Трофим насмешливо посмотрел на Алёнушку, а потом резко, но не громко, сказал:

— Вы же с вашим другом не знали, что здесь будет. Значит — не по своей воле. Весь грех я беру на себя. Сидите и слушайте.

Алёна растерялась и тихо вернулась к Вадиму, на свое место. Воцарилось тревожное молчание. Наконец, некромант тихо спросил:

— Кто желает?

Толстячок Уваров подскочил на месте и истерично прикрикнул:

— Я!!

— Называйте…

— Олег Орефьев. Ушел из жизни непонятным образом.

Что совершал некромант, какая книга лежала перед ним на столике, какие заклинания он произносил в уме — никто, конечно, и представить себе не мог: Нарастала только какая-то дикая тишина, словно она наполнилась чем-то невидимым и пока неслышным. Вдруг — точно дуновение ветра. За дверью по-собачьи на мгновение завыла кошка. Потом все оборвалось. И внезапно Уваров в этой тишине услышал голос из пустоты:

— Куда, куда улетели мои сны?! Куда? Куда? — страстно и ясно звучали слова.

Уваров завизжал:

— Это его голос! Это Олег, Олег!!

— Дайте покоя, дайте покой, — звучал голос. И стал удаляться. Все тише и тише произносилось:

— Сны! Сны! Куда улетели сны!

И потом опять тишина. Уваров вспотел.

— Он не хочет больше быть с нами, — промолвил инструктор.

Уваров выпалил еще одно имя:

— Кумирова Галя! Очень ученый и интеллигентный человек!

Тишина. Все ожидали нечто интеллигентное. Но Уваров услышал женский визг, истеричный и неутоленный. Он выпучил глаза и проговорил:

— Да, это Галя, ее визг. Но почему?

Визг кончился, не было сказано ни одного слова.

— Плохо ей, что ли, там? — тоскливо спросила Алёна.

Тут осторожно заявил о себе Илья Гурнов:

— Александра Антоновна Тверина, тетушка моя, покойная.

Опять неприятное, замороченное ожидание. Потом явное присутствие иного пространства. Но где оно? И, наконец, голосок, на этот раз говорливый:

— Ты, Илюша, Андрею скажи, пусть к нам лучше не приходит. Худо ему будет. Сам знает за что. Пусть не показывается у нас. А тебе вот что скажу: смерть твоя не за горами. Насколько я это вижу. Умрешь через пять месяцев. Жди.

Гурнов обомлел, хотел зарыдать, но сдержался. А потом подумал: «Врет тетка. Всегда обманщица была. И еще оправдывалась: ври, чтобы не тревожить душу. Но Андрюше обязательно скажу, чтоб не показывался».

Какой-то сочный, пусть хоть и с того света, голос Александры Антоновны исчез. Некромант вдруг внимательно посмотрел на Вадима и спросил:

— Вы хотите?

— Нет. У меня нет мертвых, — последовал резкий ответ.

— Все понятно. А вы? — некромант взглянул на Наденьку.

— Не хочу! Боюсь! Боюсь! — взвизгнула она.

— Я теперь, — вмешался Муреев. — Евгению Михайловну, пожалуйста.

Та не заставила себя долго ждать.

— Ну что, дождался, Валера? Вчерась не сберег сынка своего. Ножку повредил на своих сумасшедших роликах. Смотри у меня…

«Знает, знает про ногу-то», — забурчал в уме Муреев.

— А то, что ты от Кати, жены своей, заначку в две тысячи рублей припрятал в шкафу, думаешь не знаю?! Нам все видно! Как тебе не стыдно только?! Катька бьется, бьется, изнемогает из-за этих проклятых денег. А ты?

Муреев весь красный и слова не мог вымолвить.

— Хотите еще? — спросил Некромант, когда Евгения Михайловна умолкла.

— Хочу Варвару Степановну, соседку. Она другая, — чуть не всхлипнул Муреев.

Голос Варвары Степановны, который он услышал, был добрее:

— Сашок, ты что? Что ты? Пришел почти раздетый на магию. Не простудись, сколько раз я тебя учила, не простудись. Сирота горькая.

Муреев обалдело пожалел себя и настоял, чтобы еще вызвали некоего Гарика.

Но на этот раз ему послышался только вой: «У-у-у!!!» — как из потусторонней бочки.

— В свое время чуть ножом меня не убил. А потом самого зарезали, — пробормотал Муреев.

— У-у-у-у! — вой продолжался и мог тянуться, казалось, до бесконечности. Было в этом вое что-то гробовое, угрюмое и настойчивое.

— Уберите его обратно! — истерично выкрикнул Муреев. — А то он и с того света прирежет меня!

На этом некромантия закончилась. Улыбаясь, некромант и его помощник-уродец исчезли. Осталась одна пустота.

Все всполошились и встали со своих мест. Заголосили. Вадим и Алёна подошли к Лохматову.

— Трофим Борисович, зачем вы так? — робко спросила Алёна.

— Для того, чтобы показать, что и живые, и мертвые — один черт, одна суета, все призраки — и живые, и мертвые. И надо быть выше и живых, и мертвых. Всю эту компанию пора забыть.

— Сурово, — проговорил Вадим.

— А я вот что скажу, — вмешался подвернувшийся Ротов, — от всего этого происшествия веет духом кентавров. Так я думаю и ощущаю.

Тем не менее шум в комнате вдруг стал нарастать.

Но всех перекрикивал голос Уварова, сопровождаемый повизгиваньем Наденьки о кентаврах. К его речи вдруг прислушались. Уваров кричал о визге, который произвела покойница Кумирова:

— Умнейшее была существо, но в Бога не верила. А в бессмертие души, — тем более. Ха-ха-ха… Я частенько с ней спорил. Прямо таки в раж впадала, обычно спокойная, рассудительная, а тут очки с носа сбросит и чуть не визжит: «Да я скорее в Бога поверю, чем в бессмертие души». Забавная была бабенка. А как понемногу помирать стала, так, знаете, обиделась. (Может, старческое что-то.) Раздевалась догола и веником свое тело хлестала. «Я, — говорила, — смертности своей раньше радовалась, а теперь невтерпеж. За смертность надо себя бить, бить изо всех сил, хлестать до потери сознания!» — так и кричала. Так и скончалась в крике.

— А теперь-то чего визжит? — осведомился Гурнов.

— Не нам знать, — огрызнулся Уваров. — Не нашего ума дело, что на том свете творится.

Инструктор было начал целую лекцию: об условиях материализации тонких полутелесных оболочек, остающихся после смерти, но его прервали. История Кумировой, хлеставшей свое тело, как-то всех успокоила

— За стол, за стол! — сладко запела Наденька. Она радовалась, как дитя дикости и непредсказуемости жизни. То и дело хихикала, разливая напитки.

В конце концов, она кивнула головой в сторону Уварова: Николай Юрьевич, мол, что-то задумал. Толстячок Уваров с бокалом коньячка ходил взад и вперед по комнате и бормотал:

— Бежать надо, бежать!!!

— Откуда бежать-то? — поинтересовался Ротов.

— Из этого мира.

— Ну-ну. А из другого?

— Тоже бежать. Отовсюду надо бежать, отовсюду! — заголосил Уваров и отхлебнул из бокала.

Между тем Вадим, наконец, вспомнил о главном, о звонке Акима Иваныча. Он спросил об этом у Лохматова.

— Я сам жду. Пока нет. Меня бы вызвали в другую комнату, — процедил тот. — Да не беспокойтесь. Веселитесь и все.

Алёна подсела к Трофиму с другой стороны:

— Каково ваше заключение, Трофим Борисович?

Лохматов оглядел дочку добродушным взглядом:

— Да мелочевка все это. Обычная мелочевка. Размаха нет, который нужен Трофиму Борисовичу. Мне ширь нужна, Алёна. Для этого у меня есть другие люди. Но как маленький шажок — почему нет. Нужно даже.

Пир между тем все разгорался и разгорался. Появились и дополнительные странные персонажи: не то прислуга, не то друзья.

Пили много. И время летело быстро. Гурнов пританцовывал и что-то напевал. Не верил он в свою смерть, пил до потери телодвижения. Наденька лихо извивалась, как потусторонняя змея. А звонка от Акима Иваныча все не было и не было.

— Он не будет звонить мне. Никогда, — вдруг заявил Лохматов, обращаясь к Вадиму.

Эти слова оказались неким сигналом к окончанию пира. Он угасал.

«Бежать надо, бежать», — бормотал полууснувший Уваров.

Вадима и Алёну отвезли те же строгие ребята. Вадим под конец был так пьян — еле двигался — что пришлось помочь ему добраться до двери. Алёна вошла к себе тихо, осторожно зажгла свет, и первая мысль ее была:

— Вот он какой, Трофим Борисович. С каждой встречей раскрывается совершенно непредсказуемой, непостижимой гранью. А я-то вначале думала: просто крайне необычный уголовник. А вот что оказалось.