Исчезать по-тихому нельзя. Остается компромиссный вариант.

— Жень, я в «приемник».

— Вызывали?

— Не-е, просто так. Потом, может, в урологию зайду или к хирургам.

— Надолго?

— На пару затяжек.

Кстати, а Венера курит?

— По дороге не захватите анализы?

— Почему не захвачу? Захвачу.

На всякий случай я почистил зубы. Выходя из туалета, повернул не налево — к дежурке, а направо, к подпружиненным дверям оперблока.

Правая створка жалобно пискнула. Я шепотом матюгнулся и проскользнул внутрь. Под ногой что-то хрустнуло. Я наклонился и поднял с пола небольшой металлический предмет с острыми краями. Заводной петушок. Хорошо, что у моих кроссовок подошва толстая.

Моду на талисманы ввела в свое время старшая Марфа Алексеевна. Теперь почти каждая операционная сестра имела собственный.

Талисманы — в большинстве своем детские игрушки — «охраняли» дежурную бригаду от экстренной работы. Охрана, надо сказать, не слишком надежная. Лучше бы заминировали лифт или поставили у приемного покоя пулемет.

На полках стеклянного шкафа в неестественном голубовато-сиреневом свете тускло поблескивали склянки. Я выбрал ту, заветную, где старшая оставляла дежурной ректификат, не отравленный йодом или хлоргексидином. Не слитый из пробирок с шелком и кетгутом.

Если от многого брать понемножку…

Я вытащил из кармана двухсоткубовый пузырек из-под хлористого калия. Закрепив пробку лейкопластырем, на цыпочках вернулся к наружной двери и выставил свою добычу на лестницу. То-то сейчас порадуется какой-нибудь шальной интерн.

— Женя, запри, пожалуйста, дверь.

Простая, но совершенно необходимая предосторожность.

Вечерами нас редко навещали коллеги. Зато неизвестно каким образом просачивались родственники, экскурсанты из других отделений и бомжи.

Кто-то интересовался состоянием больных, кто-то алкал острых ощущений, бомжи искали похмелиться.

С полгода тому назад один страждущий проник в коридор «реанимации» и хлебнул нашатырного спирта, который вместе с формалином и другими ядами хранится в тумбочке для биопсийного материала.

Труп нашли по кровавой дорожке, которая вела на чердаке.

Администрация приняла меры по ужесточению внутреннего режима, но это не помогло. Вскоре произошло нечто совершенно необъяснимое. Среди бела дня единственный туалет в отделении оказался заперт изнутри, и не просто занят — занят в течение часа. Попытки вести переговоры с неизвестным оккупантом (барабаня в дверь руками и ногами) результатов не дали. Ответом было гробовое молчание. Заподозрив неладное, позвали слесаря и взломали дверь.

На толчке сидела мертвая немолодая женщина с приспущенными грязными подштанниками. Судебные медики не обнаружили ни следов насилия на теле, ни ядовитых веществ в органах и тканях. Предположительно — коронарная смерть.

Ни персонал, ни мало-мальски коммуникабельные больные не опознали покойной — ни визуально, ни по приметам. Так и осталось загадкой, кем была эта женщина, и что она забыла в нашем туалете.

Но хватит о трупах! Давайте лучше о двухсоткубовых пузырьках с пробками из красной резины. Нет даже намека на герметичность. Одно неверное движение — и ходи потом с вонючим пятном на полхалата.

Придерживая пузырек, я мягко, как кот, спустился на первый этаж, где чуть не столкнулся с имбецилом Васей.

Даже аборигены уже не могли вспомнить, кто, когда и зачем пристроил Васю в больницу разнорабочим. Весь свой разнорабочий день, а также свободное время он проводил в подвале, где ел, спал и пил с плотниками, сантехниками и электриками.

Вася довольствовался малым. От стакана «шмурдяка» он засыпал богатырским сном. Но обладал сверхъестественным обонянием, поэтому сразу ткнул заскорузлым пальцем в мой предательски оттопырившийся карман.

— Спирт! — за неполные сорок лет Вася освоил пять или шесть основных русских слов.

Я посмотрел в мутные глаза с грязно-желтыми склерами и натянул свою самую строгую маску.

— Лекарство.

Вася задумался. И все еще переваривал полученную информацию, когда я завернул за угол.

В приемном покое незнакомый мне интерн мял очередной живот.

Сестра строчила в журнале поступлений. После общего приветствия я прошел к столу и, скользя пальцем по больничной директории, позвонил в несколько отделений. Заручился чашкой чая. Всего получилось чашки четыре.

В случае непредвиденного шухера искать меня будут по составленной мною же цепочке. Тем самым я выигрываю минимум четверть часа.

Лаборатория находилась метрах в пятнадцати от меня. Коридор проходной. В непосредственной близости от заветной двери берет свое начало лестница. Свидетели могли нарисоваться с любого конца и в любой момент.

Я не спеша вышел из «приемника» и, убедившись, что путь свободен, рванул, как на пятьсот. Открыли быстро. Изо всех сил стараясь выглядеть естественно, я ужом проскользнул внутрь. Какой скользкий вечер!

— Не помешал?

— Что вы, Олег Леонидович! Вы за анализом?

Я покрутил в руках листок, в данный момент не представляющий никакой ценности. Положил его на холодильник.

— Да тут все нормально. Просто подумал… Сколько лет работаю в этой больнице, а ни разу не был в лаборатории. Не возражаешь против небольшой экскурсии?

Венера пожала плечами.

— У нас тут скромно.

И дальше что?

— Ну и такая девушка… каждую неделю вижу в отделении, а поговорить…

Как грузин с Курского вокзала.

Венера улыбнулась. Уже лучше.

— Вот, сам напрашиваюсь в гости. Не поздно для чая?

Десять минут двенадцатого.

— Я и сама собиралась.

Непохоже. На застланной банкетке лежала книжка. Интересно, что читают перед сном хорошенькие медсестры? «Дафнис и Хлоя». Ну ни фига себе!

— И как, нравится?

— М-м-м, не очень. Так, дал один знакомый.

Венера вытащила из тумбочки печенье и поставила чайник. На такой электроплитке нескоро закипит.

Только сейчас я заметил две разномастные емкости, затерявшиеся между микроскопом и штативом для пробирок, и придвинул оба имеющихся в нашем распоряжении стула как можно ближе к этому месту. И, естественно, друг к другу.

— Ну и холодрыга тут у вас! Ты не мерзнешь? — я вытащил пузырек.

— Олег Леонидович! На работе?!

— Да разве ж это работа? Сама видела.

В дверь постучали. Я потянулся за компроматом. Все знают, что врачи пьют на дежурствах. Но выступать в роли козла отпущения, даже не понюхав!

Венера жестом остановила меня. Потом поднесла к блестящим губкам свой наманикюренный пальчик и повела глазами в сторону темной каморки с реактивами. И правда, одним пузырьком больше, одним меньше. Лаборатория же!

— Открыто!

— Венер, дай заварки. У нас вся вышла.

Сестра из «глазок».

Через минуту Венера заперла наружную дверь. Я выглянул из своего убежища.

— Отбой тревоги?

— И так все дежурство.

— Тут еще я приперся.

Услышав ее малиновый смех, я испытал стеснение в штанах и бочком прошествовал к ближайшему стулу.

От второй дозы она отказалась, от третьей тоже. Мы болтали о том, о сем. Точнее, болтал я, а Венера любезно заполняла короткие паузы.

С чего начать? Провести по волосам и привлечь (слово-то какое милицейское!) к себе? Обнять за плечи? За талию?

Я увлекся и нечаянно смахнул на пол эмалированную кружку.

Кружка глухо стукнулась о потертый линолеум. Бормоча извинения, я нырнул вслед.

И уткнулся в теплые, бархатистые, не защищенные никакой синтетикой колени. В ушах зашумело (как потом оказалось, закипел чайник). Я сполз со стула, скользя горячими губами вверх по шелковистым бедрам. Трусы отсутствовали. Я обалдел от счастья.

Все закончилось быстрее, чем мы ожидали.

С ощутимой досадой Венера погрузила роскошный маникюр в мои ягодицы.

— Прости. Первый блин…

— Блин!

— Я давно тебя хотел.