«Дома! Никаких промыслов, никаких шняк… и никаких акул!!!» Сергей потер глаза — как бы со сна — на деле избавляясь от предательски выступивших слез.
Веньке рассказать? Не-е, такое рассказывать — прямая дорога в «дурку»… мозги лечить.
— Что «как»? Выспался я, — сообщил Шабанов, нарочито зевнув. — Ты-то чего делал? Где обещанные килограммовые?
Леушин сник — вопрос явно застал врасплох.
— Нету килограммовых… — промямлил он, — зато средненьких полрюкзака… И камбалюшек полтора десятка…
— Камбала, это хорошо, — с знанием дела согласился Шабанов. — Особенно, если в растительном масле сварить. Во рту тает!
Сергей предвкушающе облизнулся. Даже хотел блаженно зажмуриться, но передумал — не дай бог, снова в кошмар попадешь. Тело пробило ознобной волной — как жить? Хоть совсем не спи!
— С тобой точно все в порядке? — Венька никак не мог успокоиться.
— Да чего ты пристал?! — в сердцах огрызнулся Шабанов. — Что не так?
Обычно непробиваемый Леушин не выдержал.
— Все хорошо, да? — спросил он севшим от обиды голосом. Наполненный водой черпак полетел под ноги. — Почему ж тебя добудиться нельзя? Почему кричал, словно убивают? Кошмар, скажешь, да? И это из кошмаров?
Венька ткнул пальцем в серегину ладонь. Шабанов опустил взгляд — поперек ладони протянулась багровая полоса недавно зажившего шрама… Нет, даже не зажившего, а не сумевшего полностью проявиться. Не шрам — отпечаток, память тела.
Что на этот раз врать? Подсказал бы кто…
— Это не со мной — с тобой что-то! — ядовито бросил Шабанов. — Я ж еще зимой поранился! За полгода ни повязок, ни шрама увидеть не сумел? Тебе очки не купить?
От злости Венькино лицо аж красными пятнами покрылось.
— Себе купи! Неча из меня психа делать! И вообще… Якорь доставай, домой пора! Нарыбачились!
Шабанов угрюмо развернулся, потащил привязанный к носовому коушу шнур. Приспособленный вместо якоря здоровенный подшипник неохотно оторвался от илистого дна, чтобы в конце пути перевалиться через возмущенно скрипнувший борт.
— Уйди, — буркнул Шабанов сунувшемуся к веслам Леушину. — Сам догребу.
Радость от возвращения исчезла, как и не было. Рыбалка не удалась.
* * *
— По треску ходил? — голос вернувшейся с работы матери донесся, едва Сергей переступил порог квартиры.
— Ага, — отозвался он. — Котлет захотелось.
Шлепая босыми ногами, Светлана Борисовна вышла в коридор. Цветастый халат свободно болтался на худощавую фигуре, голову сплошь покрывали ряды бигудей, только за левым ухом непокорно выбивалась темно-русая прядь.
— Давай рыбу почищу, — сказала Светлана Борисовна, забирая у Сергея испачканный рыбьей слизью рюкзак. — Котлеты вечером будут, сейчас щами обойдешся. Раздевайся и руки мой.
Все как всегда. Привычно, уютно, безопасно. Сергей ощутил, как начинает отмякать стянувшийся в груди узел.
С пронизанной лучами утреннего солнца кухни, недавние события казались дурацким сном. По крайней мере, хотелось в это верить… Просто сон.
Непонятное снилось и раньше… Шабанов прикинул — с тех пор, как взрослеть начал… но чтобы наяву? Два раза за сутки!.. Забыть. Наплевать и забыть.
Шабанов мельком покосился на ладонь — шрам побледнел и уже не бугрился. Если так дальше пойдет, к вечеру от него следа не останется. И хорошо. И здорово!
Стоило покончить с едой, как по телу свинцом разлилась усталость. Ноги еле донесли до спальни.
Неприбранная со вчерашнего дня кровать призывно откинула уголок верблюжьего одеяла.
— Я тоже рад тебя видеть… — сообщил ей Шабанов.
* * *
— Сережа! Вставай! Жизнь проспишь! — настырничает материнский голос.
— У-гу-м-м…
Просыпаться не хочется, да и голова приросла к подушке чугунным шаром…
— Проснулся? Я ухожу. Захочешь есть — котлеты на столе. Сергей нашел силы сесть и недоуменно воззриться на мать. — Уходишь? На работу? Сколько время-то?
— Шестой час вечера. Мне еще к Вере Федоровне надо…
Ответом — понимающий кивок: потрепаться с подругой святое дело! Не все ж в телевизор пялиться.
Ноги поелозили по полу, нашаривая затаившиеся тапки… Уже из ванной Сергей услышал, как хлопнула, выпуская мать, входная дверь.
Через полчаса изрядно опустевшая миска с котлетами переместилась в холодильник, а в желудке поселилась приятная сытость.
— Адын, савсэм адын! — с фальшимым грузинским акцентом пропел Щабанов.
«Хочешь пиво с Венькой пей, хочешь телку приводи…» лениво проплыла благодушная мысль.
Рука привычно потянулась к телефону — звякнуть Леушину… но тут на ум пришла утренняя размолвка.
«Значит, разговоры под пиво откладываются…» Досада на Венькину настырность осталась в прошлом, однако звонить первому… Лучше уж дискотека и телки.
* * *
Зал наполняет духота. Запахи выпивки и распаренных тел тяжелыми волнами перекатываются от стены к стене. Полумрак рассекают цветные лучи прожекторов, по ушам бьют невнятные вопли ди-джея…
Сергей фланировал по залу, наметанным взглядом вычленяя из толпы пригодных к эксплуатации козочек. В руке, нежно алела купленная за полтинник роза.
«Ничего блондиночка… грудастенькая… платьишко розового атласа с глубоким вырезом, туфельки изячные… словно на выпускной бал нарядилась. Очкарика, что возле нее увивается, и отшить нетрудно — видно же, как девица поверх него зал разглядывает… ищуще. Или вон та черненькая, в стиле «вамп» размалеванная? Нет, такая или подарков дорогих захочет, или болезнью нехорошей наградит… Ладно, что там дальше? Дальше профессионалки. По мордам видно скучающе-ждущим. И что за удовольствие с ними спать? Как вместо рыбалки в магазин зайти — рыба та же, а вкуса никакого. Выдохлась. Придется все-таки к блондиночке…»
Пока он бродил по залу, блондинка успела обзавестись «чупа-чупсиной» и теперь перекатывала во рту, как… нет, не надо прикалываться — желание знакомиться пропадет… А ухажера очкастенького плечиком-плечиком — чтоб на дороге не болтался, урод!
— Вы позволите составить компанию?
Блондинка, вихляясь не в такт музыке, прищурилась, ленивый взгляд пробежал по Сереге от макушки до пят…
«Прикидывает, согласиться или послать подальше… Ничего, именно для таких моментов розочки и покупаются.»
— Это вам!
Блондинка разулыбалась, глупо захлопали густо накрашенные ресницы.
Обращаться «на вы» и дарить цветы способен далеко не каждый — фантазии не хватает! Очкарик кашлянул, напоминая о своем существовании. Теперь хоть укашляйся. Поздно, голубчик. Поезд ушел, а ты и не заметил!
Сергей прикинул возможные варианты: «в драку не полезет — хиловат… и кодлу не соберет — не знает он тут никого, по роже видно… Эй, очкарик, скажи подружке «адью»!»
— Один танец, — предупредила блондинка, мельком глянув на очкастого.
«Конечно один, о чем речь? Дли-инный такой — до самой постели. Сомневаешься? Зря…»
Очкастый, словно услышав серегину мысль, ожег соперника яростным взглядом и устремился к выходу.
«Небось, от ревности изнывает. Дурошлеп. Радоваться надо — лучше раньше, чем позже: не придется к венам ржавым лезвием примеряться, ошметками разбитого сердца харкать.»
Танцевали до упаду, время от времени перебираясь в бар, чтобы охладиться некрепким коктейлем. Говорили мало. Короткие фразы перемежались долгим молчанием. Вопрос-ответ-пауза… Как тебя зовут? — Наташа… А тебя? — Сергей… Никакой настойчивости, никакой явной инициативы — пусть ей кажется, что она контролирует события.
Раза два девица исчезала в дамской комнате, давая Сереге время отдышаться и привести в порядок мысли. Как ни убеждай себя в обратном, но каждая встреченная герла в какой-то момент начинала казаться той единственной, что искал всю жизнь, что теперь-то уж навсегда… даже если этого «навсегда» оставалось день… или час…
— Эй, мужик! Че лоб морщишь? Здесь отдыхать надо!
Сергей оглянулся — в полушаге за спиной подпирал стенку невзрачный субьект с воровато бегающими глазками. По губам субьекта гуляла похабненькая ухмылка.
