и путем подбора получают первоначальный текст. Но бывают люди с особым даром, интуиция которых позволяет им быстро прочесть текст, невзирая на пропуски, и предвосхитить таким образом результаты научного исследования. Когда Аллейн чувствовал себя в форме, он мог похвастаться такими способностями и сейчас собирался применить их на деле. Не позволяя себе задуматься, он быстро вписал в текст буквы и критически оценил результат. Затем открыл папку Ричарда Дейкерса, нашел там копию рукописи «Бережливость в раю». Быстро пролистав страницы, он наткнулся на пометки в тексте, сделанные зелеными чернилами и тем же почерком.

— Мисс Флоренс Джонсон, — объявил Фокс, открыв дверь, и встал в стороне с видом большой охотничьей собаки, честно принесшей хозяину добычу. Вошла Флоренс. В ее облике что-то напоминало встревоженную курицу.

Аллейн увидел маленькую расплывшуюся женщину с бледным заплаканным лицом и волосами, выкрашенными так безжалостно, что они скорее стали походить на парик цвета воронова крыла! Ее внешность была типичной для простолюдинок Ист-Энда, и от нее просто разило кулисами.

— Расскажите старшему инспектору, — попросил Фокс, — все, что говорили мне. Не волнуйтесь.

— Проходите, садитесь, — заговорил Аллейн. — И успокойтесь. Мы вас не задержим долго.

По Флоренс было заметно, что она бы предпочла стоять, но, согласившись на компромисс, присела на кончик стула, который подвинул ей Фокс.

— Для вас это большое горе, — произнес Аллейн.

— Да, — туповато ответила Флоренс.

— И я уверен, вы хотите, чтобы все выяснилось, как можно скорее и без всякого шума.

— Все и так ясно. Разве нет? Она умерла. Что может быть яснее.

— Что умерла, это, безусловно, ясно. Но видите ли, наша работа в том и состоит, чтобы выяснить, почему она умерла.

— Даже если вы и не видели, как это случилось, все равно это ясно как день. Если, конечно, читать умеете.

— Вы имеете в виду баллончик с ядом?

— Ну не духи же, — развязно заметила Флоренс. — Их ведь наливают во флаконы, — она посмотрела на Аллейна и ее настроение, казалось, изменилось, губы задрожали и ей пришлось их плотно сжать. — Не очень-то все это было приятно, — сказала она. — Видеть то, что мне довелось. Найти ее в таком виде. Можно было бы меня оставить в покое.

— Если будете умницей, то скоро мы так и поступим. Вы давно у нее работаете?

— Чуть не тридцать лет.

— Значит, вы хорошо ладили?

Флоренс не отвечала. Аллейн молча ждал. Наконец она сказала:

— Я знала ее характер.

— Вы ее любили?

— Хорошая она была. Пусть другие думают что хотят, а уж я знала ее. Насквозь. Она ни с кем так не говорила, как со мной. Хорошая она была.

Аллейн подумал, что отчасти это выражение чувств объясняется традиционной данью памяти умерших, и сказал:

— Флоренс, я буду с вами совершенно откровенным. Предположим, что это не несчастный случай. Хотели бы вы узнать правду?

— Нечего намекать, что она специально это сделала. Никогда бы она на это не пошла! Это не для нее. Никогда!

— А я говорю не о самоубийстве.

Несколько мгновений Флоренс смотрела на Аллейна. Губы ее, небрежно, но ярко накрашенные, сузились в тонкую красную ниточку.

— Думаете, убийство? — решительно проговорила она. — Это меняет дело.

— Тогда вы захотели бы узнать правду, да? — проговорил он.

— Да, — ответила она, быстро облизнув кончиком языка губы.

— И мы хотим. Инспектор Фокс уже задавал вам этот вопрос, но я хочу спросить еще раз. Я хочу, чтобы вы рассказали как можно подробнее обо всем, что помните с того момента, как мисс Беллами оделась к приему, до того, когда вы вошли сюда и нашли ее — ну, так, как вы ее нашли. Давайте начнем с приготовлений к приему, ладно?

Разговаривать с Флоренс было трудно. Видимо, из-за того, что ее переполняло то ли возмущение, то ли обида, каждое ее слово приходилось буквально вытягивать. Она вспомнила, что после ленча мисс Беллами отдыхала. Флоренс вошла к ней в половине пятого. Тогда ей показалось, что все как обычно.

— А утром ее ничто не огорчало?

— Нет, — пробормотала Флоренс и, помолчав, добавила: — Ничего существенного.

— Я спрашиваю только потому, — пояснил Аллейн, — что в ванной стоял флакон с нюхательными солями. Вы ей давали его сегодня?

— Утром.

— А что случилось утром? Потеряла сознание?

— Перенервничала.

— По какому поводу?

— Не могу сказать, — и ее рот захлопнулся, как мышеловка.

— Хорошо, — терпеливо продолжал Аллейн. — Давайте поговорим о приготовлениях к приему. Вы ей делали маску?

— Верно, — она уставилась на него.

— А что она вам говорила, Флоренс?

— Ничего. С этой дрянью на лице нельзя говорить. Невозможно.

— А потом?

— Она накрасилась и оделась. Пришли два джентльмена, и я ушла.

— Наверное, мистер Темплетон. А еще кто?

— Полковник.

— Кто-нибудь из них приносил пармские фиалки?

Она непонимающе смотрела на него:

— Фьялки? Какие? Нет. Она терпеть не могла фьялки.

— На столе лежит букетик.

— Я и не заметила, — сказала Флоренс. — Не знаю я ничего об этих фьялках. Не было их, когда я уходила.

— Ну, и когда вы снова увидели ее?

— На приеме.

— Теперь расскажите об этом.

Несколько секунд Аллейну казалось, что она не проронит ни слова. Никогда еще ему не приходилось видеть столь невыразительного лица. Но она все же начала говорить, будто ее включили. Рассказала, что не все время находилась с хозяйкой, а в начале приема сидела с миссис Пламтри наверху в своей маленькой гостиной. Услышав удар гонга, они спустились, чтобы участвовать в процессии. Когда торжественные речи подошли к концу, Старая Нинн вдруг ляпнула про свечи. Беспристрастно пересказав всю сцену, Флоренс от себя добавила только, что Старая Нинн и в самом деле очень стара и иногда забывается.

— Ведь надо же, сказать такое про пятьдесят свечей, — мрачно заметила она. Это был единственный комментарий, который она себе позволила.

После выходки Нинн, Флоренс, как понял из ее рассказа Аллейн, сообразила, что хозяйка вне себя и может ее позвать в любую минуту. Поэтому она вышла в холл. Мимоходом она слышала, как мисс Беллами разговаривала с мистером Темплетоном и как он просил ее не пользоваться духами. До сих пор в повествовании Флоренс эмоций было не больше, чем при чтении списка продуктов от бакалейщика, но тут Аллейну показалось, что она начала хитрить. Посмотрев искоса на старшего инспектора, она смешалась и замолчала.

— Так, пока все совершенно ясно, — проговорил Аллейн. — А дальше мисс Беллами и няня — миссис Пламтри — вместе поднялись наверх?