«В настоящее время», — говорит «Independance» или, вернее, барон Бруннов, — «мы не должны закрывать глаза на то, что каковы бы ни были намерения в С.-Петербурге, достаточно будет любого инцидента, любого военного акта, например, нападения на Кронштадт или, что более вероятно, нападения на Севастополь, или даже оккупации Аландских островов англо-французскими войсками, — чтобы изменить эти намерения и дать перевес партии, возражающей против каких-либо уступок».
Во всяком случае Пруссия удовлетворена этой русской нотой и рассматривает ее как средство для возобновления переговоров и для того, чтобы помешать вступлению австрийцев в Валахию. Даже «Moniteur» признает, что возражения Пруссии против этого вступления австрийцев явились причиной новых колебаний венского двора. С другой стороны, лицемерная «Morning Chronicle» сообщает, будто
«в Берлине утверждают, что условное обязательство защищать австрийскую территорию от неприятельского вторжения, взятое на себя прусским двором, дает ему право протестовать против всякой новой провокации со стороны России».
Кроме того, известно, что договор между Австрией и Пруссией[177] составлен как раз таким образом, чтобы позволить каждой из обеих держав приостановить свои военные операции, пока она не убедится в необходимости военных мероприятий, намечаемых другой державой. Поэтому Австрия, пусть она и проявляет готовность действовать сообща с западными державами, может оказаться вынужденной отказаться от этого вследствие протеста Пруссии. Я, со своей стороны, убежден, что все эти возможности были заблаговременно рассмотрены тремя северными державами совместно и что даже новые затруднения, встающие перед Австрией, имеют целью лишь придать оккупации ею Валахии видимость героической борьбы против России. Небольшая мнимая война, наподобие австро-прусской войны 1850 г., может быть, и предусматривается этим соглашением, так как она лишь способствовала бы предоставлению Австрии более решающего голоса при заключении мира. Нужно заметить, что «Oesterreichische Correspondenz»[178] категорически заявляет, что Австрия по всем пунктам согласна с политикой западных держав, кроме пункта о возможном нарушении существующей границы России.
Для оценки позиции Австрии важно обратить внимание на протест сербского правительства против австрийской оккупации[179], представленный теперь палате общин по запросу от 22 июня. Протест этот адресован сербским правительством Высокой Порте. Он начинается констатацией того, что «в зависимости от того, считала ли Австрия, что сербское правительство находится в лучших или худших отношениях с Россией или Турцией, менялось и отношение к Сербии самой Австрии, которая постоянно обещала ей свою помощь для защиты границ Дунайского княжества против всяких враждебных нападений». Затем на границах Сербии были сконцентрированы значительные силы. Сербское правительство запросило «непосредственно венский кабинет и косвенно Высокую Порту, каковы цели и значение этих военных передвижений Австрии». Австрия дала уклончивый ответ, между тем как Порта и представители западных держав в Константинополе заявили, что они ничего не знают о цели австрийской демонстрации, и даже, казалось, разделяли беспокойство и сомнения сербского правительства. «Белградский паша оставался без инструкции или, правильнее сказать, имел все еще старые инструкции, согласно которым он должен был рассматривать любую военную интервенцию Австрии в Сербии как враждебный акт, направленный против самой Оттоманской империи и заслуживающий самого решительного отпора». Поскольку Австрия, казалось, все более и более склонялась на сторону западных держав, ее представители в Белграде начали делать успокоительные заявления относительно ее намерений. Одновременно венский кабинет заверил сербское правительство, что военные мероприятия, о которых шла речь, не имели в себе ничего враждебного по отношению к Сербии; что Австрия желает лишь защитить свои границы; что она вмешается лишь в том случае, если русские войска вступят на территорию Сербии или если там вспыхнет бунт против законной власти; что, следовательно, даже в последнем случае вмешательство ее носило бы дружественный характер и имело бы целью прийти на помощь правительству и законной власти. Уверения Австрии не успокоили сербское правительство. Оно видело, что Австрия, с одной стороны, притязала на роль арбитра, а с другой стороны, выступала изолированно под предлогом, что желает вместе с западными державами прийти на помощь Оттоманской империи. Наконец, сербское правительство подозревало Австрию в намерении вызвать те самые беспорядки, которые она якобы так жаждет предотвратить. Так как военные приготовления Австрии с каждым днем принимали все более угрожающий характер, то сербское правительство совместно с Изет-пашой предприняло энергичные шаги в Вене и Константинополе для того, чтобы противодействовать каким бы то ни было комбинациям, которые могли бы сделать Австрию арбитром сегодняшней судьбы Сербии. Вот почему Азис-паша сначала был послан в Вену, а сейчас находится в Константинополе. Одновременно, по соглашению с турецким представителем, были приняты все меры к обороне страны. Австрия ссылается на два возможных повода для ее интервенции в Сербию: 1) вступление русских и 2) восстание в Сербии. Первое абсурдно, так как театр военных действий находится слишком далеко от Сербии, и если бы русские попытались проникнуть в Сербию, то сербских и турецких войск было бы совершенно достаточно для того, чтобы дать им отпор. Если бы понадобились вспомогательные войска, то Сербия предпочла бы австрийским войскам другие.
«Сербский народ питает к Австрии такое недоверие, чтобы не сказать ненависть, что вступление австрийцев в Сербию рассматривалось бы каждым сербом как грозная опасность, как большое несчастье, и все усилия сербов немедленно были бы направлены на борьбу с австрийскими войсками; вся энергия нации была бы употреблена против этого неприятеля, который всегда олицетворял собой жадную и эгоистическую политику, преследуемую Австрией в Сербии под предлогом оказания ей покровительства».
Что касается восстаний внутри страны, то их следует опасаться лишь в результате австрийской интервенции. Сербия всегда будет лояльна по отношению к Порте.
«Все, чего требует сербское правительство, это — то, чтобы Высокая Порта и впредь оказывала ему то высокое доверие, которое она обнаруживала до сих пор, и чтобы Сербия не была отдана под власть австрийской оккупации, что явилось бы началом неисчислимых бедствий. При этом условии сербское правительство вполне отвечает за сохранение общественного спокойствия и порядка в Сербии».
Этот протест Сербии в то же время ясно показывает, с каким энтузиазмом валашский народ ожидает вступления австрийцев в Валахию.
Нейтральное или, вернее, враждебное отношение малых государств к Англии не может удивить никого из тех, кто следил за ее теперешними военными действиями против России, за мародерскими экспедициями английского флота в Балтийском море и за мерами, принятыми для того, чтобы сделать войска под Варной неспособными к каким бы то ни было боевым действиям: ведь даже подвижные санитарные отряды британских войск в Турции только сейчас отплыли из Саутгемптона на корабле «Гималая». Швеция поэтому заявила о своем окончательном решении оставаться нейтральной и воздержаться от каких-либо совместных шагов с западными державами; Дания и Голландия, как члены Германского союза[180], присоединились к австрийскому сообщению от 24 мая лишь с категорической, оговоркой, что оно имеет единственной целью сохранение полнейшего нейтралитета и восстановление мира.
Мировой судья Боу-стрит г-н Джердайн рассматривал дело[181], вызвавшее в Лондоне бесконечно большое возбуждение, чем речь Бонапарта в Булони или славное отступление Чарли от Кронштадта. Некий немец, д-р Пейтман, которого в течение четырех дней продержали под замком, был доставлен в суд под охраной как человек невменяемый, а потому не могущий оставаться на свободе. Г-н Райнольдс, судебный стряпчий, потребовал удаления публики и представителей печати, и дело соответственно слушалось сугубо секретно в личном кабинете судьи. Г-н Отуэй, член палаты общин, друг обвиняемого, с негодованием протестовал против попытки лишить его возможности участвовать в рассмотрении дела, после чего ему разрешено присутствовать; адвокат г-н Льюис также попросил допустить его как защитника подсудимого, что ему было разрешено. Г-н Льюис спросил, почему д-р Пейтман был заключен в камеру для преступников в течение целых четырех дней без допроса судьей. Г-н Джердайн на это ответил, что ему были представлены свидетельства, подписанные двумя врачами, об умопомешательстве подсудимого, вследствие чего он вынужден отправить его в больницу для умалишенных. Г-н Льюис предложил суду представить свидетельства противоположного характера, но г-н Джердайн отклонил рассмотрение каких бы то ни было предложений, направленных на откладывание дела, так как он должен действовать на основании представленных ему документов. Г-н Льюис заявил тогда, что он будет апеллировать к более высокой судебной инстанции, где дело будет рассматриваться без предубеждения и где будут выслушаны обе стороны. А пока он посоветовал бы своему подзащитному не отвечать на вопросы, хотя судья от него этого и требует. Г-н Отуэй заявил протест против ex parte [одностороннего. Ред.] характера всего ведения следствия и предупредил, что внесет все дело на рассмотрение палаты общин, учитывая обстоятельство предварительного заключения д-ра Пейтмана и помещение его в больницу для умалишенных. Обвиняемый был снова отправлен в Колней-Хэч [название психиатрической больницы. Ред.].
