— Ну и гадость! — произнес он. — Где больная?

С площадки лестницы слышался неузнаваемый, голос Чарльза:

— Харкнесс! Харкнесс!

— Идет! — крикнул в ответ Уорэндер и вывел тяжело дышавшего доктора из комнаты. Ломая руки и безумно озираясь на стоявших в полном молчании гостей, Флоренс последовала за ними.

— Может, еще потребуется лед, — проговорил Гантри и, взяв ведерко, направился вверх по лестнице.

Собравшиеся остались стоять в неизвестности.

В комнате Мэри Беллами были открыты все окна. Вечерний ветерок шевелил занавески и колыхал ряды тюльпанов. Доктор Харкнесс стоял на коленях перед морем пены из красного шифона, откуда, как жерди, торчали две ноги в туфлях на высоких каблуках и две обнаженные руки, стиснутые пальцы которых сверкали от бриллиантов. Бриллианты усеивали неподвижную грудь и блестели в прядях растрепанных волос. Одна оборка красного шифона прикрывала лицо, и это было к лучшему.

Доктор Харкнесс снял пиджак. Его мокрая от растаявшего льда рубашка прилипла к спине. Он прижал ухо к скоплению бриллиантов на красном шифоне. Потом выпрямился, приподняв закрывающую лицо оборку, пристально всмотрелся, снова закрыл лицо и встал на ноги.

— Боюсь, ничем нельзя помочь, — произнес он.

— Но надо же что-то делать. Неужели вы не понимаете? Надо! Попытайтесь. Что-нибудь. Бога ради, попытайтесь! — умолял Чарльз.

Своей четкой походкой, по-военному расправив плечи, к Харкнессу подошел Уорэндер и минуту смотрел на лежащее перед ним тело.

— Скверно, — проговорил он. — Придется это выдержать, так?

Чарльз сел на кровать и потер веснушчатой рукой подбородок.

— Я просто не в силах поверить, что такое могло случиться, — заговорил он. — Это у меня перед глазами! Это случилось! А я не могу поверить.

Флоренс громко разрыдалась. Доктор Харкнесс повернулся к ней:

— Вы Флоренс, да? Так будьте умницей, возьмите себя в руки! Вы застали ее в таком состоянии?

Флоренс кивнула и, рыдая, добавила что-то неразборчивое.

— А она была… — Харкнесс взглянул на Чарльза. — В сознании?

— Не узнала меня. Не говорила, — ответила Флоренс и опять разрыдалась.

— Окна были раскрыты?

Флоренс покачала головой.

— Вы раскрыли их?

Она опять качнула головой:

— Я не сообразила. Я была так напугана… Я не подумала…

— Я открыл окна, — сказал Чарльз.

— Перво-наперво, что надо было сделать, — пробормотал Уорэндер.

Гантри, который, с тех пор как вошел, неподвижно стоял у двери, присоединился к остальным.

— Но в чем дело? — спросил он. — Что же случилось?

— Совершенно ясно, — нетвердо ответил Уорэндер. — Она пользовалась здесь этой проклятой штукой. Я же только сегодня утром говорил, что это опасно.

— Какой штукой?

Уорэндер наклонился. Аэрозольный баллон с пестицидом лежал на полу рядом с судорожно стиснутой правой рукой. Из него вытекала струйкой темная жидкость, оставляя на ковре пятна.

— Этот, — ответил Уорэндер.

— Лучше не трогайте его, — резко сказал доктор Харкнесс.

— А что?

— Лучше оставить его там, где он лежит, — доктор взглянул на Гантри. — Это какой-то из этих проклятых инсектицидов. Для растений. Вся жестянка с надписями о мерах предосторожности.

— Я говорил ей, — повторил Уорэндер. — Посмотрите сюда.

— Я же сказал, не трогайте его.

Уорэндер выпрямился. Кровь прилила к его лицу.

— Простите, — произнес он, а потом добавил. — А почему нельзя?

— Уж слишком вы решительно действуете руками. Я весь до черта промок и замерз.

— Вы были пьяны. А это лучший способ. Из опыта знаю.

Оба обиженно смотрели друг на друга. Потом доктор Харкнесс взглянул на Чарльза, который, согнувшись вдвое, сидел на кровати и держался за грудь. Подойдя к нему, доктор спросил:

— Вам плохо?

Тимон Гантри положил руку на плечо Чарльза:

— Давайте я отведу вас к вам в комнату, старина. Это рядом, да?

— Да, — ответил доктор Харкнесс. — Но не сейчас. Подождите минуту. Сначала другое, — он повернулся к Флоренс. — Вы знаете, где мистер Темплетон держит свои таблетки? Принесите их, пожалуйста. И захватите аспирин. Побыстрее только.

Флоренс отправилась в гардеробную. Доктор присел на кровати рядом с Чарльзом и взял его запястье.

— Спокойнее! — произнес он и, посмотрев на Гантри, попросил немного бренди.

— Я знаю, где взять, — сказал Уорэндер и вышел.

— А как быть с толпой внизу? — спросил Гантри.

— Подождут, — ответил доктор, все еще держа запястье Чарльза. Потом он отпустил его руку, положил ее на колено и прикрыл сверху своей. — Через минуту мы уведем вас отсюда. Предоставьте все заботы другим. Скверная штука.

— Я не могу… — начал Чарльз, дыша прерывисто и со всхлипами. — Я не могу…

— Не старайтесь сейчас разобраться. Пока не надо. А вот и Флоренс. Хорошо. Теперь одну таблетку.

Он дал Чарльзу лекарство. Возвратился Уорэндер с бренди.

— Это поможет, — сказал Харкнесс.

Все в молчании ждали.

— Мне лучше, — наконец проговорил Чарльз.

— Прекрасно. Теперь мы вас с двух сторон поддержим. Спокойнее. Только ложитесь, Чарльз, ладно?

Чарльз кивнул. Потом, заметив, что к нему подходит Уорэндер, произнес очень твердо «нет» и повернулся к Гантри.

— Мне лучше, — повторил он, и Гантри, бережно поддерживая его, увел в другую комнату.

Уорэндер несколько секунд стоял в нерешительности, а затем, вздернув подбородок, отправился за ними.

— Дайте ему грелку, — сказал Харкнесс Флоренс.

Когда она ушла, он проглотил три таблетки аспирина, взял трубку стоящего у кровати телефона и набрал номер.

— Говорит доктор Фрэнк Харкнесс. Я звоню из дома мистера Чарльза Темплетона. Пардонез-плейс, два. Несчастный случай со смертельным исходом. Какой-то инсектицид. Миссис Темплетон. Да. Прием — человек пятьдесят. Хорошо. Я жду.

Когда он вешал трубку, вошел Гантри. Взглянув на Харкнесса, он внезапно остановился и спросил:

— Что еще?

— Я позвонил в полицию.

— Полицию?

— В подобных случаях необходимо сообщить в полицию.

— Можно подумать…

— Можно подумать что угодно, — проворчал доктор Харкнесс, отворачивая на кровати край изящного покрывала и одеяла. — Я не хочу звать слуг, а эта женщина уже на грани истерики. Пожалуй, простыня подойдет.

Вытащив простыню, он скомкал ее и протянул Гантри:

— Прикройте-ка ее, старина, ладно?

У Гантри вокруг рта пошли белые пятна.

— Не нравится мне это дело, — сказал он. — Я столько раз ставил такие сцены в спектаклях, но никогда не встречал в жизни. — Потом добавил с неожиданным ожесточением: — Накрывайте ее сами.

— Ладно, ладно, — вздохнул Харкнесс. Пройдя по комнате, он принялся накрывать тело. Ветерок, дувший в распахнутые окна, шевелил простыню и казалось, что материя поднимается от движения того, что под нею скрыто.

— Окна можно уже и затворить, — проговорил доктор. — Приведите в порядок хотя бы кровать, — попросил он Гантри.

Тот, как мог, сделал это.

— Так, хорошо, — произнес Харкнесс, надевая пиджак. — Эта дверь запирается? Да. Пошли.

Когда они выходили, Гантри сказал:

— Уорэндер не понадобился. Чарльз, кажется, не желал его присутствия, поэтому солдафон удалился со сцены с застывшей спиной и каменным выражением лица. Не знаю, куда он ушел, но в своем роде это замечательный тип. Страшная посредственность, но тип удивительный. Хотя, надо сказать, он расстроился.

— Ничего. Пойдет ему на пользу. Если я не схвачу воспаление легких, то это будет отнюдь не его заслуга. Ох, голова моя! — доктор Харкнесс на секунду закрыл глаза.

— Вы были пьяны.

— Не настолько.

На площадке стояла Старая Нинн. Редкие красные пятна резко выделялись на побледневшем лице. Она направилась к доктору Харкнессу.

— Что она с собой сделала? — спросила Нинн.

К доктору Харкнессу снова вернулась его профессиональная манера разговаривать.

— Надо сохранять спокойствие и благоразумие, няня, — склонившись к ней, произнес он и кратко рассказал, что произошло.