— Уже нет. В институт поступаю. На юридический. А тебе двадцать один и ты никуда не поступаешь. Так и проживешь с оглядкой всю жизнь. Правда, долгой она не будет. Сегодня отмахался, а завтра нож в спину получишь.

— Хватит каркать. Девчонкой моей хочешь быть?

— Это как? Трахаться с тобой по подворотням, пить водку на малинах, наблюдать за поножовщиной? Что тут интересного? Парень ты симпатичный, но больно грязный. Отмойся, тогда и поговорим. Если будет о чем.

Лиля встала и направилась к автобусной остановке. Яшино самолюбие было задето. Так просто он не сдавался.

Ленинград стал Санкт-Петербургом, вернув свое исконное имя и тут же был назван криминальной столицей России. Бабушка и мать решили не отпускать дочь на учебу. Пусть еще годок побудет дома на глазах. Совсем еще ребенок, страшно за нее.

Похоже, они совершили ошибку. Среди студентов ей было бы проще и легче. Здесь же она была предоставлена сама себе. Мать работала в две смены, бабушке шел девяносто третий год. А дочка взрослела, и удержать ее в четырех стенах становилось все труднее и труднее.

Говорить о раздвоении личности еще рано, но в доме Лиля была одним человеком, а среди новых друзей совсем другим. Назовем это дипломатичностью и гибкостью.

Лиле нравились хорошие рестораны. Яшка начал прилично одеваться. Она отучила его форсить и швыряться деньгами. Во всем нужна мера. Это он понимал, однако держать вилку в левой руке так и не научился. Слава Богу, не вытирал рот рукавом и знал, для чего предназначены салфетки. Если за столом присутствовали друзья, то им запрещалось разговаривать матом. Против жаргона Лиля не возражала. Он даже ей нравился. И сама любила поговорить на «арго», как она выражалась.

Лиля не считала нужным учить Яшку хорошим манерам.

Она говорила, что на том свете они ему не понадобятся. Он учился сам, наблюдая за девушкой, которая стала для него всем и вся.

Что значил он для нее, сказать трудно. Лиля была девушкой очень взрослой, и Яша чувствовал себя мальчишкой рядом с ней.

Потом произошло то, чего следовало ожидать. Поздним вечером в ресторан зашли трое. Пьяные друзья не все сразу поняли. Лиля не пила спиртного вообще и никогда не теряла бдительности. Можно называть это чутьем или инстинктом самосохранения, о котором упоминал ее крестный, и он сработал.

Лиля бросилась на Яшку, сбила его со стула, и в ту же секунду раздались автоматные очереди. Трое парней погибли на месте с рюмками и вилками в руках. Пострадали люди, сидящие за соседними столиками. Началась паника, крики, визг, переворачивались стулья, летели подносы из рук официантов.

Лиля схватила Яшку за руку и крикнула:

— Бежим через кухню.

И они, петляя по залу, сбивая посетителей, рванули к служебному входу. Лиля не выпускала его руку из своей и точно знала, куда надо бежать. Он едва поспевал за ней, плохо соображая, что происходит. Окончательно он пришел в себя в подъезде жилого дома в квартале от ресторана.

Помотав головой, он спросил:

— Что произошло?

— Ничего особенного. Твоих ребят приговорили к вечной жизни. Тебе повезло на этот раз.

— Ты спасла мне жизнь?

— Надолго ли? Не стоит благодарностей. Днем раньше, днем позже.

— Как ты нашла окно без решеток?

— Прежде чем куда-то ходить, надо знать не только входы, но и выходы. А в этот кабак мы ходим не в первый раз. Нельзя частить, Яшенька. Постоянство — признак ограниченности. Я не хожу в такие места, из которых не знаю, как выйти. Тебе нельзя иметь привычек. Любая привычка становится слабым местом. Ахиллесова пята. Любимый ресторан, баня, машина, кинотеатр превращаются в ловушки. Кто твой босс? Не пора ли ему позаботиться о своих людях?

— Я тебя с ним познакомлю.

Бульбой его прозвали из-за того, что звали Тарасом. Тарас Васильевич Рекайло. Вор в законе, человек старой формации, живущий по понятиям. Войну затеяли отморозки, не признающие никаких понятий, кроме своих собственных. Беспредельщики не признавали территорий и авторитетов. Времена поменялись. Перестройка коснулась и уголовного мира.

Старик с любопытством выслушал юную леди, которая в современном мировом порядке смыслила больше, чем он, несмотря на огромный опыт. Она неординарно мыслила. Не по-житейски, а с какими-то вывихами.

— Сколько тебе лет, дочка?

— Скоро семнадцать.

— Складно поешь. Только твои куплеты не ложатся на мою музыку.

— А вам и не надо чужих куплетов. Переведите стрелки с себя на соседа. Пусть его немного пощекочут. Уж он-то даст достойный отпор.

— Ишь, как выкручиваешь. Ладно. Ты своими планами с молодежью поделись. Я уже стар в эти игры играть. Собери, Яша, молодняк. Решайте сами, как поступать. Я вам мешать не стану.

И Бульба не вмешивался.

В городе действовали три группировки. Основное занятие — рэкет. Группировка Бульбы теряла своих людей. Он не отвечал на выпады конкурентов, так как не хотел связываться с мокрухой. Договариваться с беспредельщиками не имело смысла.

Но вот однажды на окраине возле свалки нашли три трупа. Двое парней из банды Зеленого застрелены. В их руках были зажаты окровавленные ножи. Третий умер от ножевых ран с пистолетом в руках. Он принадлежал к группировке Шархана. На следующий день разгромили ресторан Шархана, спустя сутки сгорел дом Зеленого. Началась война. Бульба не вмешивался. Все знали, что он мокрухой не занимается. Психологический расчет оказался верным. Отморозки не садятся за стол переговоров, они устраивают бойню без разбора.

Стоило наступить небольшому затишью, как кого-то из приближенных Зеленого убивали в спину. В тот же вечер погибал один из боевиков Шархана. Смерть настигала самых опытных, умных и жестоких. Вымирал костяк банды Зеленого и Шархана одновременно. Через полгода силы обеих группировок были истощены. Мелочь подобрала милиция.

Город успокоился и вздохнул с облегчением. Но рэкет не прекратился. Бизнесмены и торговцы продолжали платить дань. Сами платили без нажима и угроз. Бульба стал единственным хозяином города.

Зеленого посадили, а Шархан пустился в бега.

Милицию такой мир устраивал. К Бульбе претензий никто не имел. Поборы всю жизнь существовали. Главное, что порядок соблюдался, и никто ни на кого заявлений не писал.

Летом устроили торжественные проводы самой красивой девочки города Лили Казанцевой. Она уезжала поступать в институт.

Вторые проводы в корне отличались от первых. Скромный стол, слезы мамы и бабушки, крестик на шею и вокзал. Чемоданы до поезда донес крестный, подполковник милиции Иван Крапилин. Мама шла следом с платочком у глаз. Друзья Лили во главе с Яшкой стояли в стороне и наблюдали за процессией издали.

Когда поезд тронулся, заиграла музыка. Оркестр исполнял «Прощание славянки». Кого из пассажиров провожали с музыкой, так и осталось тайной. Только сам отъезжающий знал, с каким почетом его провожают в северную столицу.

Бесшабашная юность подходила к логическому завершению.

Общежитие университета занимало четыре этажа в старом сталинском доме на Литовском проспекте. Студенты жили по четыре человека в комнате.

Новый город, новые знакомства. Лиле казалось, будто она здесь родилась. Бабушка так много ей рассказывала о Санкт-Петербурге и в таких подробностях, что девушка прониклась духом города. Только теперь он имел совершенно другое лицо. Дома и памятники стояли на своем месте. Картины, которые Пиля видела на репродукциях, висели в музеях.

Но куда подевался романтизм? Где утонченная публика?

Стихийные рынки на улицах и у станций метро. Рестораны, набитые громилами в малиновых пиджаках, женские выкрики в подворотнях по ночам. В некоторых местах и вовсе не понимаешь, в какой город ты попал. То ли в Ташкент, то ли в Тбилиси.

Но Лиля умела закрывать глаза на недостатки. Она ходила по музеям и таскала за собой свою новую подругу. Их поселили вместе, в одной комнате. Они тут же понравились друг другу. Лиля поступила на юридический, а Лена Новоселова на филологический. Почти ровесницы, даже чем-то похожи, только одна темненькая, другая светленькая. И обе мечтательницы.