Наконец, последняя причина, которую приводят для объяснения ничтожного значения китайского импортного рынка со времени его открытия в 1842 г., — это китайская революция[390]; однако, несмотря на эту революцию, экспорт в Китай в 1851–1852 гг. возрастал вместе с общим ростом торговли, а торговля опиумом в течение всего периода революции не только не сократилась, но быстро достигла колоссальных размеров. Как бы там ни было однако, совершенно очевидно, что все помехи иностранному импорту, созданные беспорядками в империи, должны увеличиться, а не уменьшиться в связи с последней пиратской войной и новыми унижениями, которым подверглась правящая династия.

Внимательно изучив историю торговли Китая, мы приходим к выводу, что спрос со стороны подданных Небесной империи и их покупательная способность, вообще говоря, были сильно переоценены. В рамках нынешнего экономического строя китайского общества, основным стержнем которого являются мельчайшее сельское хозяйство и кустарная промышленность, не может быть и речи о сколько-нибудь значительном импорте иностранной продукции. Все же Китай мог бы постепенно поглотить большее против нынешнего количество английских и американских товаров в пределах тех 8000000 ф. ст., в которых, по грубому подсчету, выражается общее сальдо в его пользу по торговле с Англией и Соединенными Штатами, но лишь при условии уничтожения торговли опиумом. Этот вывод логически вытекает из анализа того простого факта, что китайские финансы и денежное обращение, вопреки активному торговому балансу, находятся в сильном расстройстве вследствие ввоза опиума на сумму около 7000000 фунтов стерлингов.

Однако Джон Буль, привыкший кичиться своей высокой нравственностью, предпочитает исправлять свой пассивный торговый баланс периодическим взиманием военных контрибуций, вымогаемых у Китая под чисто пиратскими предлогами. Он забывает лишь то, что соединение в одних руках карфагенского и римского способов выжимания денег из других народов должно неминуемо привести к столкновению между тем и другим способом и их взаимному уничтожению.

Написано К. Марксом 10 сентября 1858 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5446, 5 октября 1858 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Лондон, 14 сентября 1858 г.

Рассматривая отчет о кризисе 1857–1858 гг., подготовленный комиссией палаты общин, мы, во-первых, показали вредные тенденции закона сэра Роберта Пиля об Английском банке и, во-вторых, развенчали ложное представление, будто эмиссионные банки, произвольно расширяя или сокращая бумажно-денежное обращение, могут влиять на общий уровень цен. Но тогда перед нами встает вопрос: каковы же были действительные причины кризиса? Комиссия заявляет, что она установила, «к своему удовлетворению, что недавний торговый кризис как в Англии, так и в Америке и в Северной Европе, несомненно, был вызван главным образом чрезмерной спекуляцией и злоупотреблением кредитом». Ценность этого вывода, разумеется, ничуть не умаляется тем обстоятельством, что мир смог прийти к нему и без помощи парламентской комиссии и что все уроки, которые общество могло бы извлечь из этого откровения, в настоящее время уже потеряли всякий практический смысл. Допустим, что этот тезис правилен — а мы далеки от того, чтобы оспаривать его, — но разрешает ли он социальную проблему или только видоизменяет формулировку вопроса? Для возникновения системы фиктивного кредита всегда требуется наличие двух сторон — заемщиков и заимодавцев. То, что заемщики всегда стремятся торговать при помощи чужого капитала и стараются обогащаться на риске других, — эта тенденция представляется столь очевидной, что противоположная тенденция была бы для нас просто непонятной. Вопрос, скорее, состоит в том, как это случается, что по всех современных промышленных странах люди периодически поддаются неудержимому желанию расстаться со своими капиталами под влиянием явных иллюзий и вопреки самым явным грозным предостережениям, повторяющимся через каждые десять лет? Каковы те социальные условия, в силу которых почти регулярно вновь и вновь возникают эти периоды всеобщего самообмана, чрезмерной спекуляции и фиктивного кредита? Стоит нам хотя бы раз проследить их, как мы придем к очень простому выводу. Одно из двух: либо общество может регулировать эти социальные условия, либо они присущи нынешней системе производства. В первом случае общество может предотвращать кризисы; во втором же, до тех пор, пока существует данная система, они будут неизбежно порождаться ею, подобно тому как происходит естественная смена времен года.

Существенный недостаток не только последнего парламентского отчета, но также «Отчета о торговом кризисе 1847 года» и всех предшествовавших им других аналогичных отчетов мы усматриваем в том, что они трактуют каждый новый кризис как изолированное явление, впервые возникающее на социальном горизонте и поэтому объясняющееся будто бы событиями, движениями и факторами, исключительно присущими — или такими, которые считаются исключительно присущими, — только одному периоду, именно периоду, истекшему между предпоследним и последним потрясениями. Если бы ученые физики пользовались таким же наивным методом, то даже появление кометы каждый раз заставало бы мир врасплох. При попытке выявить законы, от которых зависят кризисы мирового рынка, необходимо дать объяснение не только периодическому характеру последних, но также и точным датам этой периодичности. Кроме того, нельзя допускать, чтобы отличительные черты, присущие каждому новому торговому кризису, затушевывали то общее, что свойственно им всем. Мы вышли бы за рамки задач, которые мы себе здесь ставим, если бы попытались дать даже самый общий набросок такого исследования. По-видимому, никто не будет оспаривать того, что комиссия палаты общин не только не разрешила вопрос, но даже не сумела правильно сформулировать его.

Факты, на которых комиссия останавливается с целью охарактеризовать систему фиктивного кредита, лишены, конечно, какой-либо новизны. Сама эта система в Англии осуществлялась весьма простым способом. Фиктивный кредит создавался посредством дутых векселей. Последние учитывались главным образом провинциальными акционерными банками, которые, в свою очередь, переучитывали их у лондонских вексельных маклеров. Лондонские вексельные маклеры, глядя только на индоссамент банка, а не на самые векселя, в свою очередь полагались не на свои собственные средства, а на возможности, предоставляемые им Английским банком. Принципы лондонских вексельных маклеров характеризует следующий факт, сообщенный комиссии г-ном Диксоном, бывшим директором-распорядителем ливерпульского городского банка:

«В случайном разговоре обо всем этом деле один из вексельных маклеров заметил, что, если бы не закон сэра Роберта Пиля, городскому банку не было бы нужды приостанавливать платежи. В ответ на это я сказал, что, каковы бы ни были достоинства закона сэра Роберта Пиля, я, со своей стороны, не пошевелил бы даже пальцем, чтобы помочь городскому банку в его затруднениях, если бы знал, что я этим содействую продолжению такой вредной системы ведения дел, какая практикуется, и далее я добавил, что если бы до моего вступления в должность директора-распорядителя я знал о практике городского банка хотя бы половину того, что должны были узнать вы, видя огромное количество учтенных векселей городского банка, то вам никогда не удалось бы увидеть меня акционером». На это последовал такой ответ: «Но и вам не удалось бы увидать меня акционером банка; мне было весьма выгодно учитывать векселя, но быть акционером я тоже бы не согласился».

Пальма первенства по злоупотреблениям принадлежит, по-видимому, городскому банку в Ливерпуле, Западному шотландскому банку в Глазго, а также Нортумберлендскому и Дургамскому провинциальным банкам, операции которых комиссия подвергла самому тщательному изучению. Западный банк в Глазго, имевший 101 отделение по всей Шотландии и деловые связи в Америке, разрешал выставлять на себя векселя только ради комиссионных; он повысил свой дивиденд в 1854 г. с 7 до 8 %, в 1856 г. — с 8 до 9 %, и объявил дивиденд в 9 % даже в июне 1857 г., когда большей части его капитала уже не было и в помине. Сумма учтенных им векселей, равнявшаяся в 1853 г. 14987000 ф. ст., возросла в 1857 г. до 20691000 фунтов стерлингов. Переучеты этого банка в Лондоне, составлявшие в 1852 г. 407000 ф. ст., возросли в 1856 г. до 5407000 ф. ст., хотя весь капитал банка составлял всего лишь 1500000 фунтов стерлингов; при его банкротстве в ноябре 1857 г. фигурировала сумма в 1603000 ф. ст., которые ему были должны только четыре фирмы: Макдональда, Монтита, Уоллеса и Паттисона. Одна из главных операций банка состояла в выдаче ссуд под своеобразное «обеспечение», а именно: фабриканты снабжались капиталом, обеспечение которого состояло в будущей продаже продукции, которую надо было еще создать с помощью авансированной суммы. Легкомыслие, с каким производился учет, видно из того обстоятельства, что векселя Макдональда были акцептованы 127 различными лицами и фирмами; справки были наведены только относительно 37, из которых о 21 был дан неудовлетворительный или определенно отрицательный отзыв. Тем не менее кредит Макдональдс не сокращался. С 1848 г. в книгах банка была произведена подтасовка, благодаря которой долги превратились в кредиты, а убытки в актив.