Пекка, забыв о десятнике, уставился вдаль. Бороду встопорщила хищная усмешка, блеснули зубы — в сполохах далекого зарева они казались оранжево—красными… отведавшими хлещущей из вражеской глотки крови.
Хакконен завозился, поднимаясь на ноги. Его шатало, глаза норовили съехаться к переносице. Пекка ощерился, потянул из ножен меч. Напуганный десятник отшатнулся, запутался в лыжах… Весайнен его попросту не заметил.
— Forlatidh sälin? Lösa monkerar? Iak skal lösa them väl! Alla skulu vita hwo är sälsherra här!!! /Удача пропала? Монахов освободить? Я их освобожу! Все узнают, кто здесь хозяин удачи!!!(древнешвед.)/
В несколько прыжков обезумевший каянец подскочил к оставимся в живых пленникам, из широко разверстого рта вырвался звериный вопль, меч со змеиным шипом рассекал воздух.
— Хей, monker, хочешь сфопота? — выкрикнул Пекка на ломаном русском, обрушив сверкающее железо на плечо вставшего перед ним инока.
Плоть расступилась, в разрубе сахарно белели кости… Инок хотел перекреститься… брызжущий кровью обрубок руки нелепо дернулся… инок покачнулся и упал ничком.
— Ратуйтесь, секотня всем сфопота! — проорал Весайнен.
С головы до ног облитый дымящейся на морозе кровью каянец походил на вырвавшегося из адского пламени демона…
* * *
И возвысился тогда голос монаха, средь выживших по постригу старшего: «Молитесь, братие, готовьтесь принять венец мученический!» И приняли монахи смерть безропотно, до конца обет послушания и смирения пред волей Божией исполнив…
* * *
— Iasso, hwar är gudhstraff?! /Ну, где кара Господня?! (древнешвед.)/
Искаженное безумным оскалом лицо Весайнена запрокинулось, меч призывно взметнулся над головой… Пекка захохотал. Окровавленный клинок пылал в ночи багровым адским огнем.
Не прошло и минуты, как смех резко оборвался. Весайнен сгорбился, разъяренным зверем шагнул к испуганно сгрудившимся у саней ватажникам.
— Reddhara!!! — проревел он. — Järvin gaar æpter os, ju?! I morghon skulu ir sea thäns hovodh pa miin bälte! Löp till Vesala, rottar! Iak komer! /Трусы!!! Росомаха за нами идет, да?! Завтра вы увидите ее голову на моем поясе! Бегите к Весала, крысы! Я догоню! (древнешвед.)/
* * *
Сергей не мог поверить глазам — после стольких дней тщетной охоты, после утраты последней надежды, когда казалось, проклятый Весайнен так и уйдет безнаказанным… увидеть его посреди леса? Одного, без десятка непременных охранников?! Может, снова мерещится — как третьего дня, когда под обледенелой скалой вход в кабак увидел. И кабатчика с миской пельменей в руках… Ведь знал же, что в царевых кабаках закуси не подают, а как ломанулся! Едва лоб о принятый за кабатчика разлапистый пень не расшиб.
Шабанов потряс головой, потер воспаленные от долгой бессонницы глаза… «Ни хрена… топает, мечом размахивает, орет что-то… нет, не разобрать… или все-таки морок? Как бы еще проверить?»
Сергей обнажил запястье, от души прикусил кожу…
«Ух, мать-перемать! Больно же! — вопль едва не вырвался из груди. — Не сплю… выходит… и впрямь Пекка!»
Застилавший разум туман усталости моментально рассеялся. Мир стал кристально ясным, полярная ночь — прозрачными осенними сумерками. Мысли неслись холодные и острые, как самострельные болты.
«Почему он один? Почему ломит по лесу одуревшим кабаном? Сошел с ума? Ищет смерти?»
Сергей поднял самострел, прицелился…
«Самострел добрый — низкий поклон воеводе Загрязскому. На сто шагов болтом любую кольчугу, как бумагу… Ну давай, давай, подходи…»
Весайнен метался от дерева к дереву, колотил мечом по стволам — аж щепки летели, — брызгал слюной, орал угрозы на шепелявом русском…
«…тронулся умом человек — тренькнуло что—то в голове, и пошел с елками воевать… странно однако, что выцелить не получается — то за дерево нырнет, то за камнем спрячется… Так и хочется выйти, да треснуть по башке, чтоб не крутился. Или вовсе живьем взять… Выйти?.. ВЫЙТИ?!»
Сергей тихо выдохнул, опустил самострел.
«Вот что каянец удумал. Бери Пекку тепленького — чтоб в цепях, как зверюгу. Себе на славу, народу на потеху. Как не выйти, не огреть дурня поленом по темечку?»
Медленно и плавно, чтоб не выдать себя неосторожным движением, Шабанов отполз за полузанесенный снегом валун и перевел дух.
«Ведь едва не купился. Боец из меня против Пекки считай никакой, сожрал бы меня каянец, как щука гольяна. Ну ничего, теперь мы еще посмотрим, кто кого слопает!»
Шабанов лег щекой на снег, по ложбине прокатилось глумливое улюлюканье, хохочуще отразилось от дальних скал. Минуту спустя он рискнул выглянуть из-за камня — Весайнен, с тем же безумным ором, бежал в конец ложбины. Грамотно бежал — от укрытия к укрытию, не подставляясь, но выманивая.
«Побегай, побегай… — хмыкнул Сергей, а я пока на сопочку заберусь… спокойненько, не торопясь…»
Весайнен добежал до конца долгого, в пяток верст, распадка, заозирался. Проклятая русская росомаха снова исчезла. Как утром, как вчера, как позавчера… Издевается… Заманивает… Его, Пекку, перехитрить хочет…
Весайнен привычно выхватил меч — без малого сажень доброго железа, прокрутил разогревая мышцы.
— Кте ты, Росомаха? — выкрикнул он. Слова перемежались гулким хохотом. — Тафай сюта, я путу тепя рупить! Ты — мясо!
На ответ он не надеялся — надеялся увидеть взбешенного оскорблениями русского… или двух… да хоть трех! Не родился еще русс, способный драться с ним на равных! Ну?!
Скатившийся с крутого склона сопки чуть надтреснутый юношеский голос прозвучал оглушительной пощечиной:
— Сено к лошади не ходит, Пекка. Я тебя здесь подожду!
Что голос знаком, Весайнен сообразил, преодолев большую часть подъема. Впрочем, мысль тут же вылетела из головы знаком, не знаком… какая разница? Проклятая Росомаха, решив, что добыча вконец ослабла, выпрыгнула из засады!
Склон постепенно становился положе, превращался в безлесное гладкое, как стол, плоскогорье с разбросанными тут и там валунами…
Весайнен сбавил шаг, дыхание клокотало, словно в легких бродило пивное сусло. Забрызганная слюной борода смерзлась, скрежетала о кольчугу. В ушах звенели колокола недавно выстроенного в Оулу собора…
Росомаха ждала. Темный горбатый силуэт на фоне искрящегося в лунном свете снега. Ждала, держа в руках короткий, совсем не страшный меч… ждала молча, не двигаясь с места.
Весайнен настороженно остановился. Глаза сузились, пытаясь высмотреть припрятанный самострел… «Почему он стоит? Почему не бежит навстречу? Может, оружие спрятано у ног? Недаром же там лежит срубленная еловая лапа? Еще одна засада. Надо выманить зверя на открытое место. Сюда, где снег не истоптан, не тронут…»
— Эй, Росомаха! — крикнул Весайнен. — Сачем стоять? Ити и фосьми меня!
Силуэт выпрямился… сделал пару шагов… неуверенных, словно противник совершенно обессилел… Еще одна ловушка? Или враг потому и показался, что лишился сил? Может быть его ранили хуторяне? Весайнен знал местных бондов: старший из братьев настоящий воин. Наверняка так и есть. И теперь издыхающий зверь хочет погибнуть в бою? Хорошо!
— Росомаха не мошет хотить? — издевательски спросил он.
— Могу… я все могу, — хрипло отозвался русский, упрямо тряхнув головой.
Капюшон печка свалился за спину, по плечам разметались русые волосы, свет молодой луны лег на изможденное лицо…
— Berserk?! — Весайнен неверяще ахнул. — Thu?! /Берсерк?! Ты?! (древнешведск.)/
— Я, Пекка, я… — отозвался Шабанов. Меч в руке поднялся в боевую позицию, но кончик его предательски дрожал, выдавая слабость юноши.
— Теперь я понимаю, кто дефка крал… — пробормотал Весайнен. Главная нелепость недавнего нападения разъяснилась.
Нет у щенка никакого арбалета. Если и был — ему сейчас тетивы не натянуть! И это Росомаха? Та самая, которой он так страшился? От призрака которой шарахались ватажники?
