Из-под ноги выворачивается камень, Сергей, гремя засунутым за пояс топором, съезжает метра на три, на ободранных ладонях выступает кровь.
— Твою м-мать! Срань поганая!
Шабанов поднимает зацепившуюся за куст пику, упрямо лезет вверх.
Подъем становиться положе, ярко-зеленые елочки вороники сплошь покрыты россыпью сизо-черных ягод… черпнуть на ходу, смочить пересохший рот?.. нет, лучше на привале…
«Все… вершина…»
Шабанов грузно упал за оставленный ушедшим ледником валун. Легкие клокочут, словно в них кипит горшок с кашей… Хочется пить… теперь можно и вороники… горсточку. И вперед! Нельзя рассиживаться!
Ноги протестуют, мышцы сводит судорогой. Сергей нехорошо поминает Весайнена, заставляет себя подняться.
Спуск — болотистая низинка — ельник — подъем — плешивая, заросшая ягелем вершинка сопки — лесистый пологий склон — валун с хорошую избу, в трещине цепляется за жизнь каргалистая северная березка… Чуть дальше на глаза попадается высокий, по грудь, пень. По зиме рубили или елка сама упала? Если рубили, где-то поблизости жилье. Это плохо…
Сергей пробегает еще с полсотни метров и резко останавливается — в центре красневшей спелой брусникой поляны копошится охряно-рыжий силуэт.
«Люди. И что теперь? Тихо уползти? Поздно — топот, небось, за версту слышно!» Пика толкнулась в ладонь, подсказывая выход. «Верно. Отступать-то некуда — убитого шведа не простят.»
Незнакомец чуть повернулся, стали видны узкие покатые плечи, тонкая рука в отороченном узорчатой тесьмой рукаве…
«Пацан? Ха! Знаем мы этих пацанов. В пеккиной банде всякой твари по паре. Отгулял свое, говнюк!»
Сергей, вскинув пику, рванулся к притаившемуся за сосной человеку…
«Мать-перемать! Да их двое. Вон он, второй, из-за кочки лезет. Ну и здоровила, чтоб ему… Еще и в шкуре мехом наружу. Под варвара косит.»
Ноги неудержимо несут вперед. Сергей пушечным ядром вылетает на опушку. В голове бьется — здорового на пику, заморыша — топором. Главное — чтоб очухаться не успели…
Беги он чуть медленней, может, и сумел бы затормозить, увернуться от вставшего на дыбы медведя… Может, и сумел…
Пика воткнулась в заросшую косматой свалявшейся шерстью грудину. Медведь оглушительно взревел, из широко разинутой пасти дохнуло невыносимым смрадом.
«Во нарвался!»
Когтистая лапа ударила по древку пики. Толстая, предназначенная для валки леса жердина выдержала, лишь кусочки плохо счищенной коры брызнули…
Зато Шабанова от души мотнуло в сторону. Так, чтобы мельком увидеть белое от страха лицо прижавшегося к сосне подростка… искаженное гримасой ужаса, с огромными — в поллица — глазищами… Очередной удар лапой развернул спиной к юнцу. Пика затрещала. На древке появились глубокие борозды.
«Упри в землю-то! И ногой держи!»
Сергей послушался, даже не вдумываясь, от кого пришел совет. Медвежья пасть окрасилась розовой пеной. Зверь подался вперед, стараясь достать обидчика, кованое острие пики целиком погрузилось в звериное тело.
«Держи косолапого!» — азартно выкрикнул тот же голос.
«Отвали!» — огрызнулся Сергей.
Яростный рык сменился высоким скулящим воем. Пену с медвежьих губ смыло горячим алым потоком. Зверя шатнуло, утонувшие в черепе глазки затянуло смертной поволокой… Мигом позже земля содрогнулась, приняв на себя рухнувшую тушу. Сергей отер покрытый холодной испариной лоб.
«Ни хрена себе шуточки! Медведя для полноты счастья не хватало!.. А где чертов недомерок?»
Глубоко вонзившаяся в медвежью грудь пика покачивалась гротескным метрономом. Шабанов выхватил топор, стремительно повернулся к забытому было финну.
Подросток до сих пор не отлепился от дерева, да и румянец не спешил вернуться на не знавшие бритвы щеки. Сергей замешкался — рубить пацана вроде не за что… ну, скажет он, что видел беглеца, так и дураку понятно, что медведь не самоубийством жизнь покончил.
Так они и стояли: Сергей — всклокоченный, с пылающими яростью глазами, со вскинутым над головой топором… и щуплый подросток в круглой расшитой шапочке с серебряными висюльками на висках, долгополом — ниже колен, — кафтане и высоких замшевых сапожках с острыми загнутыми кверху носками. Рядом с левым сапожком берестяной туесок, доверху наполненный брусникой. По-детски пухлые щеки, тоненькие — куда там оружие держать! — пальчики, блестящие невыплаканной влагой глазищи… И такого рубить? Пошел он! Сопляк расфуфыренный.
— Эй, ты! Катись отсюда!
Пацаненок таки отлепился от сосны, но удирать почемуто не спешил. Вообще, вместо того, чтобы мгновенно исчезнуть, он зачем-то нерешительно шагнул к Сереге.
— Kukas sä oot? /Ты кто? (финск.)/ — робко спросил юнец.
Голос высокий… черезчур высокий. И черезчур мелодичный… в сознание Шабанова посребся червячок сомнения. Пацан робко шагнул навстречу. Сергей непроизвольно попятился.
— Ты че, пацан? В лоб захотел? — неуверено спросил он.
Пацан хихикнул, отчего на щеках проступили игривые ямочки.
— Вылле! — сказал он, приложив руку к груди.
— Ага, — машинально кивнул Шабанов. — А меня Серегой зовут…
Что-то этот пацан напоминал… изрядно подзабытое… Пацаненок еще раз хихикнул и потупился, глазки лукаво стрельнули из-под пушистых ресниц, пухлые щечки заалели румянцем…
«Тьфу ты! Так это ж девка! Во пельмень!»
— Кыш отсюда, поняла? Кыш! — Сергей неловко, словно отгоняя курицу, махнул рукой.
«Хорошо еще, не топором — довел бы девку до кондрашки!» Вылле надула губки и стала похожа на обиженного ребенка. По щеке проложила дорожку первая слезинка…
— Э-эй! Давай без сырости! — Сергей беспомощно шагнул к девчушке… Вылле словно этого и ждала — в следующий миг днвичье личико уткнулось в Серегину грудь, плечики затряслись от беззвучных рыданий.
— Ну хватит, хватит… — Сергей осторожно погладил выбившиеся из-под шапочки темно-русые волосы. — Все в порядке, бобик… то бишь, мишка сдох… Ну некогда мне тебя домой провожать. Понимаешь, некогда!
Вылле непонимающе отстранилась, затем девичий взгляд скользнул за серегино плечо… глаза медленно расширились.
— Ой! — вскрикнула она, ладошки испуганно прижались к губам.
Уже зная, что сейчас увидит, Сергей обернулся. По склону, не пряча злобных усмешек, неторопливо спускались бойцы Весайнена.
Шабанов еще успел оттолкнуть оцепеневшую девицу, успел вскинуть над головой топор… увенчанная свинцовым шаром стрела ударила под сердце, швырнула в беспамятство.
Он плывет над землей — бесшумно, призрачно… Далеко внизу осенний лес упрямо карабкается на каменистую сопку… кое-где меж деревьев бегают вооруженные люди… десятка полтора толпится на полянке… у ног воинов недвижное тело… его, Шабанова, тело…
Вкруг разбитого затылка собралась лужица… Темно-красная, словно просыпанная из лопарского туеска брусника.
Глава 4
Мурманск мокнет под дождем. По лужам плывут пузыри, обещая, если верить приметам, долгое ненастье. Автомобили на время превратились в катера, рассекают по стиснутым меж домами каналам, поднимая в небо веера мутноватой воды.
Люди прячутся под зонтами, суетятся, выбирая участки посуше, на лицах без труда читается желание побыстрее достигнуть вожделенного сухого подъезда… у всех, кроме пары беззаботно идущих приятелей.
— Ты хоть понимаешь, Шабанов, какие бабки нам в руки свалились?
С конопатой физиономии Веньки Леушина не сходила улыбка нашедшего таз сметаны кота.
— Двенадцать с половиной «штук», за вычетом налогов! Две «Волги» купить можно! Или «мерсюк» почти новый!
— Зачем нам какой-то «мерсюк»? — резонно возразил Тимша. — Нам станочек надо строгальный… матерьялу про запас, инструмент подходящий, точило новое… да мало ли еще чего?
— Приземленный ты мужик, Шабанов, — сочувственно вздохнул Венька. — Нет в тебе ни размаху, ни блеска.
— Ты у нас… весь из себя блестявый…
